Презрительно смотрел на расфранченных горожан и Альяш.
— Работать?! У них каждый день праздник! — зло буркнул он. — Книжечки почитывают в тенечке, а то соберутся и зубоскалят или политикуют!
По этим улицам ходил его брат. Здесь Максима убили…
Максим помог разгромить «Кринковскую республику» и выловить революционеров-кожевников, каждого из которых знал в лицо. Надеялся получить за это повышение и в благодарность за него собирался построить на кладбище в Острове часовенку. Он так и не женился, все копил деньги. Пять тысяч сумма порядочная, Максим своего добился бы, если бы не дежурил у аптеки.
Старого Голуба не выпустили из участка. Его Настуся умерла от тоски по сыновьям. Род Голубов был искоренен весь. Только Альяшу от этого легче не стало…
2
Грибовщинцы пришли на перрон.
Перед ними стучал шатунами на холостом ходу и пыхтел, выпуская пар, локомотив. Замасленные, как черти, смазчики готовили его в рейс — обстукивали приземистую машину с высоченной трубой, подкручивали гайки, заливали масло в ходовые узлы.
У буфета с брезентовым навесом толпились пассажиры первого и второго классов — элегантные военные с саблями на боку, священники, приказчики с саквояжами и возбужденные, вечно куда-то спешащие евреи. С оранжевым шнуром от нагана важный, как генерал, на постаменте посреди перрона высился городовой. Он зорко всматривался во все вокруг и время от времени подкручивал усы.
Молодая еврейка носила корзину с дорожными пакетами. Вокруг бутылок с лимонадом и фруктами кружились осы. Подкрашенные губы лоточницы еще больше оттеняли белизну лица, красота ее была хрупкой, как тепличный цветок, для которого опасен малейший ветерок.
В луже между рельсами блестели, переливаясь радугой, пятна машинного масла, мокли окурки, плавала яичная скорлупа.
Испуганные женщины смотрели на все это с настороженным интересом.
— Как керосином воняет! — поморщилась Руселиха.
— А машина и вправду вся из железа! — удивилась ее подруга. — Смотрите, смотрите, дым-то — и сверху, и снизу, и с боков! Фу, страшилище какое!.. Альяш, а как же эта черная холера едет?
— Вон в той пузатой бочке большой котел. В нем греют воду, чтоб закипела. Углем греют, видишь черные камни? Ничего, что камень, он горит! Пар из котла хлещет по колесам, вагоны толкает…
— А-а! — хором удивились бабы тому, что так просто устроено это чудовище, и потеряли к нему интерес.
— Что-нибудь хорошее придумали бы, а это дьявольские фокусы! — махнул рукой Майсак.
— Не бог — антихрист подсказал людям, как его сделать, — важно добавил Альяш. — Теперь вдоль чугунной дороги все села и леса выгорели! Даже трава не растет, коровы совсем телиться перестали!
— Смотри, какая беда на людей! — ужаснулись слушательницы. — Еще и до нас мор этот дойдет…
— А отчего у нас свиней скосило весной? Все от этих фиглей! Дорвались чиновники до денег и, думаете, храмы на них строят? Как бы не так! Вот Покровский собор в Гродно когда начали, а все в лесах стоит!.. Доведут их выдумки, что шилом будем есть хлеб! Пешком надо бы идти до Кронштадта, да к жатве не успею вернуться!
— Далеко, Альяшок! — посочувствовала ему Пилипиха. — Ты уж потерпи на этом дьяволе вонючем! Помолишься там за нас, а уж мы помнить будем, как стараешься для обчества!
К ним подошла лоточница:
— Купите, пане, лимонад в дорогу.
Альяш смерил ее взглядом исподлобья:
— Помой губы вон в той луже, вертихвостка!
Когда лоточница ушла, восхищенные бабы польстили Альяшу.
— Смелый ты! Только бы, выдра, приставу не пожаловалась!
— А чего она лезет? — Христина возмущалась больше всех. — Надо же так намазаться, тфу-у!.. За десять рублей не согласилась бы этак рот пакостить! Да с голыми руками мужикам показываются! Осталось только колени оголить!.. Бога не боятся, распутницы! Не диво, что кругом пожары, мор да глад! Как только свет совсем не развалится…
— А погляди на попов наших! — добавил Альяш. — Нехай себе офицеры, свистуны эти и безбожники, безобразничают, так и эти от них не отстают! Прямо на людях свои чаи да кофеи распивают, выдержать не могут. А в тенечке дома разве они священное писание читают? Книжечки любовные!
— А и правда! — вступил в разговор Майсак. — Вели бы себя, как надлежит пастырям, смиренно и достойно, — так нет! Заодно с этими фраерами!..
— А что им бог? — возмущался Альяш. — Лишь бы в сытости да выгоде пожить!
Растравив себя так, они некоторое время молчали.
Альяш вспомнил развороченный взгорок за Грибовщиной, деньги брата, истраченные все до копейки и не приблизившие к цели, и его охватило беспокойство. Мысли перенеслись в далекий, таинственный Кронштадт. А ну, как и там не помогут? Что тогда делать, куда по даться, где искать помощи?.. Возвращаться с пустыми руками он не имел права.
— Взял бы все-таки питья какого в дорогу, — спохватились бабы. — Деньжонок-то мы тебе собрали. Если надо, добавим!..
— А мне кажется, наесться бы булки с лимонадом до отвала, — призналась Христина, — больше ничего бы в жизни не просила!
— Это у тебя тело берет верх над душой, — сурово произнес Альяш. — А у меня бог в душе, поэтому я содержу себя так, как сказано в послании апостола Павла: человек должен есть мало и только то, что возделывает руками своими.
— Ты праведник, я знаю, я о себе говорю!..
Прозвонил колокол, началась посадка.
С тяжкими сомнениями в том, что ждет его в далеком Кронштадте, с риском отчаяния — пан или пропал — Альяш поднял свой мешок и не без робости направился к вагону. Бабки засеменили вслед, слезно умоляя:
— Ты уж там умилостиви, упроси Иоанна, Альяшок, пусть замолвит словечко перед богом, нашлет наконец погибель на Полторака!..
Сын немой уже не первый год играл в шайке роль пугала. Ее прибрал к рукам известный всей империи налетчик на банки Лука Михайлович. Но в сознании людей еще срабатывал старый рефлекс.
— Ой, правда! — подхватила другая женщина. — Грех за Голубов, за немую припадочную мы давно искупили, пусть уж смилуется, отменит кару! Опять же — видение было!..
Альяш молчал. Он кинул мешок в тамбур и словно не своими ногами полез в вагон. Не оборачиваясь пробурчал:
— Ну, я поехал!
Кронштадтскому чудотворцу было уже под восемьдесят. Прошло то время, когда, раздавая благословения, он разъезжал по городам и весям России, а конные жандармы с трудом пробивали ему дорогу через неисчислимые толпы верующих, доведенных до крайнего исступления и неудержимого восторга.
Теперь день и ночь старец молился, изредка принимая наиболее настырных ходоков. Их собирали всех вместе, богатых и бедных, в небольшом зале, на общую беседу.
Добился приема и Альяш.
— Церкву строю, святой отец, — смиренно сказал он, когда за каким-то генералом подошла его очередь — Восемь десятин своей земли продал. Немного грошей у брата было… И строю вот…
Старец не верил своим ушам:
— Продал свой надел?!
— В Гродненской губернии, на границе с Царством Польским, святой отец! — почтительно склонился секретарь.
— Слышите?! — обрадовался чудотворец. — Человек не за счастьем для дочерей своих приехал сюда, как этот генерал! И не молит, чтоб сосед сгорел, как молила тут помещица! Не себе здоровья и выгоды ищет, как многие из вас, которые здесь плакались, а о спасении души не пеклись, — о святой вере все его помыслы!..
Старец обвел присутствующих торжествующим взглядом, будто уличил их в нехорошем.
— Не-ет, никогда не было и не будет у нас вольнодумства! Очистится Россия от скверны — от социалистов, безбожников и анархистов, не погрязнет в пучине разврата и позора! Чем мы были бы без царя?! Стоит, держится тысячелетняя Российская империя вот такими людьми и будет процветать и благоденствовать вовек! Ну-ну, выкладывай все, слушаю тебя, сын мой!
Альяш хотел рассказать, как не хватило денег, как выбился он из сил и уже стал терять надежду, как смеются над ним мужики. Но присутствующие смотрели на него с вниманием, глаза старца окатывали его такой волной умиления и добросердечия, что у Альяша перехватило дыхание.
Он молчал, и старец пришел ему на помощь:
— Даже, говоришь, землю продал?
— Восемь десятин, святой отец…
— Молодец! Ах, какой молодчи-ина! Жертва эта, мужик, похвальная, за тобой пойдут многие. Пойду-ут! — с нажимом и убежденно повторил чудотворец, качая головой. Затем сложил, как в молитве, руки, поднял вверх глаза. — О! Русский человек! Кто научил тебя непокорству и мятежу?! Скоро откроет господь бог глаза всем, как открыл этому человеку!..
Присутствующие льстиво и почтительно закивали головами в знак согласия. Старец на минуту задумался.
