О семи свободных философских искусствах, какую пользу могут извлечь для себя при их изучении истинно верующие, я полагаю, выше мы сказали достаточно. Добавим к этому, что те, кто называют себя философами, если случайно в своих рассуждениях или сочинениях сказали что-либо истинное, подобающее нашей вере, особенно последователи Платона, то этого не только не следует страшиться, но, наоборот, нужно забрать от этих незаконных владельцев и приспособить к нашему употреблению. Подобно тому, как египтяне имели не только идолов и тяжкое иго, которое отверг народ Израилев и от которого он бежал, но также и сосуды и украшения из золота и серебра, и одежду; все это тот[120] народ, исходя из Египта, тайком взял как бы для лучшего употребления, не по собственной воле, но по наставлению и поручению; притом сами египтяне по незнанию одарили их этими предметами, которыми они пользовались как имуществом106; так и все мирские учения — это не только выдуманные суеверные образы и тяжкое бремя бесполезного труда, которых каждый из нас, ведомый Христом, выйдя из мирского общества, должен страшиться и избегать; они включают и свободные науки, о которых мы выше немного сказали, более приспособленные к применению во имя истины, а также некоторые очень полезные нравственные наставления; у них[121] можно найти кое-что истинное и о почитании самого единого Бога; это и есть их золото и серебро, которое они не сами добыли, но как бы извлекли из каких-то металлов божественного провидения, которое рассеяно повсюду; и то, чем они пользуются неправильно и несправедливо для служения демонам, христианин, когда он отдаляется духом от их жалкого общества, должен унести от них для праведного употребления в проповеди Евангелия. А также и одежду их, т. е. общественные установления, приспособленные для мирского общества, которых мы не можем быть лишены в этой жизни, будет позволено взять и использовать, обратив на христианские нужды. Ведь что иное[122] сделали многие наши добрые верующие? Разве мы не видим, как были нагружены золотом и серебром, и одеждой, уходя из Египта, Киприан — и любезнейший учитель, и блаженнейший мученик? А Лактанций? А Викторин, Оптат, Иларий? А много — численные грамматики? А первым это сделал вернейший служитель Бога Моисей107, о котором написано, что он "был научен всей премудрости египетской" (Деян. 7). Всем этим мужам, особенно в те времена, когда участь Христова, отразившись, преследовала христиан, привычные к суевериям люди никогда бы не передали имеющиеся у них полезные знания, если бы заподозрили, что они будут обращены на дело служения единому Богу, чем было разрушено суетное почитание идолов. Но они дали золото и серебро, и свои одежды исходящему из Египта народу Божию, не зная, каким образом то, что они дали, будет обращено на служение Христу. Это событие отражено в «Исходе», несомненно, для того, чтобы заранее подготовить к тому, о чем я сказал без какого-либо постороннего умысла, ради лучшего понимания. Но подготовленный таким образом, изучающий Священное Писание, когда он приступит к его тщательному исследованию, обязательно задумается над апостольским:[123] "Знание надмевает, а любовь назидает" (1 Кор. 8, 1). Так как он понимает, что хотя из Египта и вышел богатый, однако, если бы не исход, он не смог бы спастись. Наш же Исход[124] — это принесенный в жертву Христос; и ничему больше не учит нас принесение Христа в жертву, как тому, что он сам восклицает, как бы к тем, кого видит в Египте работающими на фараона: "Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Мат. 11, 28–30). Гл. XXVII. О приобретении и упражнении добродетелей Между тем тому, кто пытается путем усердного размышления обрести духовное знание, необходимо также одновременно постоянным упражнением добиваться богатства добродетелей, чтобы, желая быть богатым в одном и пренебрегая искать другого богатства, не потерять плодов истинной ценности; и может случиться так, что он не только не извлечет пользы из добытого, но и должен будет понести наказание от Господа как его незаконный владелец. Ибо говорит рабам сама Истина: "Кто знает волю Господина своего и не делает, будет наказан" (Лук. 12, 47).
Что пользы людям собирать большие богатства и очень мало пользоваться ими, когда гораздо лучше тот, кто доволен своей бедностью и радуется своему труду, нежели тот, кто всю свою жизнь, имея богатства, прожил в нужде. Свидетель тому — Соломон, который говорит: "Лучше простой, но работающий на себя, нежели выдающий себя за знатного, но нуждающийся в хлебе" (Прит. 12, 9). Святая простота только себе приносит пользу; и насколько она созидает[125] из заслуг жизни, настолько вредит — если нет; и имеет силу противостоять противоречащему.[126] Но из двух несовершенств я предпочитаю святую простоту, нежели грешное красноречие. Поскольку Мудрость говорит: "Лучше бедный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый, ходящий путями лжи;[127] кто соблюдает закон, тот мудр" (Прит. 19). Нужно же, чтобы тот, кто стремится к знанию, стремился и к добродетели, чтобы то, что он понимает умом, он же с пользой применял в деле; и чему бы хорошему он ни учил на словах других делать, пусть прежде докажет необходимость этого своими делами, чтобы, исполняя и передавая Божественные наставления, он был назван большим в Царствии небесном; меньшим же, если передаст и исполнит лишь одно из самых малых наставлений Бога. Спаситель говорит: "Всякий, приходящий ко Мне и слушающий слова Мои и исполняющий их… подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился и положил основание на камне, почему, когда случилось наводнение, и вода наперла на этот дом, то не могла поколебать его, потому что он основан был на камне. А слушающий и не исполняющий подобен человеку, построившему дом свой на песке без основания, который, когда наперла на него вода, тотчас обрушился; и разрушение дома сего было великое" (Лук. 6, 47–49). Любой член Церкви должен в равной мере усердно стремиться ко всем добродетелям, чтобы, будучи прекрасным и внешне, и внутренне, он предстал бы достойным на трапезе Царя вечного и на духовной колеснице вознесся бы к вечной родине. Он должен стремиться к рассудительности, чтобы благоразумно предвидеть, истинно понимать и понятое помнить. Он должен стремиться к справедливости, чтобы быть набожным, благочестивым и смиренным, чтобы сохранять прощение и отмщение, почтение и правдивость; чтобы охранять договоры, судебные решения и законы. Он должен стремиться стать сильным, чтобы обрести величие и уверенность, терпение и упорство. Он должен стремиться к самообладанию, чтобы стать воздержанным, умеренным и снисходительным; и кроме всего этого нужно стать верным вершителем мира и любви: это есть связующее начало совершенства. Человек, наделенный в совершенстве этими добродетелями и осиянный светом мудрости, может правильно и подобающим образом нести служение Богу и достойно исполнять в церкви обязанность просителя перед Ним: кого утверждает древнее предписание, тот должен быть достойным человеком и умелым в искусстве говорения. Если исполнение этого предписания наблюдается в мирских ораторах, то тем более оно должно исполняться в несущих слово Божие, у которых не только речь, но и вся жизнь должна быть наукой добродетелей. Но поскольку о путях обретения того, что следует понять в Священном Писании, мы сказали уже достаточно, с Божией помощью поговорим немного об изложении того, что уже понято, и этой новой книгой завершим весь труд. <…>
Гл. XXXI. О лучшем способе изложения и о том, что следует соблюдать проповеднику при выступлении
Есть лучший способ изложения, заключающийся в том, чтобы тот, кто слушает, слышал истинное; и чтобы понимал то, что слышит; выдающееся дарование лучших умов — любить в словах истину, а не сами слова. Чего стоит золотой ключ, если им нельзя открыть того, что мы хотим? Или чем плох деревянный, если с его помощью можно это сделать, когда мы не хотим ничего другого, кроме как открыть то, что закрыто? Ведь сказал некий оратор, и верно сказал, что нужно говорить так, чтобы учить, услаждать, увлекать за собой. Затем он добавил: учить — необходимость, услаждать — удовольствие, увлекать — победа. Из этих трех элементов то, что стоит на первом месте, необходимость обучения, заключается в том, что мы говорим; остальные два — в том, как мы говорим. Одним словом, при обучении речь наставника не должна делать желанным то, что пугало, призывать к тому, о чем потом придется сожалеть, но[128] открыть то, что было скрыто. Если же говорящий хочет усладить слух того, для кого говорит, или увлечь его, то, если он не уделяет внимания форме своего изложения, он не добьется этого; для достижения желаемого важно знать, как сказать. Нужно так услаждать слушателя, чтобы он стремился слушать, так увлекать, чтобы он склонялся к действию; и как слушатель наслаждается, если ты приятно говоришь, так он и увлекается, если ему нравится то, что ты обещаешь, боится того, чем ты угрожаешь, ненавидит то, что ты порицаешь, принимает то, что ты советуешь, скорбит о том, о чем, по твоему мнению, нужно скорбеть, радуется тому, чему ты призываешь радоваться, жалеет тех, на кого ты ему указываешь, призывая пожалеть, избегает тех, кого ты, устрашив, посоветуешь избегать. И все, что угодно, с помощью большого красноречия может волновать души слушателей не с тем, чтобы они знали, что надо делать, но чтобы склонились к действию, о необходимости которого они уже знают. Итак, священнику, призывающему в проповеди слушающего к какому-либо действию, следует не только давать наставления, чтобы научить, и услаждать, чтобы быть услышанным, но и увлекать, чтобы победить.
