Вопрос в том, как мы её используем. Если мы действительно считаем, что высшие силы могут нам помочь, о чём мы будем просить их в первую очередь? О прямом, нами определённом содействии в мелком или крупном деле? О правильной житейской и духовной ориентации? О помощи в разгадке прообраза личности и судьбы? И всегда ли молитва – это просьба?…
Когда молитва становится для нас обращением за помощью, она всё-таки отличается от обращения к приятелю одолжить денег до получки. Стремясь прожить именно свою судьбу, то есть приблизить свою жизнь к её прообразу, мы будем сосредотачивать молитву вовсе не на каком-то житейском "дай". По большому счёту, дело вовсе не в том, чтобы жизнь пошла так, как мы хотим (мы слишком мало обо всём этом знаем), а в том, чтобы она была ближе к прообразу нашей судьбы. И об этом прообразе высшие силы, скорее всего, знают лучше нас.
Впрочем, иногда и конкретная молитва приближает нас к прообразу нашей личности. Ведь в ней мы можем обрести максимальную внутреннюю цельность как духовное существо – перед духовным существом более высокого плана. И тогда мы можем просить о любом чуде, если видим, что чудо это необходимо.
Если чудо произойдёт, мы примем его как ответ на свою догадку. Если нет – как сигнал о своей недогадливости.
Не будем забывать о прообразе судьбы и тогда, когда наша молитва – о другом человеке. Рационалистическое понимание молитвы подскажет нам, что она "работает" и сама по себе. Ведь мы иначе относимся к тому, за кого молимся. Возможно, при этом возбуждается наша энергетика, и к человеку летят наши излучения, невидимые для науки, реально поддерживая его. Но мы сейчас говорим именно о молитвенном обращении к Высшему, о том, с чем мы к нему обращаемся. Действительно ли мы знаем, как должна сложиться судьба человека, за которого молимся? Если эта уверенность наполняет нас, будем дерзать и просить: пусть будет так! Если же мы не берёмся судить о том, как должно быть на самом деле, то и молитва наша будет другой: пусть будет как лучше, как правильнее, пусть всё будет преисполнено тем глубоким смыслом, источник которого мы видим в Высшем.
Присоединение к этому смыслу, его усиление, насколько возможно, – вот главное содержание нашего импульса. Ведь не в том же, чтобы всё переиначить по-своему?
Но молитва – это не только просьба, не только обращение за помощью. Если молитва действительно устанавливает нашу связь с Высшим, то помощь придёт и без просьбы. Иначе Высшее мало отличалось бы от тех бюрократических инстанций, где для вас не шевельнут и пальцем, пока вы не напишете заявление.
Молитва может быть беседой. Вряд ли словесной, но глубокой и осмысленной. Ты открываешь вверх душу со всеми её проблемами (хотя это не так-то легко) – и постепенно начинаешь понимать, какие из этих проблем наиболее важны и как к ним подступиться.
Молитва может быть переживанием благодарности. За что? Благодарный человек знает, за что он благодарен. За воспринятое нами участие Высшего в нашей жизни. Благодарность – это наша сторона живой связи. Это наш ответный сигнал: "Получил. Понял. Спасибо!". Эмоциональное наполнение этого сигнала – вопрос темперамента.
Молитва может быть созерцанием, переживанием присутствия, свиданием. Кто знает, что такое настоящее свидание, когда не нужно ни слов, ни жестов, когда достаточно быть вместе и радоваться этому, тот поймёт, о чём речь.
"О чём же мы тогда молчим?" – спросит педантичный филолог. Да о том, чтобы свидание произошло, чтобы оно длилось как можно дольше!
Молитва может быть просто переживанием соединённости. Но ничего себе "просто" – если речь идёт о Высшем!
Добавим и ещё одно такое же невероятное "просто". Молитва может быть просто любовью. Любовью к Высшему, а через Высшее и ко всему остальному. Или какой-то особой любовью, а через неё – к Высшему. Но всё здесь и впрямь настолько невероятно, что достаточно об этом.
Прикосновение к Высшему – большое событие для человека. Оно ориентирует, оно наполняет жизнь смыслом. Для человека, испытавшего прикосновение и осознавшего его, такое событие выходит на первый план жизненного опыта. Говорим ли мы другим о том, что с нами произошло, или нет, зависит от содержания происшедшего (иногда оно само определяет необходимость рассказать о нём) и от многих других обстоятельств. Чаще всего человек ведёт себя по-человечески: он делится переживанием с окружающими, он стремится к повторению опыта прикосновения. Ведь всё это так важно!…
В результате перед людьми (перед теми, кто испытал опыт прикосновения, и перед теми, кто, признав его значение, хотел бы сам пережить что-то похожее) встаёт задача, говоря сухим языком, воспроизведения этого опыта. Здесь всё по-другому, чем в других сферах практической жизни. Слишком велика здесь концентрация тайны.
Но человек всегда неутомимо старается добиться своего. Мастер в бесчисленных попытках добывает секреты своего мастерства. Изобретатель пробует всевозможные комбинации материалов и конструкций, чтобы придти к нужному решению. Учёный пускается во всё новые исследования и эксперименты, чтобы понять, как устроен мир. В религии это упорство приводит к развитию ритуала.
Социальные, внерелигиозные ритуалы имеют другое происхождение и другую направленность. О них не будем.
Психологическая суть ритуала в том, что человек прокладывает замысловатое русло поведения, превращая его в русло переживания. Ритуал не превращает возможность прикосновения к Высшему в определённость. Ритуал лишь старается усилить эту возможность – за счёт создания внутренней расположенности к контакту, за счёт использования тех знаний, которые принёс предыдущий опыт прикосновений, за счёт соборной устремлённости сознания.
Церковь собирает крупицы религиозного опыта вместе и строит из них свой особый узор ритуала. Дееспособность ритуала в наибольшей мере подтверждается самим существованием церкви: если церковный ритуал ничего не даёт человеку, человек постепенно отходит в сторону – и церковь угасает вместе со своим неудачным ритуалом. Если же церковь существует длительное время, наиболее важные элементы её ритуала постепенно приобретают канонизированный характер, продолжая верно служить тому, ради чего они возникли. Религиозные переживания, личные и соборные, всегда являются смыслом и наполнением ритуала.
Здесь проходит граница между духом и буквой ритуальных действий, между их живой основой и корпоративными, институциональными установками.
Во многом, разумеется, судьба ритуала зависит и от его социализации, от его взаимодействия с остальными сторонами общественной жизни человека. Например, государственная поддержка церкви и её ритуалов может продлить формальное существование религии, духовное содержание которой уже выдохлось. Подпольное существование церкви может наполнить русло её потаённых ритуалов обновлённым энтузиазмом. Однако это всего лишь привходящие обстоятельства.
Главная действующая здесь сила (незаметная, но самая мощная) – это личное наполнение ритуала. Каждый священнослужитель, каждый верующий играет здесь определяющую роль, даже если это и не бросается в глаза. Ритуал – это лишь место возможных религиозных событий, и только их возможность одухотворяет его. А добиваться этой возможности – дело каждой личности, участвующей в ритуале.
Без этого ритуал вполне может стать тупиком. То, что называют "обрядоверием", становится суррогатом чувства веры. Подлинный ритуал – это трамплин для полёта вверх. Обрядоверие – всего лишь имитация полёта, при которой ритуал играет роль декорации.
Наряду с церковным, общепринятым ритуалом у человека могут существовать и свои индивидуальные ритуалы – неканоничные, "домотканые", но играющие свою роль в его жизни. О них, об их наполненности или опустошённости, можно сказать многое из того, что относилось к церковному ритуалу. Здесь человеку легче ощущать значимость происходящего с ним. Легче и впасть в соблазн имитации духовных достижений, в своеобразное внутреннее обрядоверие. Поэтому даже для внутреннего ритуала нам многое может дать обращение к соборному мышлению и к опыту церкви.
Если, конечно, в церковном опыте обращать внимание на сохранённые церковью переживания личности, а не на соединяющие конструкции.
О ритуале можно говорить и хорошо и плохо. Это зависит прежде всего от того, чего мы сами способны добиться с его помощью. В конечном счёте, ритуал – это лишь узор обихоженных дорог на подходе к тайне. Каждый из нас сам выбирает путь по этим дорогам. И входить в тайну, взлетать в неё – каждый будет сам.
