ПЕРВЫЕ ВОСТОРГИ
Ты, Господи, Сущий и Пресущественный, вечно юное и нестареющее Существо, будучи Создателем вечности, не старея, Ты рождаешь вечное, оставаясь вечно юным. Создавая и творя все новое и юное, Ты остаешься вечным, и даже сама вечность — всего лишь одно из безчисленных Твоих проявлений. Жизнь становится непреодолимой стеной для тех, кто пытается проломить эту стену своими усилиями. Но для чистых и кротких своих детей непостижимое Божественное бытие раскрывает любящие отцовские объятия, приглашая их в чудесный и светлый мир незабываемого детства.
Время в те незабвенные годы для детского сердца отсутствовало совершенно. Вернее, в нем не было никакого понятия о времени, потому что определять время по часам я научился уже в школе. Утро наступало просто, как факт, не имеющий никакого отсчета. По крайней мере, в нем не было никакой протяженности во времени. Если бы мне тогда сказали, что будет только утро и больше ничего, это было бы то же самое, как если бы сказали, что будет жизнь. Одного только утра хватало для целой жизни, имеющей начало, но не имеющей конца. Затем это вечное утро сразу же, без промедления, становилось полднем, настолько цельным и прекрасным, что его одного хватило бы на несколько жизней взрослого человека.
Игры сменяли друг друга, так как всегда кто-нибудь придумывал новую игру, и забавы продолжались без всякого отдыха. Больше всего нам нравилось играть в догонялки, увертываясь от ловких и цепких рук догоняющего, но все другие ощущения затмевало лазание по деревьям. Ведь нужно было, проявив всю свою ловкость и умение, вскарабкаться по стволу кряжистого дуба, упирающегося вершиной в небо, а затем спуститься по длинной горизонтальной ветке, растущей высоко над землей, чтобы она, сгибаясь, могла опустить на траву того, кто карабкался по ней.
— Что за наказание растет? — вздыхала мама, зашивая мои порванные штанишки и рубашки. — Рвет все, что ни купишь…
Тогда же, Господи, Ты спас меня от гибели, подтвердив Свою неустанную заботу о всех нас, Твоих детях, чей неусыпный сторож — опасность, о которой я позабыл в своих играх. Как-то раз, сидя на тонких ветках на самой верхушке большого клена, я любовался окрестностями и время от времени сверху насмешливо поглядывал на двух мальчиков, сидевших пониже и не решавшихся вскарабкаться на ту высоту, где сидел я. Неожиданно ветка, на которой я восседал, хрустнув, сломалась, и мое тело стремительно полетело вниз, где угрожающе торчали острые прутья железной ограды. Не успев испугаться, я упал сверху на нижнего мальчика, который сидел на развилке ствола. Падение на него остановило мою гибель, вернее, Твоя милость, Господи, и Твоя нескончаемая любовь. Еще мы делились на две «армии» и с азартом играли в войну до полной победы одной из «армий». А летний полдень все не заканчивался и, может быть, не закончился бы никогда, если бы не голоса мам, доносившихся с каждого двора с призывом прекращать игры и поскорее спешить на обед.
Счастливчиками были те, кого днем не укладывали спать. Послеобеденный «отдых» казался настоящим мучением для детской души, о котором взрослые даже не подозревали. Мучением это представлялось потому, что приходилось лежать в затемненной комнате и ожидать, когда пройдут непонятные «два часа», томительные тем, что играть было нельзя, а лежать без сна становилось очень скучно. Наконец, послеобеденный «сон» заканчивался и объявлялось, что можно погулять вечером. Вечер для нас был нечто иное, представляя собой совершенно изумительную сказочную часть вечного дня. Мы самозабвенно играли в «казаков-разбойников» или в прятки, а так как спрятаться можно было повсюду, благо пахучая лебеда стояла стеной, то отыскать спрятавшегося было нелегко. Или же все дети усаживались на лавочке и с увлечением играли в загадки и ответы на вопросы. Помню удивительную считалочку: «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной — кто ты будешь такой?» Глядя издалека, понимаю, что это наше детство сидело на золотом крыльце — цари, царевичи, короли и королевичи, сапожники и портные, с доверием вступая в сказочно прекрасную и волшебную жизнь… Над тихой улицей вспыхивали первые звезды, с «выгона», позвякивая колокольчиками, возвращалось коровье стадо, проезжала, пыля, по длинной широкой улице единственная машина «Победа», издалека неслись долгие протяжные казачьи песни без единой согласной, и наступала пора завораживающих и таинственных историй, которые нам рассказывали старшие братья и сестры, вызывая в наших сердцах холодок восторга и ужаса.
В окнах домов зажигались огни, стрекотание сверчков становилось сильнее, и сладкий запах фиалок, цветущих в палисадниках, стоял в теплом летнем воздухе. В свои дома, которые еще не знали телевизоров, мы бежали во всю прыть от страха, наслушавшись жутких и захватывающе интересных историй. В освещенной мягким светом слабой лампы комнате нас ожидал горячий ужин и сладкий чай, а также долгие разговоры взрослых о своем житье-бытье, от которых наши глаза начинали слипаться, и родители относили нас в кровать совсем спящих, поцеловав на ночь.
В детстве времена года для меня не существовали и представляли собой череду разнообразных перемен. Ранняя осень была пропитана ароматом собранных яблок и этот запах стоял во всем доме, потому что яблоки хранили в кладовке. Особое восхищение вызывали арбузы и дыни, которыми мы просто объедались. Когда надоедало сидеть за столом с медлительными скучными взрослыми, мы поскорей выбегали на улицу, у всех детей в испачканных соком пальцах были ломти или арбуза, или дыни. Желающий мог попробовать по кусочку лакомства у любого владельца этой изумительной сладости. Райское блаженство светилось в каждой перепачканной и счастливой мордашке. Но оно немного угасало, когда приходилось дома отмывать лицо и руки под строгим надзором мамы и бабушки.
Поздняя осень казалась самой длинной порой с безконечными дождями, низким хмурым небом, рябью воды в остывающих лужах, сидением у окна до темна, с разглядыванием воробьев и ворон, которых наискось через все небо гнал холодный северный ветер, и созерцанием единственной отрады осени — разноцветья ее быстро потухающих красок, оставляющих голыми ветви деревьев, унизанных дождевыми каплями. Осенние вечера пугали непроглядной темнотой и неожиданно возникающей перекличкой дворовых собак.
Зима поражала колючим морозом, от которого быстро стыли пальцы в теплых варежках, удивляла скрипучим снегом и устрашала завыванием степных метелей, но заодно радовала снежными горками, которые мы дружно поливали водой и скатывались с них кубарем, с хохотом валясь друг на друга. Она восхищала длинными сосульками, свисающими с крыш, которые можно было грызть, отламывая по кусочку, чтобы они таяли во рту, оставляя на языке вкус талого снега.
Много радости доставляло скатывание снежных шаров мокрыми от снега варежками или игра в снежки под медленно кружащимся снегопадом. Незаметно наступал волшебный декабрь, когда в доме появлялась пахучая колкая елочка, которую мы с трепетом наряжали сверкающими елочными украшениями из фольги, с восторгом ожидая Рождественских подарков — несколько мандаринов, орехи и конфеты, с их удивительно неповторимым вкусом чудесного праздника. Наконец, наступало блаженство от удивительной тайны счастья, сопровождающей встречу Нового года и Рождества, когда все люди становились необыкновенно добрыми, а мы, собравшись в веселые детские компании, ходили от дома к дому с рисовой кутьей, распевая под окнами колядки в обмен на домашние деревенские угощения:
* * *
Сеем, сеем, посеваем!
С Рождеством вас поздравляем
И хозяев прославляем!
Божьей милости желаем!
Щедрик-петрик,
Дай вареник,
Ложечку кашки,
Кольцо колбаски.
Этого мало,
Дай кусок сала.
Весной в садах густо цвели вишни и яблони, источая тонкий сладковатый аромат, смешанный с басовитым гудением пчел. В теплыни майских дней под деловитое жужжание шмелей душа росла быстро, как молодая травка на лугу. Мы собирали тягучий клейкий сок, текущий из стволов вишен, казавшийся слаще конфет. Без всякого перехода, совершенно неожиданно, наступало беззаботное лето, с ласточками над лугом, с недозрелыми сливами, яблоками и грушами, которыми мы объедались до урчания в животе. Всюду из-под камышовых крыш слышался неумолкающий щебет птиц, свивших там гнезда, и вскоре начинался трогательный писк птенцов. Лето дарило нам еще одно радостное чудо — теплую камышовую речку, с расходящимися кругами от всплеснувшей рыбы, с вязнувшим в ушах кваканьем лягушек, с сизым терпким терном на колючих кустах, густо зеленеющих по ее берегам, и роскошным громом, с треском разрывающимся в грозовых облачных башнях в бездонном окоеме небес. Плескание в воде продолжалось дотемна (ведь плавать я тогда еще не умел), когда над берегом, заросшим благоухающей лебедой и мятой, повисали красивые мерцающие огни, которые взрослые называли звездами. Так нарождался и становился реальностью тот удивительный процесс смены впечатлений, познание которых шло не через ум, а лишь через чувства и сердце, переполняя душу разнообразными и безконечными восторгами от развертывающегося перед глазами невероятного бытия, именуемого жизнью.
