Радостным, творческим духом проникнуто его учение. Творческое начало видит он и в страдании. «Бог не разрушитель природы, но строитель ее; он разрушает только то, что может заменить лучшим». В большом страдании он видит сокращение пути того, кто Богом любим. «И радость Божья, и праведника – одна».
Упрекают Экхарта, что Христос, рожденный в душе, затмевает в его учении Христа, рожденного Марией, и этим объясняют его толкование Евангельских событий. «Мы должны все одухотворять», – говорит он. Пять мужей Самаритянки для него – пять чувств; вдова Наинская – рассудок, умерший муж – творческое начало души, сын – высший разум. «Иосиф и Мария потеряли Христа в толпе и должны были, чтобы найти его, вернуться туда, откуда ушли, – в храм. Так и мы должны вернуться туда, откуда изошли».
Упрек этот несправедлив. Для Экхарта во Христе было воистину воплощено Слово, и все Палестинское действо, все события и каждое лицо были воистину отображением духовного мира. Все участники той великой мистерии были одновременно и живыми людьми, и чистым воплощением духовных сущностей. Жизнью стало то, что в прообразах, в обрядах совершалось в древних мистериях. Тогда воистину все, что совершалось на земле, совершалось на небе, а все события на земле были в то же время и полной реальностью духовной, то есть чистым символом. Постигая это таинство, Экхарт мог видеть события, происходящие в душе, в образах того действа, и наоборот, события Палестины – как образ и символ мира душевного.
Другие, наоборот, игнорируют в учении Экхарта его веру в Христа Богочеловека. Так один из его переводчиков произвольно выбрасывает все те места проповедей и трактатов, где Экхарт касается христианских догматов. Он хочет очистить его учения от всего несущественного. Другой спешил снять с Экхарта подозрение в том, что он верит в черта и ангелов. Подобные вещи были для него лишь символами, объясняет он. Теперь символы равны формальным отвлеченным понятиям. Для нас микрокосм и макрокосм разъединены. Человек думает, что его духовный мир оторван от окружающего мира. Это крест и проклятие нашего времени, и отсюда его материализм, с одной стороны, и абстрактный идеализм – с другой.
Для Экхарта символ был той же реальностью, а понятия – живыми существами и живыми силами объективного духовного мира, в котором он жил полной творческой жизнью. Напрасно люди, желая почтить Экхарта и сравнять с собой, переносят его в бесплодную пустыню абстракций. Зеленеющий и цветущий дух Экхарта питается неиссякаемыми глубинными ключами мира. И как жив этот дух, и как он живит!
Экхарт черпал свои мысли не только из книг Отцов Церкви, схоластов и античных философов, учение которых знал очень глубоко (неоплатоники Плотин и Прокл были ему особенно близки), он пережил эти мысли всем существом своим. Но на самых высоких ступенях мистического переживания мысль его остается ясной и строгой, как кристалл. И законченность, и многогранность этой мысли ничего не ограничивает и не сковывает. Сквозь ясность ее, как в кристалле, темнеет глубина.
Его мысль проникнута Христом. В нем сама солнечная мысль Христова, лучистая и творческая; всевидящее око, которое не только воспринимает лучи данных вещей, но излучает свой свет, пронзая тучи, преображая их в красоту славы.
«Мы видим вещи таковыми, каковы они суть; вещи же таковы, какими видит их Бог», – говорит Августин. И такая в себе самой находящая опору мысль и из себя самой излучающаяся есть творческая мысль Христова, созидающая мир.
Христианство первых веков опиралось на внешнее свидетельство и традицию; постепенно, уже у Павла, сущность познания Христа перенесена на внутреннее откровение. Средневековые святые, как Франциск Ассизский, переживают Христа в непосредственном восприятии, в чувстве. В схоластике христианство захватывает область рассудка; у Экхарта она как бы проникает в центр сознания. Бытие Христа вытекает из сознания своего «я».
Последователи Экхарта должны были осуществить его высокое учение в жизни.
Глубоко воспринятая мысль не может оставаться недействительной; она заставляет не только иначе думать, но и иначе жить. То, что учитель видел в радостном духовном прозрении, как возможность человеческого существа для учеников стало жизненной целью.
И та высокая правда, которую он открыл им, обратилась, как меч, против них.
Им был показан образ божественного человека в его первоначальной красоте, и, обратясь к действительности, они увидали искаженное отражение его в мире, испорченном Люцифером. Пытаясь жить сообразно «строю Царствия Небесного», они поняли, что все вещи и сам человек подвластны иным законам; они столкнулись с началом сопротивления в себе и в мире, и им стало ясно, что познание вовлекло их в борьбу не на живот, а на смерть.
«И взял я книгу из руки Ангела, – говорится в Апокалипсисе, – и съел ее, и она в устах моих была сладка, как мед; когда же я съел ее, то горько стало во чреве моем». Ибо радость откровения духа обращает жизнь в этом теле в крестный путь.
Причащаясь божественному творчеству и становясь «другом Божиим», человек причащается жертве Его.
Этого не поймут те люди, которые, прослушав проповедь Экхарта, скажут себе: я вернусь к себе домой, сяду на мой стул, буду есть мой хлеб и служить моему Богу; те, которые ищут лишь своего благополучия и благосостояния во всех областях.
Они уже обратили искусство в высший комфорт души своей и так же поступят с мистикой. Мысль их ни к чему не обязывает. Слово остается словом, прекрасной игрой ума.
Не такими слушателями Экхарта были его ученики Иоанн Таулер и Генрих Сузо. Они, поняв, что путь ко второму рождению лежит через смерть, вступают на этот путь, на трудный, на скорбный, и о нем говорят.
Отсюда и настроение, которым проникнуты их книги.
У Сузо все переживания переходят больше в область душевную, есть что-то трогательное и детское в нем, в его любви, в его слезах.
Ближе к своему учителю Иоанн Таулер.
Продолжая жить в высокой области мысли Экхарта, он только пытается стать из созерцателя Духа живым в Духе.
Оттого в известный момент его жизни к нему приезжает тот таинственный помощник, который известен в истории под именем «Друга Божьего из Оберланда». Этот человек, который был больше, чем учитель в обыденном смысле этого слова, в котором учение было преображено в силы всего его существа, дал Таулеру ключ к новой жизни, дал ему власть не только поучать, но и «глаголом жечь сердца людей». Говорят, что от одной проповеди Таулера 40 человек упали в обморок и лежали, как мертвые.
Такими путями проникло в жизнь духовное течение, начатое Экхартом. Впоследствии, обогатившись всем, что могло дать глубокое и интуитивное познание природы, оно становилось все более творческим и отразилось в учении Парацельса и Якоба Бёме. Уступая место задачам иных времен, оно ушло в подземные русла. Без него немыслимо творчество Новалиса и, наконец, Гёте.
Почему важно, чтобы в наши дни прозвучал отрешенный и вместе с тем страстный голос Мейстера Экхарта?
Не стоим ли и мы, как он, на дороге нового времени? Ибо души напряжены и ожидают откровения. Но где сильнее свет, темнее обозначатся и тени. Все, что в иные времена осталось бы грехом отдельных; все, что не есть одна чистая отрешенность; все, что не есть одна любовь, которая сильнее смерти и убивает все отъединенное, – в такие времена гибельно для многих.
Надо раскрыть сердца духовному миру. Он приблизился…
Экхарт не устает освобождать душу для нового, все более чистого бытия. Он требует высочайшего. Его чистый и трезвый дух создает в душе ту тишину, в которой Бог произносит Свое Слово.
***
Перевод избранных сочинений Мейстера Экхарта сделан с средне-верхне-немецкого текста, изданного Пфейффером (Franz Pfeiffer, Meister Eckhart, 1857, Goschen). Изменения и дополнения внесены по Бюттнеру (Meister Eckcharts Schriften und Predigten aus dem Mittelhochdeutsch ubersetzt und herausgegeben von Herrman Buttner, Diederichs, Leipzig, 1903), eоторый пользовался для своего перевода новыми источниками.
Его проповеди, составляющие главную часть сочинений, были записаны слушателями по памяти. Эти проповеди и рассуждения, много раз переписанные, дошли до нас в очень измененном виде. Ибо люди переписывали эти сочинения «для души», не заботясь о точности формы, изменяя, пропуская то, что казалось им неясным или лишним.
Изречения Святого Писания Экхарт приводит в большинстве случаев своими словами, которые я сохраняю.
Стараясь насколько возможно передать самобытность его речи, я не смягчала странности некоторых оборотов и выражений, свойственных тому времени.
ЭТО МЕЙСТЕР ЭКХАРТ, ОТ КОТОРОГО БОГ НИКОГДА НИЧЕГО НЕ СКРЫВАЛ
Во время оно был послан Господом Ангел Гавриил. «Радуйся, Благодатная, Господь с тобой». Когда меня спрашивают, зачем мы молимся, или постимся, или делаем добрые дела, зачем мы крещены, а главное, зачем Бог стал человеком (что самое высокое), я отвечаю: «Затем, чтобы Бог родился в нашей душе, а душа в Боге».
