Рассказ. Когда мне было десять лет, был у меня хаджиб171, называли его Ба-Манзар-хаджиб, он хорошо знал верховое искусство. И был у нас абиссинский слуга, по имени Рейхан172, он тоже хорошо знал это искусство.
Отец мой, да помилует его Аллах, вручил меня этим двум, чтобы они научили меня верховой езде, владению копьем, бросанию дротика, игре в чавган173,[196] бить табтабом174, забрасыванию аркана и всему, что относится к рыцарским мужественным делам. Потом Ба-Манзар-хаджиб и слуга Рейхан пошли к моему отцу и сказали: "Сын господина изучил все, что мы знали. Пусть господин повелит, чтобы он завтра на охоте показал господину, чему он научился". Эмир ответил: «Ладно». На другой день я отправился и показал отцу все, что знал. Эмир повелел дать им халаты175 и затем сказал: "То, чему вы учили моего сына, он хорошо знает, но лучшее искусство он не изучил". Они спросили: "А что же это за искусство?" — "Все те искусства и мастерства, что он знает, все это такого рода, что в случае нужды, если не сможет он[197] это сделать, другой сможет сделать за него. Тому искусству, которым ему нужно владеть самолично и которое никто другой за него сделать не сможет, вы его не обучили". Они спросили: "Что же это за искусство?" Эмир ответил: "Плавание, ибо это за него, кроме него самого, никто не может сделать". И привез он из Абисгуна176 искусных моряков и поручил меня им, чтобы они научили меня плавать. <…>
Потом нужно, чтобы всем искусствам и преимуществам, которые следует изучить, ты обучил своего сына, дабы выполнить отцовские права и осуществить отцовскую любовь. Ведь нельзя считать себя в безопасности от превратностей мира и нельзя знать, что с человеком стрясется. Всякое искусство и всякое умение когда-нибудь да пригодится. Потому-то нельзя допустить оплошности в изучении искусств и приобретении знаний.
А во время учений, если учителя его побьют, ты не жалей и позволяй, ведь дитя изучает науки и художества и искусства из-под палки, не по своей охоте. Но, если нагрубит он и ты на него разгневаешься, своей рукой не бей, пристращай учителями и им прикажи наказать, чтобы не появилось у него в сердце злобы к тебе. Но будь с ним строг, чтобы он тебя не презирал и всегда тебя страшился. Денег и золота и всяких желаний, какие у него будут, для него не жалей, насколько можешь, чтобы ради денег не желал он твоей смерти в расчете на наследство и не покрывал себя позором. Знай, что право сына — получить знания и воспитание. Если сын плохой, ты на это не смотри, а выполняй отцовские права, и в обучении и воспитании оплошности не допускай, если бы даже не было у него совсем разума. Если ты его не воспитаешь, воспитает время. Как говорят: кого не воспитали родители его, того воспитают ночи да дни.
Соблюдай же отцовские обязанности, чтобы он жил так, как ему ниспослано. Когда люди возникают из небытия, природа и нрав им уже даны, только из мягкости и бессилия не могут они их проявить. По мере того как человек растет, тело и дух его становятся сильнее, а дела очевиднее, и добрые и злые. И когда созревают они, разовьются окончательно и обычаи их, выявятся все добродетели и пороки. А ты воспитание, образование и обучение сделай своим наследством и оставь ему, чтобы удовлетворить его права, ибо нет для детей знати наследства лучше воспитания. А для сыновей простого люда нет наследства лучше, чем ремесло, хоть ремесло и не дело для знатных. Искусство — одно дело, ремесло — другое. Но, по правде, по-моему, ремесло — величайшее искусство, и пусть сыновья знатных людей знают сотни ремесел, если они только ими не зарабатывают, то это не укор, а достоинство.
Когда-нибудь все пригодится. <…> …Среди иранцев вошло в обычай, что не было знатного человека, который бы не обучал своего сына ремеслу, хотя нужды в этом не было и делали это только по обычаю177.
Поэтому, чему можешь, учись, ибо получишь от этого пользу. Но когда сын вырастет, присматривайся к нему. Если он склонен к добрым нравам и хозяйству и ты поймешь, что он[198] заняться хозяйством и женитьбой и умножением благ, подумай о том, чтобы найти ему жену, чтобы исполнить и эту обязанность. <…>
Если же ты знаешь, что он не склонен к хозяйству и доброй жизни, дочь хороших хозяев и мусульман в беду не повергай, ибо оба они будут тяготиться друг другом. Дай ему, когда он вырастет, жить так, как он сам захочет. После твоей смерти он ведь все равно станет таким, каким ему ниспослано.
Раздел. Если дитя твое будет дочерью, поручи ее кормилицам добродетельным и заботливым, а когда подрастет — дай воспитательнице, чтобы она изучила намаз, пост и все условия шариата, принадлежащие к обязательным, но писать ее не учи178. А когда она вырастет, старайся как можно скорее выдать ее замуж, ибо дочери лучше не иметь, а если она есть, лучше ей быть замужем или в могиле. Пока она у тебя в доме, будь с ней всегда ласков, ибо девушки — пленницы родителей. Если у юноши нет отца, он сам может найти себе дело и сам может себя содержать как бы там ни было, а девушка беспомощна. То, что имеешь, прежде всего трать на дочь, позаботься о ней и взвали ее кому-нибудь на шею, чтобы избавиться от забот о ней. <…>[199]
1. Средневековая педагогика большое и пристальное внимание обращала на взаимоотношения отцов и детей. Почему?
2. Каковы обязанности родителей и детей по отношению друг к другу?
3. Каково место разума и добра в педагогической концепции автора?
4. Объясните, почему понятие «добродетель» является ключевым для средневековой педагогики, христианской, иудаистской или мусульманской. Почему это слово исчезло из современного словоупотребления?
5. Чему нужно учить сына или дочь? В какой обстановке и какими методами?
6. Чем отличаются иудаистские и мусульманские педагогические воззрения от христианских? Что между ними общего?
МИСТИКА И СХОЛАСТИКА В ОБУЧЕНИИ И ВОСПИТАНИИ
Средневековая педагогика есть воспитание отношения к Богу и обучение правильному познанию и правильному действию в сотворенном Им мире. Путей такого воспитания и обучения могло быть несколько. Среди них два основных — через сердце и любовь и через рассудок и интеллект. Первый путь разрабатывало мистическое направление в средневековой педагогике, второй — схоластическое. С первым были связаны успехи в духовном воспитании, со вторым — в школьном и особенно в университетском обучении. И мистика, и схоластика не направлены на жизнеустройство в этом мире, на обучение жизни, в нашем понимании. Мистика стремится к непосредственному контакту с Божественным. Схоластика — к жизни созерцательной через исследование истины в отвлеченных умопостигаемых причинах и принципах бытия. Образовательный процесс для мистика — постоянная настроенность на ожидание и переживание контакта с Богом, обретения Благодати и т. п. Образовательный процесс для схоластика — то, что происходит в школе, отсюда и самое название «схоластика», то есть школьная наука. Мистическая педагогика спонтанна, схоластическая — нетороплива, последовательна и систематизирована рационально-логически. Первая живет в образах, вторая — в дефинициях. Образцы той и другой — перед вами. В известных «дозах» и та и другая стороны средневековой педагогики были нужны для образования средневекового человека и использовались в педагогическом процессе на той или иной его стадии. Для западноевропейской католической средневековой педагогики ведущим стал схоластический тип обучения и воспитания, для восточноевропейской православной таковым оставался долгое время иной, отрицавший школьную науку. Именно она обусловила расцвет на Западе университетов, сосредоточивших в себе основную профессиональную учебную деятельность, если не считать обучение ремеслу и военному искусству. Сам стиль мышления педагогов-схоластов оказал большое влияние на обучаемых, воспроизводясь в новых поколениях. Для знакомства с мистическим направлением выбраны отрывки из романа католика Раймунда Луллия, а со схоластическим — фрагменты сочинения Эгидия Римского, последователя одного из "столпов схоластики" — Фомы Аквинского. Приведен также фрагмент полемического письма православного богослова Григория Паламы. Попыткой соединения двух направлений выступает творчество Бонавентуры179, а университетские документы показывают развитие "школьной науки" в Европе (см. выше).
Раймунд Луллий (Рамон Люлль, 1232/35-1315), один из наиболее авторитетных мыслителей позднего средневековья, происходил из каталонской знати и родился на о. Мальорке в Средиземном море. Наставник наследника короля Мальорки и придворный, поэт и молодой царедворец, он переживает в возрасте тридцати двух лет сильнейший духовный кризис. Руководствуясь посетившим его видением, он становится паломником, ученым-отшельником, философом и теологом. Раймунд основывает школу-монастырь, где будущими миссионерами изучаются арабский и еврейский языки, преподает во французских университетах. Наконец, Раймунд превращается в проповедника и миссионера и умирает от столкновения в Тунисе с мусульманами.
