Был ещё один свидетель. Какой-то болезненного вида человек по фамилии Новожёнов.
— Что вы можете рассказать о том времени, когда гражданин Ионин, он же священник отец Александр, пребывал в Пскове.
— Очень некрасивое было поведение у всех там священников, — сказал Новожёнов. — Всё мужское население города, включая меня, было арестовано. Поначалу арестовали и попов. Но часа не прошло, как немцы перед ними сильно извинились и отпустили. А те им за это чуть ли не руки целовали и клялись верой и правдой служить Германии.
— Вот видишь, попяра, — ликовал Наум Захарович. — Мы взяли первых попавшихся, и все они свидетельствуют о твоих преступлениях. Никто за тебя не заступился. Наконец-то я до тебя добрался. Давно у меня чесались руки тебя к стенке поставить. Что, будем продолжать опрос свидетелей?
— Таких? Таких больше не надо. Это всё липовые свидетели. Вы спросите моих прихожан, которые в церковь ко мне приходили.
— Эти, понятное дело, с тобой заодно. Кстати, фамилии их?
— Я фамилий не спрашиваю. Ко мне люди приходят по именам. Половина села были мои прихожане, и я всегда только против врага агитировал в своих проповедях.
— Ах ты, поп, поп, толоконный лоб! Вертишься, как карась на сковородке. Что, хочется жить, долгополый? Эх, с каким бы я удовольствием лично прямо сейчас тебя шлёпнул! Да нельзя. Сейчас к вашему отродью временное послабление объявлено. Даже храм твой не могу тронуть. Не то, что взорвать. А я, между прочим, столько в своё время этих церковных халабуд дрызнул! И в основном все они были имени Александра Невского. Твой бы мне как раз для коллекции. Пятый по счёту. Ну, ничего, придёт ещё наше время! Давайте других свидетелей.
И приходили ещё свидетели, подтверждавшие, что отец Александр проповедовал любовь к Германии.
— Так и говорил: «Любите немцев, они над вами имеют превосходство!» — уверяла свидетельница Аникеева.
— Гитлера воспевал. Прямо, как будто нет лучше этого Гитлера на всём свете человека, — добавляла свидетельница Чубина.
— Село всё голодало, а он вечно обжирался за счёт односельчан, — уверял свидетель по фамилии Луд.
— Хороший был священник, — свидетельствовал крестьянин Розанов, тот самый, с которым в первый день в Закатах отец Александр беседовал по поводу самодельного креста, сделанного из советской серебряной монеты. — Ничего не могу сказать плохого. Его отпустить надо.
— Погоди, ты же, помнится, выругался, когда мы тебя спрашивали, — озадаченно промолвил истребитель храмов.
— Это я так, о своём выругался.
— Ну так и вали отсюда!
Другие ещё трое дали требуемые свидетельства против отца Александра:
— Когда у нас в селе казнили партизан, этот поп поднялся на помостье и благословил казнь своею Библией.
— Подтверждаю, что казнь партизан проходила с благословения священника Александра.
— Полицаев благословлял на то, чтобы драли с нас три шкуры.
— А не агитировал за вступление в ряды Русской освободительной армии Власова?
— Гитировал!
Михаил Сергеевич до этого всё время молчал и смотрел на батюшку, как тому казалось, даже сочувственно. Когда ушёл последний свидетель, он вежливо обратился к отцу Александру:
— Александр Фёдорович, как видите, все против вас. К чему дальнейшее отпирательство? Подпишите чистосердечное признание в том, что активно сотрудничали с гитлеровцами, и нам всем сразу станет легче.
— Это конечно, я тоже хочу, чтоб всем было легче, сказал батюшка. — Но посудите сами, Михаил Сергеевич, Наум Захарович, как же я буду врать о себе! Ведь я только и молился об избавлении Русской земли от проклятого врага. Звал святого благоверного князя Александра Невского, который бил немцев неподалёку отсюда на льду Чудского озера. Умолял его оказать помощь русскому оружию. И в Сырую низину, где был лагерь наших военнопленных, я честно отвозил продовольствие и предметы одежды. Половина их доставалась узникам, а половину и впрямь забирали себе немцы. Это не потому, что я хотел этого. Я помогал нашим. Михаил Сергеевич, опросите других свидетелей. Я ведь чувствую, что против меня у вас уже нет людей. Найдите партизана Алексея Луготинцева. Будучи раненым, он прятался у меня в храме, под малым куполом, пока не выздоровел. Найдите бывшего узника Сырой низины Ивана Ивановича Иванчёнка. Он тоже у меня прятался после ликвидации концлагеря...
В этот миг зашедший за спину к батюшке Наум Захарович нанёс ему удар рукояткой пистолета по голове. Отец Александр упал. Его стали избивать ногами. Потом подняли и вновь усадили на стул. Кровь лилась с затылка по спине. Сознание мутилось.
— Подписывай, гнида поповская!
— Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят. Ничего подписывать не буду. Можете хоть убить.
— А ведь имеет, вредный поп, дар психологического воздействия! Начнёт врать, так заслушаешься.
Тем временем возле храма собрались прихожане, требуя, чтобы и у них были взяты свидетельские показания. Михаил Сергеевич вышел к ним и сказал:
— Не волнуйтесь, граждане, каждого выслушаем. Только должен быть порядок. Расходитесь все по домам и ждите повестки. Так полагается. Порядок!
Все попята тоже толклись вокруг дома, где их покровитель принимал муки. Леночка осмелилась подойти к Михаилу Сергеевичу и сказала ему:
— Отпустите нашего батюшку.
— Не положено, — буркнул тот, прикуривая.
— Ну пожалуйста!
— Идите, идите!
Тут Леночка стала обнажать руку до локтя:
— Если хотите, возьмите у меня кровь.
— Ещё чего! — возмутился Михаил Сергеевич. — Зачем же нам твоя кровь?
— Ну пожалуйста! — заплакала Леночка. Её охватило отчаяние, и она закричала: — Всю мою кровь возьмите!
— И мою, — сказал Виталий.
— И мою, — сказал Коля.
— И мою, и мою, и мою, и мою, — стали обнажать руки по локоть Саша, Миша, Витя и Людочка.
— Ну что же вы! Возьмите нашу кровь! — воскликнула Ева.
Михаил Сергеевич совсем растерялся и грозно прорычал:
— А ну кыш отсюда! Идите все домой. Ничего с вашим отцом не будет. Завтра по повестке вызовем остальных жителей, допросим и, если ничего такого, выпустим священника.
Люди ещё какое-то время возбуждённо толклись, но постепенно стали расходиться:
— Может, и впрямь по повестке?..
— Жди от них порядка, как же!..
Последними, замёрзнув, уходили попята.
— Может, не наврал этот, и его завтра отпустят? — предположила Ева. — Ведь он никому зла не причинял.
Ночью отца Александра тайком увезли из села Закаты.
Люди, придя утром к храму, в котором он накануне содержался, поняли, что были жестоко обмануты. Теперь им оставалось только одно — сохранить приёмных детей отца Александра, у которых отныне попечительницей становилась старшая, Ева Александровна Ионина.
В середине апреля Розенберг явился в ставку Гитлера.
— Он играет с Блонди, — сообщил ему камердинер Линге. — В последнее время только занятия с любимой овчаркой успокаивают его. Вы можете пройти, но прошу вас, начинайте разговор о делах только после того, как он наиграется.
Розенберг вошёл в зал и некоторое время со стороны наблюдал, как Гитлер бросает собаке мяч, а Блонди весьма ловко хватает его и несёт в передних лапах, передвигаясь только на задних.
— Зайчик мой! Зайчик! Зайчик! — обнимал и целовал собаку фюрер германской нации.
Блонди ещё несколько раз повторила фокус, вызывавший неизменный восторг у Гитлера. Наконец, фюрер соизволил заметить Розенберга, нахмурился и подошёл к нему.
— У вас есть десять минут для доклада, Альфред, — сказал он. — Через десять минут я собираюсь кормить Блонди.
— Хорошо, я буду краток, мой фюрер. Приближается Православная Пасха, а нам так и не удалось склонить митрополита Сергия Воскресенского к тому, чтобы отречься от Московского Патриарха. Пятого апреля в Риге собралось архиерейское совещание, но приняло оно не заказанную гестапо резолюцию, а своё собственное обращение «Православным людям в Литве, Латвии и Эстонии». Пространный документ, где чего только нет, кроме главного. Например, много сказано об учреждении во всех трёх епархиях внутренней миссии для работы с беженцами из русских областей, обеспечении сохранности святынь и так далее. Лишь в конце имеется антикоммунистический призыв, но и он обладает явной русской национальной окраской. Позволю себе зачитать: «Чтобы жила свободная Россия, большевизм надо уничтожить. Только тогда будет свободна Церковь. Сознавайте отчётливо, что место наше в рядах борцов за новую свободную и счастливую Россию, в рядах Русской Освободительной Армии. Господи, спаси и сохрани Россию!» Ничего о непризнании сталинского Патриарха в документе нет. Мало того, он именуется Первосвятителем и тем самым полностью признаётся высшим иерархом.
— Мне надоело слушать об этих поганых русских попах! — истерично завопил Гитлер. — Поставьте перед ними чёткую задачу — отречься от сталинского Патриарха и всё! Если нет, поручите Кальтенбруннеру разработать операцию по физическому уничтожению этого непокорного митрополита. Пусть наши люди переоденутся партизанами, нападут на него и ликвидируют. Осуществление операции поручить начальнику полиции Остланда. Кто там у нас сейчас?
