Глава 9
17. Теперь о том, что, как вы помните, я сказал в каком-то сочинении против Порфирия, озаглавленном «О времени христианской религии». Я сказал так специально, чтобы избежать более тщательного и трудоемкого рассуждения о благодати — в частности, потому, что не хотел там говорить о ней то, что могло бы быть сказано в другом месте или другими людьми. Ибо среди прочего, отвечая на вопрос о том, почему Христос пришел спустя столь долгое время, я сказал: «Потому же, почему Христу не ставят в упрек, что не все следуют Его учению (ибо чувствуют и сами, что сие никак не может быть справедливо брошено в упрек мудрости философов или даже велению их богов). Что они ответят, если, не говоря о той высоте премудрости и знания Божьего, где, может быть, скрыт какой-то другой более тайный замысел, без предубеждения также к другим причинам, кои могут быть исследованы мудрыми, только то из-за краткости скажем мы в обсуждение этого вопроса, что Христос пожелал явиться людям и проповедовать среди них Свое учение там и тогда, где и когда, как Он знал, будут жить те, кто в Него уверует? Ибо относительно тех времен и мест, в которых Его Евангелие не проповедовалось, Он предузнал, что все там будут такими, какими хотя и не все, но многие были во время Его телесного присутствия: ведь они не пожелали уверовать в Него, даже когда Он воскрешал мертвых. Таковыми и сейчас видим многих: когда с такой очевидностью исполняются пророческие свидетельства о Нем, они до сих пор не хотят верить и более желают противостоять с человеческим упрямством, нежели уступить божественному авторитету, настолько ясному и прозрачному, возвышенному и прославленному, насколько разум человека мал и немощен проникнуть в божественную истину. Итак, что удивительного, если Христос знал, что мир в прежние века настолько заполнен неверными, что заслуженно не хотел им являться и проповедовать, ибо заранее знал, что ни через слова, ни через чудеса они не уверуют? Нет ничего невероятного в том, что такими были тогда все, коль скоро их многочисленности мы удивляемся от Его пришествия до нынешнего времени. И тем не менее от начала человеческого рода, от Адама до Моисея, здесь более тайно, там более явно, как с божественной точки зрения лучше соответствовало времени, не прекращали пророчествовать о нем, и не переводились те, которые в Него верили — и в самом Израильском народе, который неким таинственным образом был пророческим народом, и в других народах до Его пришествия во плоти. Ибо если уже со времени Авраама упоминаются в Священных Еврейских Книгах некоторые из них, которые ни от порождения его плоти, ни от народа Израильского, ни от пришельцев, вступивших в сообщество с Израильским народом, но которые, однако, были участниками данного таинства, то почему нам не верить, что также и в других народах — то тут, то там, в разных местах — были разного рода верующие люди, хотя они не упомянуты в тех же книгах? Таким образом, спасение этой единственно верной религии, которое неложно обещается через нее, ни у кого никогда не отнималось, кто был бы достоин; а у кого было отнято, тот не был достоин. И от начала умножения человечества вплоть до конца некоторым оно проповедуется в награду, а некоторым — в суд. А потому те, кому оно совсем не было возвещено, были предузнаны как неверующие. Те будущие неверующие, которым оно проповедовалось, служили примером первых неверующих; а те будущие верующие, коим оно провозглашалось, приготовлялись к Небесному Царству и сообществу святых ангелов» (Послание 102, нн. 14, 15).
18. Не видите ли, что я без предубеждения против скрытого Божьего замысла и других причин хотел сказать о предузнании Христовом то, что кажется достаточным для обличения неверности язычников, ставящих этот вопрос? Но от самих ли себя должны они были иметь веру после того, как им проповедовали Христа, или должны были получить ее по дару Божьему — то есть, только ли предузнал их Бог, или также предопределил, — это исследовать и обсуждать я тогда не посчитал необходимым. Поэтому сказанное мною: «Там и тогда восхотел Христос явиться людям и среди них проповедовать Свое учение, где и когда, как Он знал, будут жить те, которые в Него уверуют», — можно перефразировать так: «Там и тогда восхотел Христос явиться людям и среди них проповедовать Свое учение, где и когда, как Он знал, будут жить те, которые были избраны в Нем до сотворения мира» (Еф. 1, 4). Но если бы я сказал так, это устремило бы читателя к исследованию тех вопросов, которые ныне следует обсудить полнее и тщательнее с целью опровергнуть заблуждения Пелагия. Поэтому мне показалось, что тогда было достаточно сказать об этом кратко, не затрагивая, как уже было отмечено, высоты Божьей премудрости и знания, и без предубеждения к другим причинам, о которых я посчитал лучшим сказать в другое время.
19. Итак, я сказал, что спасение этой единственно верной религии, которое неложно обещается через нее, ни у кого никогда не отнималось, кто был бы достоин; и тот, у кого было отнято, достоин не был. Если доискиваться причины того, почему тот или иной оказывается достойным, то не переведутся утверждающие, будто таковой причиной является человеческая воля. Мы же говорим, что это совершается по благодати или предопределению Божьему. Ведь между благодатью и предопределением единственное различие состоит в том, что предопределение приготовляет благодать, а благодать уже есть само дарование. Итак, когда апостол говорит: «Не от дел, чтобы никто не хвалился: ибо мы Его творение, созданы во Иисусе Христе на добрые дела» — это благодать; а то, что следует: «Которые прежде уготовал Бог, чтобы мы в них ходили» (Еф. 9, 10), — это предопределение, которое не может быть без предузнания, хотя предузнание без предопределения существовать может. Ведь Бог по предопределению предузнает то, что Сам собирается сделать. Поэтому сказано: «Сотворивший будущее» (Исаия, 45, по Септ.). Однако предузнать Он может также то, что Сам не делает, как, например, любые грехи. Ибо если и существуют некоторые грехи, которые являются одновременно и наказанием за грех, как сказано: «Предал их Бог превратному уму — делать непотребное» (Рим. 1, 28), — то здесь не грех принадлежит Богу, а суд. Поэтому предопределение Божие, относящееся ко благу, является, как я сказал, приготовлением благодати: благодать же есть следствие самого предопределения. Следовательно, когда Бог обещал Аврааму в семени его веру язычников: «Отцом многих народов поставил тебя», — из-за чего апостол говорит: «Потому по вере, чтобы по милости обетование всему семени было непреложным» (Быт. 17, 4, 5), — то Он обещал это не по причине нашей воли, а по причине своего предопределения. Ибо обещал то, что Сам собирался сделать, а не то, что собирались сделать люди. Ведь люди если и делают добро, относящееся к почитанию Бога, то не они делают так, чтобы Он исполнил обещанное, а Он Сам делает так, чтобы они творили заповеданное. Иначе не в Божией власти, а во власти людей будет исполнить обещанное Богом, и от них Аврааму даровалось бы то, что было обетовано от Господа. Не так, однако, уверовал Авраам, но «уверовал, воздав славу Богу, что Он силен и исполнить обещанное» (Рим. 4, 16–21). Он не говорит: предсказать; не говорит: предузнать — ибо и чужие дела Он может предсказывать и предузнавать, — но сказал: «силен и исполнить», — значит, не чужие дела, но Свои.
20. Но может быть, благие дела язычников Бог обещал Аврааму в его семени так, что Сам исполнил обещанное, а относительно веры, которую люди сами себе творят, предузнал, что ее сотворят люди, а потому и ее обещал от Самого Себя? Не так говорит об этом апостол. Ведь Бог обещал Аврааму сыновей, которые последуют по стопам его веры; но поскольку не существует благих дел, кроме как от веры («Праведник верою будет жить» (Аввак. 2, 4); и «Все, что не по вере, грех» (Рим. 14, 23); и «Без веры невозможно угодить Богу» (Евр. 11, 6)), все равно исполнение обещанного Богом остается во власти людей. Ибо если человек без дара Божьего не сделает того, что от него требуется, то и Сам Бог не сотворит того, что собирается даровать. Иначе говоря, если человек не поимеет веры от себя самого, то и Бог не исполнит обещания дать дела праведности. И потому не от Бога зависит, сможет ли Он исполнить Свое обетование, а от людей. Если же истина и благочестие запрещают нам верить в это, да уверуем с Авраамом, что Он силен и исполнить обещанное. Обещал же сыновей Аврааму, которых не было бы без веры: значит, Сам Он дарует и веру.
21. И когда апостол говорит: «Потому по вере, чтобы по милости обетование было непреложным», — удивляюсь я людям, которые предпочитают полагаться скорее на свою немощь, нежели на непреложность обетования Божия. «Но неясна для меня, — скажет кто-то, — воля Божья обо мне самом». И что же? А твоя собственная воля о тебе самом ясна ли для тебя, и не боишься ли предостережения: «Кто думает, что стоит, берегись, чтобы не упасть» (1 Кор. 10, 12)? Итак, поскольку и та и другая не определены, почему же человек не вверяет скорее свою веру, надежду и любовь более прочной воле, нежели более немощной?
