О ЕДИНЕНИИ ДРУГ С ДРУГОМ
По силе своей старайтесь иметь доброе единение друг с другом, ибо чем более кто соединяется с ближним в любви и доброделании, тем более соединяется он с Богом.
И чтобы вам яснее понять силу сказанного, предложу вам сравнение, переданное от отцов. Представьте себе круг, начертанный на земле, середина которого называется центром, а прямые линии, идущие от центра к окружности, называются радиусами. Теперь вникните, что я буду говорить. Предположите, что этот круг — мир, а центр круга — Бог, радиусы же, то есть прямые линии, идущие от окружности к центру, — это пути жизни человеческой. Итак, насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько, по мере вхождения, они становятся ближе и к Богу, и друг к другу; и сколько приближаются к Богу, столько приближаются и друг к другу; и сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении. Когда удаляются от Бога и возвращаются к внешнему, то очевидно, что в той мере, как они исходят от средоточия и удаляются от Бога, в той же мере удаляются и друг от друга; и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются и от Бога. Таково естество любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удалён и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближним, и сколько соединяемся с ближним, столько соединяемся с Богом. Господь Бог да сподобит нас не только слышать полезное, но и исполнять, ибо по мере того, как мы стараемся и заботимся об исполнении слышанного, и Бог всегда просвещает нас и научает воле Своей.
О ВОЛЕ БОЖИЕЙ И ВОЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
Когда мы держимся своей воли и сами себя оправдываем, тогда, делая как будто бы доброе дело, мы сами себе расставляем сети и даже не знаем, как погибаем. Ибо как можем мы узнать волю Божию и понять её, если верим самим себе и держимся своей воли?
Тогда только человек видит непорочный путь Божий, когда оставит свою волю. Когда же повинуется своей воле, то не видит, что непорочны пути Божии; но если услышит чьё-либо наставление, он сразу отвергает его и действует напротив, ибо как ему послушаться чьего-либо совета, если он держится своей юли?
Если кто хочет истинно, всем сердцем, исполнять волю Божию, то Бог никогда его не оставит, но всячески наставит по воле Своей. Поистине, если кто направит сердце своё по воле Божией, то Бог просветит и малое дитя сказать ему волю Свою. Если же человек не хочет искренно творить волю Божию, то пусть хоть к пророку пойдёт — и пророку положит Бог на сердце отвечать человеку сообразно с его развращённым сердцем, как говорит Писание если пророк допустит обольстить себя и скажет слово так, как бы Я, Господь, научил этого пророка?.. (Иез. 14, 9).
Есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный; один свойствен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же есть страх святых, пришедших в меру совершенной любви. Например, кто исполняет волю Божию по страху мук, тот ещё новоначальный, ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его, собственно, для того, чтобы благоугодить Ему; он знает, в чём состоит существенное добро и познал, что значит быть с Богом. Такой-то имеет истинную любовь, которую святой апостол называет совершенною. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ибо такой человек боится Бога и исполняет волю Божию уже не по страху наказания, уже не для того, чтобы избежать мучений, — но потому что он, как мы сказали, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться её. И этот совершенный страх, рождающийся от такой любви, изгоняет первоначальный страх — потому-то апостол и говорит: совершенная любовь изгоняет страх.
Если человек уклоняется от зла по страху наказания, как раб, боящийся господина, то он постепенно приходит и к тому, чтобы делать благое добровольно, и мало-помалу начинает, как наёмник, надеяться на некоторое воздаяние за своё благое делание. Ибо, когда он постоянно будет избегать зла, как мы сказали, из страха, подобно рабу, и делать благое в надежде награды подобно наёмнику, — то, пребывая по благодати Божией во благом и соразмерно этому соединяясь с Богом, он получает вкус благого и начинает понимать, в чём истинное добро, и уже не хочет разлучаться с ним.
Нет ничего хуже осуждения. Однако и в такое великое зло человек приходит от невнимания к чему-то, казалось бы, ничтожному. Ибо когда человек позволяет себе немного понаблюдать за кем-либо, поразмышлять и порассуждать о нём, то от этого ум начинает оставлять свои грехи без внимания и замечать грехи ближнего. И потом получается, что мы осуждаем и злословим, уничижаем ближних, и наконец впадаем и в то самое, за что осуждаем. Ибо оттого, что человек не заботится о своих грехах и не оплакивает, как сказали отцы, «своего мертвеца», не может он преуспеть ни в чём добром, но всегда обращает внимание на дела ближнего. А ничто столько не прогневляет Бога, ничто так не обедняет человека и не удаляет от Бога, как злословие или осуждение, или уничижение ближнего.
Одно дело злословить или порицать, другое — осуждать и иное — уничижать. Порицать — значит сказать о ком-нибудь: такой-то солгал, или разгневался, или впал в блуд, или сделал что-либо подобное. А осуждать — значит сказать: такой-то лгун, гневлив, блудник. Грех осуждения настолько тяжелее всякого другого греха, что Сам Христос сказал: Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего (Лк. 6, 42), и грех ближнего уподобил сучку, а осуждение — бревну. Так-то тяжело осуждение, превосходящее всякий грех. Одному Богу принадлежит власть оправдывать и осуждать, поскольку Он знает и душевное устроение каждого, и силу, и образ воспитания и дарования, и телосложение, и способности, и сообразно с этим судит каждого, как Он Сам Один знает.
Иногда же мы не только осуждаем, но и уничижаем ближнего, ибо иное, как я сказал, осуждать и иное — уничижать. Уничижение — это когда человек не только осуждает другого, но презирает его, то есть гнушается ближним и отвращается от него, как от некоей мерзости, — это хуже осуждения и гораздо пагубнее. Хотящие же спастись не обращают внимания на недостатки ближних, но всегда смотрят на свои собственные — и преуспевают на пути спасения.
Бесчестья и укоризны — вот лекарства, врачующие гордость души твоей, и молись об укоряющих тебя как об истинных врачах твоей души.
Невеликое дело — не судить того или сострадать тому, кто находится в скорби и покоряется тебе, но велико — не судить того, кто тебе противоречит, не мстить ему по страсти, не соглашаться с осуждающим его и радоваться вместе с предпочтённым тебе.
Причина всякого смущения есть то, что мы не укоряем самих себя. Оттого проистекает всякое расстройство, оттого мы никогда не находим покоя. Какую радость, какое спокойствие имеет тот, кто укоряет самого себя! Куда бы ни пошел укоряющий себя, какой бы ни приключился ему вред, или бесчестие, или иная какая-либо скорбь, он уже предварительно считает себя достойным всякой скорби и никогда не смущается.
По мере того как душа творит грех, она изнемогает от него, ибо грех расслабляет и приводит в изнеможение того, кто предаётся ему, и потому всё, что происходит с таким человеком, отягощает его. Если же человек преуспевает в добре, то по мере преуспеяния ему делается более лёгким то, что некогда было тяжело. Потому-то если мы во всём, что с нами случается, считаем виновными самих себя, а не других, то это приносит нам много добра и доставляет великое спокойствие и преуспеяние, и тем более должны мы это делать, ибо ничего не бывает с нами без Промысла Божия.
Мы не только в пище должны соблюдать меру, но удерживаться и от всякого другого греха, чтобы, как постимся чревом, поститься нам и языком, удерживаясь от клеветы, от лжи, от празднословия, от уничижения, от гнева и, одним словом, от всякого греха, совершаемого языком. Также нужно поститься и глазами, то есть не смотреть на суетные или срамные вещи, не давать глазам свободы, ни на кого не смотреть бесстыдно и недобро. Также и руки, и ноги следует удерживать от всякого злого дела. Постясь таким образом, удаляясь от всякого греха, совершаемого всеми нашими чувствами, мы достигнем святого дня Воскресения.
Есть два вида чревоугодия. Первый — когда человек ищет приятности пищи и не всегда хочет есть много, но желает вкусного, и когда вкушает яства, которые ему нравятся, до того побеждается их приятным вкусом, что удерживает снедь во рту, долго жуёт её и, по причине приятного вкуса, не решается проглотить её. Это называется гортанобесие. Иной же хочет побольше кушаний, и он не ищет хороших и не заботится о вкусе их, но хочет только много есть и не разбирает, каковы они; он заботится только о том, чтобы наполнить чрево своё — это называется чревобесие.