Но чувство опасности своего положения предшествует всему, и на все время должно предшествовать. От него рождается — прибегание к Богу, скорое и живое. Это начало и для новоначальных. Когда дух упокоится в Боге и вкусит сладость сию, тогда быть с Богом понуждает его уже не опасность, а любовь и мир духа, обретаемый в едином Боге…
Дело Божие в человеке походит на то, как бы кто, купив себе поле, заросшее непотребными растениями, огораживает его со всех сторон, чтоб звери, ветры и люди не мешали ему работать, потом вырывает непотребные зелья и тем самым вспахивает и хорошо подготовляет землю чистую для принятия семени; далее — сеет и в благовременье поливает, пока вырастет и даст плод. Наконец, собирает плод, обделывает его уже у себя дома и потом раздает всем нуждающимся. И все вкушают в сладость, славя Бога и доброго работника.
Мысли о богоугодной жизни
Отчего душа, в грехе сущая, не постоит, а все мятется?
Оттого, что теряет точку опоры. Точка опоры дается ей страхом Божиим и спокойною совестью. Когда совесть покойна и отношение к Богу мирно, тогда душа пребывает в себе и держит себя степенно. Когда же совесть встревожена и Бог оскорблен, тогда душе тяжело быть в себе, как в угарной, чадной комнате, — и она бежит вон, и вне себя ищет, чем бы утолить внутреннее томление, перебегая от предмета к предмету без промежутков, чтоб и на минуту не оставаться с самой собою. Только тогда, когда, как ангел, нисходит в нее помышление о примирении с Богом и совестью, возвращается она к себе, как беглый раб, с повинной головою и с того времени опять остепеняется.
В чем все дело заботливых о спасении души?
В том, чтобы иметь Бога своим Богом и себя сознавать Божиими. Имение Бога своим Богом есть одна сторона дела, которая не может получить прочного образования, если при этом не будет второй, то есть сознания себя Божиими, или удостоверения в том, что как ты имеешь Бога своим, так и Бог тебя имеет Своим. В этом существо союза с Богом и все таинство религии.
Кто же имеет Бога своим и себя Божиим?
Тот, кто, узнав определительно и ясно волю Божию, исполняет ее добросовестно, так что ни в тайных помышлениях сердца своего, ни в сокровенных движениях совести не слышит себе обличения не только в нарушении, но и в каком‑либо нерадении об исполнении ее. В этом истинный характер ревности о богослужении, которая не может оставить человека в покое, пока сознание говорит, что в словах, делах и помышлениях допущено нечто такое, что можно считать неугодным Богу в каком‑либо отношении. В последнем случае она спешит уничтожить это разделение между собою и Богом богоучрежденным способом и снова питает успокоительное убеждение, что Бог есть ее Бог. Чем больше дел, согласных с волею Божиею, и чем больше твердости и постоянства в них, тем сильнее и глубже становится это убеждение. Это — со стороны человека, и, как его собственное дело, оно понятно и удободостижимо.
Но как быть уверену, что и Бог имеет тебя Своим?
В то самое время, когда человек деятельно начинает иметь Бога своим, в совести приходит ему удостоверение, что и Бог имеет его Своим. Бог вездесущ и на ревностно угождающие Ему души взирает благоволительно. Это благоволительное Божие воззрение, отражаясь в душе, дает ей знать, что она принята и усвоена Богом, стала Ему Своя. От этого, по мере работы Богу и возрастания первой стороны, растет и сия вторая, не как, однако же, следствие ее, а как равная, взаимодействующая сила, хотя и несомненно то, что она не входит в душу без первой. Они совместны и рождаются в один момент и, когда рождаются, свидетельствуют о зарождении внутреннего потаенного человека. Отчего так? — Оттого, что и ревность по Богу не может получить деятельного начала без воздействия и помощи Божией. Душа это знает и, зная, верит, что за ревность по Богу приемлется и покровительствуется Богом как Своя Ему. Вот семя духовной жизни! Но поелику в основе ее лежат такие возвышенные убеждения, то она, зрея, не надмевается, а углубляется более и более в смирении, до решительного самоуничижения, или полного сознания, что сам по себе человек есть ничто. В этом‑то и тайна истинной жизни в Боге.
«Все ищут». Осмотрись кругом, и удостоверишься, что так есть: сам Апостол говорит о себе: «гоню, спешу, стремлюсь, ищу». Без покаяния жизнь — не жизнь. Отчего так? — От скудости естества нашего, или поминутной его оскудеваемости. Чувствуя оскудение, невольно ищешь, чем пополнить оскудевающее. Чувство это есть возбудитель искания. Искомое всегда есть нечто такое, чем чаешь пополнить пустоту свою; оно составляет цель. Чаяние, что оно действительно способно и сильно удовлетворить, или дать чаемое от него, поддерживает искание и труд в придумывании средств и приведении их в исполнение. Такова общая форма жизни всех живущих на земле. И у скрывшегося в глубокую пустынь, и у живущего в полной суете мирской круговращение жизни одинаково. Разница — в содержании: в «возбудителе», в том, какого рода чувствуемая скудость; в «средствах», коими надеются достигнуть чаемого; в «последней цели», то есть в том, чем чают пополнить ощущаемую скудость. Разного рода искатели у нас перед глазами. Спрашивается: кто же попал на прямую дорогу? — Должно быть тот, кто чувствует, что восполняет свою скудость своим способом искания, и вследствие того успокаивается, имеет покой в самом искании. Кто именно таков, всякий догадается. Но то диво, что и те, которые не перестают чувствовать снедающую их скудость, при всех усиленных исканиях не переменяют неудачного искания, несмотря на осязательную неудовлетворительность его, думают: авось впереди оно станет лучше и даст то, что чается. А так как это впереди все отбегает, как завтрашний день, то они безустанно ищут и никогда не находят. И растолковать им этого нельзя. Такое горе!
Сколько лет слышим Евангелие, и утешительные глаголы его проносятся у нас поверх головы! Даст же, наконец, Бог иному минуту, когда оно услышится его сердцем. Тогда, вошедши внутрь, оно производит там свое дивное, разрушительно–созидательное дело, сущность которого — истинная жизнь. А дотоле что? — Дотоле имеем только вид, что живы, а между тем мертвы–мертвы. Не строго ли? — Войди и виждь.
Оглянись кругом и рассмотри, чем заняты все люди, из‑за чего так хлопочут, на кого работают? — Все до одного работают на желудок, и все хлопоты об удовлетворении его требований: дай есть, дай пить. Сколь же великое благо обещается в будущем одним обетованием упразднения этого нашего тирана! Стань теперь на этой точке и реши: куда же обращена будет неутомимая жажда деятельности, принадлежащая веку сему, в другом веке, когда не будет нужды хлопотать о желудке, а вследствие того и вообще о житейском? Решить это надо теперь, чтобы приготовиться к тому, что нас ожидает в бесконечном будущем.
Испытание Писаний
Есть испытание Писаний, никуда негожее, — это бесплодная пытливость ума. Как же это узнать? — А вот как: если видишь, что все мысли, какие родятся в тебе, как мыльные пузыри, хоть и красны на вид, но пусты и от легкого прикосновения воздуха здравого рассуждения вскоре лопаются, — то знай, что они суть дело пытливости праздной. А если находишь, что такие мысли садятся на сердце, и втесняются в него, и давят его, сокрушая, или расширяют, возвеселяя неземными надеждами, то они не дело праздной пытливости, а опытом дознанная истина. Для иных испытание Писаний может быть великим искушением. Вы удивитесь, а так оно есть. Авва Серид прибил однажды Досифея за то, что он начал без всякой нужды допытываться, что значит то, что это, отчего написано так, а не иначе. Вот и другой пример: в Филиппах была отроковица, имевшая дух пытливости, и апостол Павел изгнал его. В Добротолюбии у Филофея и у Диадоха сочтено недобрым делом, когда от внимания и молитвы отвлекает желание, или позыв, побогословствовать; да и в других местах много подобных советов относительно испытания Писаний. Как произошли еретики? — Все до единого от пытания Писаний. Выходит, это меч обоюдоострый и, стало быть, надо обращаться с ним осторожно. Православный христианин читает слово Божие, и истины, прямо в нем содержимые, печатлеет в сердце, не двигая своей мысли за пределы содержимого и не возвышая над ним господственно и самоуправно своего ума, а смиренно подчиняя его. Если встретится что‑либо неудобопонятное, он ищет разрешения не в своем уме, не в своих догадках, а в общей хранительнице всякой истины — Церкви, ищет то есть решения готового, всеми признаваемого и всем предлагаемого Святою Церковью. Например, в Евангелии сказано: «ты еси Петр, и на сем камени» и проч… Непонятно, как Церковь может быть основана на Петре, когда основание ее есть Господь наш Иисус Христос, и притом такое, что другого основания и быть не может. Не мудрствуя в решении сего недоумения, обратитесь к Церкви, и она скажет вам, что здесь слово «Петр» (камень) не означает лица апостола Петра, а твердое исповедание веры в Господа Иисуса Христа. Эта твердость каждого мученика делала камнем: колотят–колотят, и не расколотят. А вон католики стали искать решения в своей голове, и попали на папу. Если какое‑либо место Писания расшевелит мысль, а эта мысль, в свою очередь, начнет делать выводы, неотразимо теснящиеся в голову, — ничего, православный и от этого не прочь, но только обходится с этими выводами, своими порождениями, не как с родными чадами, а как с пасынками: подвергает их испытанию, вставляя их во всю совокупность истин святой веры, содержащихся в православном Катихизисе, и смотрит, вяжутся ли они с ними, и, если не вяжутся или противоречат им, гонит вон из головы, как детей незаконнорожденных. Если же не сможет сделать этого сличения сам, то обращается или к живым, или к прежним учителям и их вопрошает. Неправославный же поступает не так. Родятся у него в голове какие‑нибудь думы — хорошие или худые, ему нужды нет, лишь бы нравились, — он начинает рыться в Писании и искать им подтверждения. При таком настроении, конечно, каждая строка и даже речения, чуть–чуть указывающие на мечты искателя, берутся как доказательства. Таким образом собрано несколько текстов, к ним приделаны произвольные толкования, и затем сделан вывод, то есть та мысль, какая родилась в голове прежде чтения Писания, и наконец возглас: «так учит все Писание!» Так образовались все ереси, так протестантство, так папство, с той только разницей от первых, что последние еще роются у святых отцов и насилуют их.
