Вот эту первую негативацию, это изначальное убийство вещи и следует считать центром первичного мазохизма.
И еще несколько слов в заключение.
Я намечал продвинуться немного дальше, чем нам удалось это сделать. Тем не менее, я показал вам, что отчужденное желание постоянно реинтегрируется вновь, проецируя вовне IdealIds. Именно так вербализуется желание. Здесь, словно на качелях, опрокидываются друг в друга, меняясь местами, два соотношения противоположной направленности: зрительная соотнесенность с эго, которое субъектом усваивается и реализуется, и всегда готовая к возобновлению проекция в Ideal-Ida.
Первичное воображаемое отношение задает основные рамки всевозможного эротизма. Это условие, которому должен быть подчинен как таковой объект Эроса. Объектное отношение всегда должно быть подчинено нарциссическим рамкам и вписано в них. Конечно, данное отношение выходит за пределы нарциссизма, но лишь тем способом, который невозможноосуществить в плоскости воображаемого. Вот почему для субъекта становится необходимым то, что я назвал бы любовью.
Человеческому существу требуется опора по ту сторону языка, в определенном пакте, обязательстве, которое, собственно говоря, конституирует его как другого, включает в общую, или точнее, универсальную систему межчеловеческих символов. В человеческом сообществе не может существовать функционально реализуемой любви иначе, чем через посредство определенного пакта, и какова бы ни была его форма, такой пакт всегда тяготеет вылиться в некоторую функцию одновременно внутри и вовне языка. Именно это называют функцией святыни, функцией, находящейся за пределами воображаемого отношения. К ней мы еще вернемся.
Быть может, я немного тороплюсь. Вам важно запомнить следующее: желание может быть реинтегрировано лишь в словесной форме, путем символического именования — вот что Фрейд называл вербальным ядром эго.
С этих позиций мы можем лучше понять аналитическую технику. Она строится на разрушении уз речевого отношения и требует порвать с учтивостью, уважением, послушанием другому. Термин "свободная ассоциация" крайне невыразителен речь идет о том, чтобы порвать узы беседы с другим. И тогда субъект окажется в некоторой подвижности по отношению к тому универсуму языковой деятельности, куда мы его вовлекаем. В то время как он будет аккомодировать свое желание в присутствии другого, в плоскости воображаемого происходит качание зеркала, и оно позволит воображаемым и реальным вещам, которые обычно не сосуществуют для субъекта, предстать в определенной одновременности, или в определенных контрастах.
Тут возникают отношения по сути двусмысленные. Что пытаемся мы показать субъекту в ходе анализа? К чему стремимся мы подвести его в подлинной речи? Все наши попытки и указания имеют целью на этапе, когда мы освобождаем дискурс субъекта, лишить его всякой подлинной речевой функции — и путем какого же парадокса удается нам вернуться к ней вновь? Этот парадоксальный путь состоит в извлечении речи из языковой деятельности. Каково же, исходя из этого, значение феноменов, имеющих место в промежутке между двумя данными этапами? Вот перспективы моего дальнейшего изложения.
В следующий раз я продемонстрирую вам последствия такого опыта свободного от уз дискурса, опыта колебания зеркала, делающего возможным игру качания от О к О' в конце правильно проведенных анализов. Балинт дает нам сенсационное определение того, что достигается обычно "в конце тех редких анализов, которые можно считать завершенными" — я использовал его собственное выражение. Балинт относится к числу тех редких людей, которые знают, что говорят, и, как вы увидите, его описания того, что происходит, довольно удручающи. Но речь идет о правильно проведенном анализе…
Кроме того, существует метод анализа, который обычно практикуется и является неправильным, как я показывал вам. Вы увидите, что" анализ сопротивлений" — это правомерное название, но вовсе не практика, соответствующая посылкам психоанализа.
5 мая 1954 года.
Агрессивность ^агрессии.
Слово "слон".
Узыречи.
Перенос и внушение.
Фрейд иДора.
Итак, на чем мы остановились? Кто-то может помочь нам вопросом?
Д-р Пюжоль: — Вы говорите "желание другого". Что вы имеете в виду — желание, существующее у другого, или мое желание в отношении другого? На мой взгляд, это не одно и то же. Если обратиться к тому, что вы говорили в конце прошлой лекции, то речь шла о желании, которое существует у другого и которое может перенять эго, разрушив другого. Но в то же время это желание эго в отношении другого.
Не таково ли само изначальное зрительное основание отношения к другому, в той мере как оно укореняется в воображаемом?
Первое отчуждение желания связано с данным конкретным феноменом. Если игра имеет для ребенка свою ценность, то именно потому, что она конституирует плоскость отражения, где он видит, как другой проявляет деятельность, которая, будучи хоть сколько-нибудь более совершенной, более управляемой, нежели его собственная, предвосхищает ее, служит ее идеальной формой. И с этого момента такой первый объект приобретает свою ценность.
Уже преждевременность развития ребенка свидетельствует о том, что человеческий объект по существу отличается от объекта животного. Человеческий объект изначально опосредован соперничеством, ожесточением по поводу соперника, отношением престижа и представительности. Оно с самого начала является отношением, принадлежащим порядку отчуждения, поскольку именно в сопернике субъект сначала постигает себя как "собственное Я". Первое невыразимое переживаемое представление о целостности тела, первый всплеск аппетита и желания проходит у человеческого субъекта через посредство определенной формы, которую субъект видит сначала проецированной, внешней по отношению к нему, и прежде всего он увидит такую форму в своем собственном отражении.
Кроме того, человек знает, что он является телом — хотя он никогда не воспринимает его полностью: ведь он находится внутри; он все же знает это. Такой образ является кольцом, горлышком, через которое должен пройти пучок, смесь желания и потребностей, чтобы стать им, то есть чтобы получить доступ кего воображаемой структуре.
Выражение "желание человека является желанием другого" требует, как, впрочем, и остальные выражения, уместного применения. Оно может быть использовано в различных смыслах. Например, оно может иметь значение в плоскости, из которой мы исходили, в плоскости пленения воображаемым. Однако, как я говорил вам в конце прошлой лекции, дело лишь тем не ограничивается. Иначе, как я, в несколько мифологизированной форме, уже указывал, никакого другого возможного межчеловеческого отношения кроме взаимной и решительной нетерпимости к сосуществованию сознаний не существовало бы; ведь как выразился г-н Гегель — всякий другой оставался бы по сути тем, кто фрустрирует человеческое существо не только своим объектом, но самой формой своего желания.
В этом плане между людьми существуют деструктивные, смертельные отношения. И подспудно они присутствуют всегда. Политический миф struggleforlife оказался годен для того, чтобы вместить в себя ряд вещей. Если г-н Дарвин выдумал его, то именно потому, что он принадлежал нации корсаров, для которой основным промыслом был расизм.
В действительности же все говорит против тезиса о выживании сильнейших видов. Это миф, противоречащий положению вещей. Все факты свидетельствуют о том, что каждому виду свойственны точки постоянства и равновесия и что жизнь различных видов подчиняется своего рода координации, касающейся также хищников и их жертв. Дело никогда не доходит до истребительного радикализма, который попросту привел бы к уничтожению хищного вида, оставшегося без пищи. Тесное межвидовое прилаживание, существующее в плоскости жизни, совершается не в смертельной борьбе.
Нам необходимо углубить понятие агрессивности, обычно используемое слишком грубо. Принято считать, что агрессивность — это агрессия. Ничего подобного. Лишь в пределе, виртуально, агрессивность разрешается в агрессию. Однако агрессия не имеет ничего общего с витальной реальностью, это экзистенциальный акт, связанный с воображаемым отношением. Вот ключ к переосмыслению проблем, и не только наших, в совершенно ином регистре.
Я попросил вас задать мне вопрос. И вы прекрасно сделали, что задали его. Удовлетворены ли вы моим ответом? Мне кажется, что в прошлый раз мы продвинулись немного дальше.
У человеческого субъекта желание реализуется в другом, посредством другого — у другого, как вы говорите. Вот оно, второе время, время зрительное, момент интеграции субъектом формы собственного Я. Однако он может его интегрировать лишь после первого опрокидывания, во время которого он обменял "собственное Я" на то желание, которое он видит в другом. И тогда желание другого, желание человека попадает в опосредованно языка. Именно в другом, посредством другого именуется желание. Оно вступает в символическое отношение я и ты, в отношение взаимного признания и трансценденции, в порядок закона, уже готового к тому, чтобы включить в себя историю каждого индивида.
