Когда в Оксфорде мне приходится ждать на станции поезд в Лондон, я иногда бреду к северному краю длинной платформы, пока не натыкаюсь на предупреждение: «Пассажирам переступать эту черту запрещается. Штраф 50 фунтов». В спорах о надежде на грядущее нам тоже необходимо предупреждение: «Богословам переступать эту черту запрещается» — сумму же соответствующего штрафа пусть подскажут читатели. Ошибка Оригена, несомненно, в том, что он пытался сказать слишком много. Ошибка, которую я не порицаю, а скорее, восхищаюсь, и все–таки признаю: это была ошибка.
Наша вера в человеческую свободу еще не означает, что у нас есть право категорически утверждать: «Нас должны спасти». Но наша вера в Божью любовь позволяет нам дерзко надеяться на то, что все спасутся.
Есть ли там кто–нибудь? — спрашивает путник,
Стуча в залитую лунным светом дверь.
Ад существует как вероятность, потому что существует свобода воли. Тем не менее, уповая на неисчерпаемость Божьей любви, мы смеем говорить о надежде — не более, чем о надежде, — на то, что в конце, подобно Путнику Уолтера де ла Мара, мы обнаружим, что там никого нет. Поэтому последнее слово оставим за св. Силуаном Афонским: «Любовь не может этого понести… Мы должны молиться за всех».
Виктор Малахов. Уроки владыки Каллиста
Любовь, пришедшая издалека, всегда способствует внутреннему обновлению. Собственно, не из такого уж далека пришел по зову любви в Православную церковь англичанин Тимоти Уэр, ныне епископ Диоклийский Кал–лист, — всего лишь из другой части той же христианской Европы. Но свежий взгляд человека, свободно пришедшего извне — и благоговейно ступившего внутрь, в самое средоточие православной духовности и жизнестроения, — бесспорно, являет нам особое очарование, особую обновительную мощь. В богословские размышления владыки Каллиста, каким бы конкретным проблемам ни были они посвящены, постоянно оказывается вплетенной драгоценная нить британской рассудительности, британского уважения к свободе, британской поэтической точности. Все это представляется необычайно важным в нашей нынешней ситуации. Надеюсь, это впечатление разделят со мною те, кто только что перевернул последнюю страницу книги епископа Каллиста «Внутреннее Царство».
По словам автора, статьи, составившие эту книгу, писались на протяжении 30 лет. Мы вправе предположить за ними целую жизнь, полную духовных поисков и обретений, — опыт редкостный в наше время, и тем не менее, хочется думать, открытый для многих и способный быть воспринятым глубоко. Без лишнего пафоса, тихо и внятно, словно бы в доверительной беседе, преподает нам владыка Каллист свои уроки. Уроки простые в самом своем изумительном духовном богатстве, смиренно обращенные к нам с вами, каковы мы есть на этой земле. Покаяние и молитва, духовное наставничество и ученичество, внутренний покой и способность к самопожертвованию, любовь к Богу и любовь к миру, и надежда на спасение всех — нет слов, современный человек весьма редко бывает склонен воспринимать подобные «сюжеты» как определяющую часть своего повседневного существования; зачастую его внимание сфокусировано совсем на другом. И все же не осознавать всю важность подобных тем еще не означает реально не находиться в поле их притяжения. В этом отношении представленные в сборнике статьи прежде всего, быть может, позволяют нам лучше понять самих себя, увидеть то, что еще недавно могло казаться далеким или необязательным, как нечто предельно близкое, настоятельно обращенное к нашему разуму и сердцу.
Не только современный быт, но и современная мысль — с самоуверенностью, приправленной изрядной долею мазохизма, — то и дело пытаются убедить нас в том, что проще, спокойнее, да и гуманнее жить, держась вдали от духовных высот и глубин; что стремление к Абсолюту — лишь прихоть неразвитого воображения, а сам человек, по сути дела, существо всецело «посюстороннее»: «дзоон политикон» в самом поверхностном смысле слова или же нечто еще более плоское. В противоположность этому, епископ Каллист намечает способ постижения собственного нашего существования как раскрытия беспредельного по своему богатству и глубине внутреннего Царства, которое в то же время есть Царство будущего века: «Лествица Иакова начинается там, где я стою; врата рая — везде» (см. Предисловие). Причем делает он это не просто по долгу христианского проповедника, но как мыслящий человек с развитой интеллектуальной совестью, собеседник, способный предложить исстрадавшейся современной душе глубокое, утоляющее слово.
Именно так–не поверхностное утешение, иногда необходимое, всегда непрочное, а утоление, рождающееся вследствие терпеливо–бесстрашного проникновения в самое существо рассматриваемой проблемы, — вот то, что способны порой даровать вдумчивому читателю духовные размышления английского православного владыки. Не знаю и представить себе не дерзну, что обретут для себя в уэровском «Внутреннем Царстве» умножающиеся ныне сторонники жесткого, нерассуждающего усвоения основ православной догматики; что–то, наверное, найдут и они, а кого–нибудь из них, быть может, эта книга побудит взглянуть на мир с большей открытостью и любовью. Для тех же ищущих, духовно притязательных наших современников, чей путь к вере и в вере всегда наиболее труден, книга епископа Каллиста — бесценна. Здесь нет, конечно, никаких уступок технологическому рационализму и прагматизму себялюбия, столь характерным для господствующего мировоззрения наших дней; никаких попыток растворить мистическую сущность христианства в «очевидностях» ленивого обывательского рассудка. Напротив, автор подчеркивает «трудные», обязующие моменты ключевых представлений о покаянии, непрерывной молитве, духовном наставничестве, мученичестве; на примере осмысления подобных идей мы в первую очередь можем наблюдать упомянутое выше превращение далекого в близкое, выдвигающееся перед каждым, кто не чужд ценностям христианства, как актуальная жизненная задача. В книге, однако, есть и иное: необычайная — хотя нигде, естественно, не выставляемая напоказ — чуткость и уважительность церковного деятеля к нравственной проблематике, сформированной глубинным опытом общего взросления человечества во времени. Накопление подобного опыта есть процесс необратимый; вполне понятно, что созвучное ему нравственное сознание, столь многим обязанное именно христианству, в какой–то момент, повышая планку своей экзистенциальной взыскательности, начинает задавать представителям Церкви «неудобные» вопросы, не вмещающиеся в рамки традиционных, издавна заготовленных ответов.
Думается, в подобных случаях — а ныне их немало — слишком большим упрощением, если не прямой неправдой, было бы говорить о «гордыне», о «самопревозношении» сомневающихся и вопрошающих. Речь скорее идет о смиренном приятии собственной ответственности за то великое, зачастую горькое знание, которое было даровано людям в XX в. и которое требует от всех нас новой меры этической серьезности в наших отношениях к жизни и миру. К счастью для читателей «Внутреннего Царства», владыка Каллист не пытается уйти от мучительных проблем, возникающих на этой почве. Напротив, словно бережный проводник, он приглашает нас следовать за ним и в их постановке, и, главное — в их решении, озаренном духовным горением такой интенсивности, что в нем плавится любое сомнение, сгорает боль исколотой недоверием души. Решусь заметить, что сам способ сопряжения откровенной истины христианства и непреложностей, трудно добываемых нами здесь и теперь, в нашем земном бытии, епископом Каллистом избран в духе лучших образцов православной традиции — через совестное вникание в самую суть дела, безоглядное умножение искренности, сердечного смысла и тепла; искренности, только и делающей различимыми для нашего зрения яркие искры света в глубине христианских веков — у Иоанна Лествичника и Исаака Сирина, Серафима Саровского и старца Силуана и многих других подвижников, святых, мыслителей, чьи слова и поступки словно бы вспыхивают на страницах «Внутреннего Царства» нам в назидание и поддержку. И вот — стоит лишь немного напрячься — мы уже с ними в едином соборе, в общем молении за всех, в предстоянии любящему Логосу, для Которого ни одна живая душа не останется чужой и чуждой…
… Тихо, внятно, с реальным знанием дела продолжает владыка Каллист свои уроки, и незримые контуры Царства, которое внутри нас, постепенно проясняются для читателя, открывая путь радостный и таинственный, путь, который самому автору приоткрылся со случайного посещения лондонского храма св. Филиппа летним днем теперь уже далекого 1952 г. Так мирянин вступает в Церковь, и Церковь вступает в современный мир, и вновь — словно бы нечаянно, исподволь — воссоздается казавшееся уже немыслимым единение бытия и любви. Покаяние и молитва, удивление и молчание, смерть и воскресение, подвижническое свидетельство о Христе, любовь к людям, животным и растениям, надежда на спасение всех — все, о чем ведет для нас речь православный мыслитель из Оксфорда, слагается в его освещении в целостный образ Царства. Обо всем этом хотелось бы размышлять и дальше, задавать неизбежные вопросы, в чем–то не соглашаться со сказанным. Однако именно из уважения к кардинальной значимости рассматриваемого предмета, не думаю, что этим уместно было бы заниматься здесь, в послесловии к этой замечательной книге. Уроки преподаны. Помолчим. Вникнем.
