Сравнительная филология выдвигает все больше аргументов в пользу того, что многоразличие языков современности развилось из определенных корневых языков, которые, в свою очередь, происходят от единого общего первоязыка. И когда в один прекрасный день историю этих языков удастся проследить до их изначальных корней, их первоисточник, я уверен, отыщется именно в Атлантиде.
В древности считалось, что иероглифы «говорят, указывают и умалчивают». А из этого следует, что в них вкладывалось тройственное значение. Первым было их обычное фонетическое прочтение, необходимое для выполнения ими функции письменности, и дальше этого непосвященный человек не мог проникнуть в их смысл. Но у иероглифов было и другое свойство, понятное древним писцам, — способность символически выражать мысль на папирусе или камне, что делало ее доступной для расшифровки даже неграмотному человеку. И, наконец, — их эзотерическое значение, известное лишь посвященным жрецам и хранимое ими в секрете.
«Слово бога» — таково описательное имя, присвоенное иероглифической письменности самими египтянами; и не только потому, что она была передана людям одним из богов, но и по причине их скрытого значения, понятного лишь немногим избранным.
Это второе их значение открывалось лишь тем, кто проходил посвящение в мистерии. Ни один современный египтолог не продвинулся дальше расшифровки популярного значения иероглифов (хотя и это уже само по себе огромное достижение) и большее им пока недоступно. Ибо «слово бога» требует от исследователя известной духовной утонченности и искреннего желания постичь его глубинный смысл. В противном случае оно вряд ли раскроет свои тайны. То же самое можно сказать и о тайнах, передававшихся посвящаемому в мистериях Египта.
Еще один посвященный, Плотин, живший в древней Александрии, тоже намекал на символический характер иероглифов, когда писал следующие строки:
«В настойчивом поиске истины и при передаче ее ученикам мудрецы египетских храмов не пользовались обычными письменными знаками (которые суть лишь обозначения звуков устной речи), но рисовали символы, куда вкладывали определенные мысли и идеи. Каждый символ, таким образом, заключал в себе определенную долю знания и мудрости. Это была кристаллизация истины. Учителя и ученики, зная значение образа, могли истолковать его словами и объяснить, почему он выглядит именно так, а не иначе».
Все дело в том, что египтяне, как и другие народы Древнего Востока, даже не помышляли об отделении религии от светской жизни и потому не склонны были рассматривать язык, письменность и речь исключительно как средство общения. Они не только наделяли магическими свойствами людские имена и названия вещей, но и считали иероглифы символами тайного знания, передававшегося за закрытыми дверями мистерий.
Лишь тот, кому посчастливилось лицезреть божественного Осириса — победившего «смерть» и дарующего людям «второе рождение» (именно так «Книга мертвых» определяет цель высших ступеней посвящения) — знал и мог правильно истолковать глубинный смысл иероглифов — самой совершенной в мире системы литературного символизма.
Думается, что в сочинениях историка Геродота, который сам был посвященным, можно отыскать подтверждения тому, что иероглифы считались в Египте священными и имели скрытое значение, известное только жрецам самого высокого ранга. А другой посвященный — Ямвлих — писал, что этим тайным языком иероглифов пользуются сами боги.
Вместо того, чтобы во всех тонкостях вникать в суть принципа, заложенного в основу символического значения иероглифов, ограничусь намеком, облеченным в форму вопроса.
В иероглифической письменности фигура сидящего человека обозначает душу, достигшую божественного уровня, поэтому она часто используется при написании имен божеств (например — ее можно видеть над их портретами). А теперь попробуйте поразмыслить над тем, почему египтяне рисовали именно сидящую фигуру, а не стоящую?
Не желая навлекать на себя насмешки академических профессоров египтологии, которые наверняка отреагируют именно таким образом на столь наглое и самоуверенное посягательство на их святыни, я оставляю за читателем право найти свой собственный ответ на этот вопрос.
Деятельность знаменитых египтологов (в пределах интересующей их самих сферы) заслуживает всяческой похвалы. Но сокровища, таящиеся на стенах храмов и в свитках папирусов, им недоступны, ибо такова воля судьбы.
Роль судьбы в самом открытии этих текстов просто поразительна. Если бы Наполеон не вторгся в Египет, эти надписи на стенах и папирусах могли бы до сих пор оставаться непрочитанными. Бонапарт, в некотором мистическом смысле, и сам был человеком судьбы, поскольку оказывал заметное влияние на каждую страну, каждого человека и даже на каждый предмет, с которым когда-либо соприкасался. Он был настоящим орудием Провидения, но также и орудием Немезиды.
Его вторжение положило начало ознакомлению Европы с жизнью и мышлением Древнего Египта. Как наглядно свидетельствует история, воин нередко прокладывает дорогу ученому, духовному учителю или торговцу, хотя временами случалось и обратное — вмешательство воина преграждало им путь.
С воцарением в Египте греков древний язык начал понемногу забываться. Новые правители, что вполне естественно, стремились распространить греческое образование и греческий язык среди образованных классов египтян. К примеру, на важные правительственные посты назначались только те, кто в совершенстве овладел греческим. Древняя священная школа в Гелиополе, готовившая новых жрецов и остававшаяся центром традиционного египетского образования, всячески подавлялась властями и наконец была закрыта. За исключением некоторых из жрецов, упорно продолжавших тайно придерживаться традиционной письменности, практически для всего Египта национальным стал греческий алфавит.
К концу третьего столетия христианской эры во всем Египте не осталось человека, способного расшифровать обычный экзотерический смысл иероглифических надписей, не говоря уже о том, чтобы добавить к ним свои собственные.
С тех прошло пятнадцать веков. Искусство истолкования иероглифов по-прежнему считалось полностью забытым. И тогда в александрийский порт под самым носом адмирала Нельсона украдкой пробрался фрегат Наполеона.
Вслед за этим его армия занялась возведением фортификационных сооружений и основательным рытьем траншей. Одним из самых важных мест ее дислокации стала стратегическая позиция в устье Нила, неподалеку от портового городка Розетта. Именно здесь молодой артиллерийский офицер — лейтенант Буссар — сделал свое знаменитое открытие, послужившее ключом к разгадке иероглифической письменности. Лопаты его солдат, копавших котлован под фундамент будущего форта Сен-Жюльен, наткнулись на расколотую глыбу черного базальта, которая была извлечена на свет. Лейтенант сразу же оценил важность этой находки, ныне широко известной как «розеттский камень», ибо она содержала надпись с параллельным текстом на разных языках. Это была посвятительная надпись мемфисских жрецов, включавшая восхваления в адрес Птолемея V. Пятьдесят четыре выбитых на камне строки были написаны по-гречески. Рядом шел египетский перевод, выполненный иероглифическим и демотическим письмом.
Камень отослали в Европу, где им занялись ученые, которым удалось-таки выявить египетский эквивалент греческого алфавита. Заполучив этот ключ, они смогли, наконец, прочесть запечатленные в камне и на папирусе тексты, изумлявшие мир на протяжении многих столетий.
Наконец я проник в настоящий Египет — захватывающую древнюю страну, где сочетание Нила, храма, поля, деревни и неба создавало яркую и притягательную панораму края, которым правили, утопая в роскоши, гордые фараоны, а каменные своды ежедневно отзывались эхом на песнопения множества жрецов. Здесь, в Луксоре — в 450 милях вверх по реке от Каира — можно было без труда вообразить себя в Прошлом, столь мало изменился за истекшие тысячелетия окружающий ландшафт.
Именно здесь, в Южном, или Верхнем, Египте (как с незапамятных времен окрестили его географы), отчетливее всего видны следы древности.
Его всемирно знаменитая столица Фивы («Сто-вратный Город» Гомера) уже канула в Лету, но она оставила нам Карнак — некогда главную резиденцию египетского жречества.
