Как вы видите, все не так‑то просто, и поначалу нам показалось, что мы оказались в тупике. Это первое.
Второе. Возникла ли звезда одновременно с рождением Господа или же до него?
Третье. Почему Матфей говорит, что волхвы поклонились, «войдя в дом», тогда как Господь был рожден в пещере? (Этот вопрос был сформулирован не мной, а другим студентом.)
На эти вопросы не только никто из студентов, но даже и сам преподаватель Филиппидис, будучи заранее не готов к ним, не смог ответить. Тогда мне было поручено докопаться до истины и пролить свет на эти недоумения. Профессор шутливо сказал: «Пусть он сам достанет из огня каштаны». На решение мне дали 15 дней.
Я был весь погружен в эту работу, и вчера она была окончена. Трудиться приходилось даже ночами.
Итак, сегодня профессор Филиппидис попросил меня доложить о результатах работы. Я спросил позволения ответить со своего места, но он велел мне спуститься на кафедру. (Лекции читались в амфитеатре юридического факультета для студентов l‑ro и 2–го курсов.)
Я спустился, а преподаватель сел на скамью в нижнем ряду амфитеатра. Когда я закончил отчет, студенты по сигналу Филиппидиса разразились бурными рукоплесканиями.
Схожу с кафедры, чтобы вернуться на свое место. Тут поднимается профессор, протягивает мне руку и подводит к краю кафедры. Он мне сказал много всего, но я, будучи сильно взволнован, запомнил лишь немногое: «Ваша работа, вне всякого сомнения, совершенна во всех отношениях… Глубина мысли… Методическое исследование… Надеюсь, что все получили хороший пример того, как надо работать… Выше всякой похвалы…» В конце своей речи он произнес: «Я приветствую Феодоропулоса, в лице которого вижу будущее богословия. Поздравляю Вас, дитя мое», — и вновь протянул мне руку.
Студенты снова громко зааплодировали. Я сошел с кафедры и возвратился на свое место совершенно без сил. Рукоплескания провожали меня…
Все, что произошло, по правде говоря, было большим преувеличением. Исследование вовсе не так уж безукоризненно. Оно ничуть не выше обыкновенной работы студента первого курса. В любом случае благодарю Бога и Господа нашего Иисуса Христа, так благоволившего…
С уважением и сыновней любовью,
Этеоклис».
* * *
Пусть мне лучше говорят, что «он был достоин стать преподавателем университета», чем — «он недостоин этой должности», в том случае, если бы я стал им.
После окончания университета Этеоклис, чтобы немного отдохнуть, уехал в деревню.
Во дворе дома, где он жил, были сложены сушеные смоквы, предназначенные для продажи.
Мать хотела продать их подороже, но две–три попытки заключить сделку оказались неудачными.
Как‑то раз, когда Этеоклис был во дворе один, подошел к нему торговец и спросил:
— Паренек, эти смоквы на продажу?
— Конечно, — ответил он.
— Я беру их по столько‑то за ока[6].
— Забирайте.
Мать, узнав о цене, запричитала:
— Я давно хочу продать их подороже, а ты отдал за первую цену, какую тебе предложили.
— Мама, послушай, что я тебе скажу, — ответил Этеоклис. — В моем возрасте ты уже имела свое мнение и решилась на очень важный шаг — на брак, а за мной, дипломированным специалистом, ты не признаешь права продать несколько ока смокв? Я прошу тебя, иди в дом.
Соседка, которая наблюдала эту сцену, заметила:
— Я говорила тебе, госпожа Георгия, что твой сын не только богослов. Он мог бы стать хорошим защитником, адвокатом. Ты и сама это видишь.
К пресвитерской хиротонии он не успел сшить себе облачение. Из разных старых облачений, находящихся в ризнице, ему собрали один комплект. После литургии к батюшке подошел регент и сказал:
— Отче, Вы сегодня поразили меня и преподали хороший урок.
— Почему? — спросил батюшка.
— Потому что любой священник на свою хиротонию приезжает с новым облачением. Но чтобы на хиротонии у отца Епифания (благодаря своим книгам, он уже был известен) было чужое облачение, да еще и такое, собранное с миру по нитке?!
Отдача от целибатного священника
Один молодой человек, желая поставить батюшку в неловкое положение, сказал ему:
— Отец Епифаний, вы, целибатные священники, ничего не даете человечеству. У вас нет семьи, нет детей… Вы — бесплодные смоковницы, которые, согласно Евангелию, должны быть срублены и брошены в огонь.
Батюшка ответил ему:
— Брат мой, не буду отвечать тебе на языке Евангелия, так как ты им пренебрегаешь, но возьму твое сравнение целибатного клирика с неплодной смоковницей. Как ты знаешь, кроме плодовых деревьев есть и другие, которые не дарят человеку плодов, но они необходимы ему или из‑за своей древесины, или из‑за листьев, или из‑за тени, которую они дают… Для меня вполне достаточно, если взять твое сравнение целибатного священника с бесплодным деревом, быть одним из них… Скажем — великаном платаном, в тени которого укрывается утомленный путник, чтобы отдохнуть и почерпнуть силы на дальнейший путь!
Прошло время, и этому молодому человеку потребовался «великан платан». Что же случилось? Он сделал попытку покончить жизнь самоубийством, и когда, к счастью, она не удалась, пришел в себя и спросил о… «бесплодной смоковнице». И отец Епифаний в ту же ночь, когда он получил телеграмму, взял такси и отправился в провинциальный городок, где жил этот молодой человек, чтобы вдохнуть в него силы для дальнейшей жизни.
Как‑то в воскресенье отец Епифаний, будучи болен, не смог пойти в церковь. Тетя Александра решила, что она тоже не может пойти в храм, оставив больного одного. Он настоятельно советовал ей пойти, но та не соглашалась и принялась готовить ему завтрак. Тогда батюшка властно сказал ей:
— Такая, не освященная воскресной литургией, еда мне не нужна.
Вместо таблеток — автомобиль
Блаженной памяти отец батюшки Иоанн, получив при выходе на пенсию единовременное денежное пособие, захотел купить себе маленькую машину, чтобы было удобнее ездить в деревню.
Батюшка не одобрил это решение, так как в то время автомобили были только у состоятельных людей и считались роскошью. Но отец настойчиво подыскивал все новые доводы в пользу приобретения машины, которые батюшка успешно опровергал.
Наконец Иоанн нашел, по его мнению, аргумент, который безусловно должен был сломить сопротивление сына. Он обрадованно сообщил, что врач, который наблюдает его, узнав о заветном желании Иоанна, посоветовал ему купить автомобиль, так как это даст психологическую разгрузку и положительно повлияет на его больное сердце.
Когда батюшка услышал этот последний аргумент, то остроумно заметил:
— Ты хочешь сказать, папа, что врач в рецепте прописал тебе вместо таблеток автомобиль?
— Геронда, Вы видели когда‑нибудь какое‑либо видение?
— Нет, дитя мое. Не видел и не желаю видеть. Я хочу видеть только свои грехи.
* * *
Один человек как‑то раз спросил отца Епифания:
— Батюшка, видели ли Вы в своей жизни чудеса?
— Да я ничего, кроме них, и не видел.
Тогда любопытствующий с нескрываемым интересом сказал:
— Хотелось бы услышать о самом большом чуде, какое Вы видели.
— Самое большое чудо, которое я видел, состоит в том, что Бог пришел на землю, чтобы спасти меня, самого великого грешника.
Тот с недоумением воскликнул:
— Это все, что Вы хотели рассказать?
— Но есть ли, дитя мое, большее чудо?
Один монах приехал из исихастирия к зубному врачу в Порос[7]. Вслед за монахом подошли и другие пациенты. Один из них был из дальней деревни и боялся, что не успеет на последний автобус. Тогда монах пропустил его к врачу, но сам опоздал к последнему транспорту и пошел в исихастирий пешком. В это время отец Епифаний вместе с духовными чадами ехал на автомобиле в Афины. Как только они увидели этого монаха, батюшка вначале выговорил ему за то, что он так задержался в городе, и, прежде чем опоздавший брат успел что‑либо сказать в свое оправдание, велел водителю ехать дальше.
Священник, находившийся в машине вместе с батюшкой и знавший из телефонного звонка монаха, как развивались события, рассказал об этом отцу Епифанию.
— Ах, вот как? — сказал он. — А я его отчитал. Как только, чадо мое, приедем в Афины, напомни мне, чтобы я позвонил ему и попросил прощения. Пожалуйста, не забудь.
