Весь пол в храме покрыт таким толстым слоем пыли, что можно было без труда представить себе, как храм смог исчезнуть под ее толщей по прошествии столетий запустения. Я постарался отыскать на поверхности древних камней какие-либо человеческие следы, но не нашел ничего, кроме отпечатка босой ноги, должно быть, оставленной сто-рожем-арабом из соседнего храма Хонсу. Пыль лежала ровным слоем по всему полу, ничем не потревоженная, если не считать нескольких четко различимых изящных отпечатков, оставленных маленькими змейками, не так давно переползавшими от одной норки к другой. И я подумал о том, как давно молчаливое уединение этого святилища не нарушал ни один турист или путешественник.
Я знаю, что один из путеводителей вовсе не рекомендует туристам заглядывать в этот храм, поскольку он-де не заслуживает их внимания. Я знаю также, что посетителей здесь никто не ждет, да и не приветствует, поскольку правительственный департамент древностей распорядился перегородить вход деревянными воротами и запереть их. Я тоже не мог попасть сюда до тех пор, пока не привел сторожа-араба из большого храма, и тот, выбрав из большой связки нужный ключ, не открыл им дверь этого маленького святилища Осириса. Но почему его закрыли? Может, из-за этих опасных ям в полу?
А для чего понадобились все эти загадочные катакомбы и мрачные коридоры? Мне сразу вспомнился так поразивший меня в Абидосе странный склеп, окруженный рвом с водой, — тот самый, вход в который был на сорок футов завален обломками.
Пока я размышлял об этом, мое внимание привлекло нечто, похожее на гробницу; и вновь перед моим мысленным взором всплыл древний ритуал, в котором разыгрывалась драма смерти и воскресения Осириса — ритуал, вырезанный в камне на стенах маленького храма мистерий, устроенного на крыше большого храма Дендеры — ритуал, который я видел и через который сам прошел той ночью, когда решил остаться до рассвета в кромешной темноте Царской комнаты Великой пирамиды — ритуал, некогда переданный атлантическим Осирисом высшему жречеству Древнего Египта.
Но почему для мистических посвящений всегда избирались столь мрачные и унылые места?
На этот вопрос имеется сразу три ответа: необходимо было обеспечить полную секретность и безопасность экспериментов, которые не были предназначены для посторонних и могли причинить им вред; посвящаемому легче было погрузиться в транс, если никакие внешние предметы не мешали ему сосредоточиться на внутреннем мире, куда он должен был перейти; и, наконец, — древним всегда был по душе утонченный символизм, а темнота помещения, с точки зрения иерофантов, символизировала духовную тьму и невежество, в которых человек пребывал до посвящения, ибо в момент пробуждения он уже находился в другом месте, и глаза его открывались прямо навстречу солнечным лучам, что должно было означать духовное просветление. После длительного посвящения, начинавшегося среди ночи и завершавшегося только на рассвете, новоявленный посвященный переходил от материалистического невежества — тьмы — к духовному знанию — свету.
Тайные церемонии мистерий проводились в подземных склепах, в пристроенных к святилищам храмов потаенных комнатах или же в маленьких храмах, установленных на крышах больших, и более нигде. Все эти места оставались недоступными для посторонних, которые, как правило, даже не пытались проникнуть туда, памятуя о грозящих за это суровых наказаниях. Иерофанты, проводившие посвящения, тоже брали на себя огромную ответственность, поскольку от них зависела сама жизнь посвящаемого. Ведь неожиданное вторжение постороннего во время проведения священного ритуала могло бы повлечь за собой смерть посвящаемого, точно также как сейчас вмешательство постороннего в проведение сложной хирургической операции может иметь фатальные последствия для пациента.
Собственно говоря, посвящение как раз и представляло собой сложную психико-хирургическую операцию — отделение психической формы человека от его физического тела. Потому-то комнаты для посвящений всегда устраивались в уединенных местах и хорошо охранялись. В комнатах, пристроенных к святилищам храмов, даже днем царила темнота. Как только человек входил в храм, его уже окутывал полумрак, а когда переступал порог святая святых — оказывался в полной темноте. Пока посвящаемый пребывал в трансе, его тело до самого конца процедуры находилось под защитой темноты, и только на завершающей стадии его выносили на свет.
Точно также использовались и подземные помещения, где можно было не опасаться нежелательного воздействия солнечного света. Таким образом, эти склепы можно было назвать могилами не только в символическом, но и в самом прямом значении этого слова.
Забравшись в одну из нор и осмотрев мрачное подземелье, в котором жрецы проводили свои священные церемонии, я с чувством облегчения выбрался на свежий воздух, к ласковым лучам Солнца.
Возвращаясь назад к ветхому великолепию Кар-нака, я прошел через огромный портал величественного храма Амона-Ра. Можно было подумать, что эти ворота возведены здесь для великанов, а не для простых смертных. Они нависали над моей головой как скала. Любовь египтян к гипертрофированным пропорциям порой перехлестывает через край, как, например, в случае с Великой пирамидой близ Каира или с теми огромными столпами, под сенью которых я теперь стоял. Каждый из них был почти в пятьдесят футов в поперечнике — толще любой нормальной крепостной стены. Такую крепость египтяне возвели для того, чтобы не допустить непосвященный внешний мир в священные пределы храма, носившего в древности гордое название — «Престол Вселенной». Увы! Ныне это — разбитый престол. И когда я вышел в просторный внешний двор, то увидел там лишь изувеченные каменные глыбы, разбросанные в совершенном беспорядке. И только несколько уцелевших колонн немного скрашивали эту картину полного запустения. Я не спеша обходил четырехугольное пространство двора, ступая по неровной земле и сухим сорнякам, хотя раньше здесь была прекрасная мозаичная мостовая протяженностью в несколько сотен футов.
Оставив позади двор, я приблизился к высоким воротам, покрытым раскрашенными барельефами. Их обрамляли две полуразвалившихся башни другого пилона, напоминающего ныне груду разбросанных камней, раскаленных на Солнце. О прежней форме этого пилона можно было только догадываться. И все же в былые времена эти ворота возвышались на сотню футов над землей. Напрочь исчезли семь ступеней, положенных строителями у входа — семь символических степеней эволюционного роста человека, по которым он восходит от суетного материального мира к высшим сферам духа. Египтяне, как и многие другие древние народы, прекрасно разбирались в мистических числах, составляющих основу всей вселенной; они знали, что на седьмой день (или на седьмой стадии) наступает Покой, самое совершенное успокоение для человека, равно как и для каждого существа и для каждой вещи. Я замечал присутствие этих чисел во всех храмах по всему Египту, но особенно наглядное и оригинальное выражение они получили в Большой галерее Великой пирамиды. Так и здесь, у входа в самое величественное и грандиозное сооружение Карнака — Большой гипостильный зал храма Амона-Ра — были положены все те же семь ступеней, ныне выкорчеванных из земли стараниями неумолимого времени и человека.
Я вошел, и взору моему открылась ошеломляющая перспектива из шестнадцати сомкнутых рядов стройных колонн. Ничего подобного в своей жизни я еще не видел. Вся панорама была залита солнечным светом. И практически каждая из ста тридцати вертикально стоящих колонн отбрасывала густую горизонтальную тень на лишенную своего прежнего покрытия землю. Белокаменные столбы выстроились как армия исполинских солдат. Их толщина была не менее поразительной — каждая колонна имела примерно тридцать футов в окружности. Оно было поистине чудовищным, это грандиозное архитектурное сооружение, этот достигающий трехсот футов в ширину лес исполинских каменных деревьев. Это был Египет!
Большую часть этого зала построил фараон Сети, по чьему приказу был возведен еще и тот храм в Абидосе, где мне довелось испытать ощущение невыразимого покоя. Но здесь, в Карнаке, человек проникался иным ощущением — ощущением силы и могущества той древней эпохи, которая смогла воздвигнуть этот храм. Сети не дожил, да и не мог дожить до конца этого титанического строительства, и потому великому Рамсесу пришлось продолжить его, превращая асуанские скалы в огромные резные колонны и устанавливая на них тридцатитонные узорные архитравы, уравновешенные на огромной высоте без помощи цемента или каких-либо металлических креплений. Возведение столь масштабных сооружений могло преследовать, пожалуй, только одну цель — заставить человека задуматься, отвлечь его мысли от мелочных житейских проблем и обратить к более благородным целям и возвышенным устремлениям, направить на поиски более достойного применения своим силам и способностям. Одним словом, при виде циклопических сооружений Карнака у человека возникало желание самому уподобиться Рамсесу, чтобы создавать такие же огромные и величественные храмы, а вокруг них строить просторные красивые города, в которых люди могли бы жить, руководствуясь высокими идеями и благородными идеалами.
