И вдруг наш настоятель твердо сказал:
– Вам надо поговорить со старцем. Другого выхода я не вижу. Непонятно, что там у вас происходит.
– С каким старцем? – безнадежно спросила я.
– С Иоанном Крестьянкиным… Просите его молитв.
– Как же я с ним встречусь? Там, говорят, целые толпы к нему…
– Поезжайте, поезжайте, Бог управит. Благословляю, в Псково-Печерский монастырь, – и настоятель широко осенил меня священническим крестом… – Завтра же поезжайте!..
Я уже сидела в поезде, мчавшемся в Печоры, но какая-то сила принуждала на каждой станции выскочить из вагона и вернуться в Москву. Не давала покоя навязчивая мысль: кому ты там нужна в этом монастыре со своими проблемками? И что может измениться, если расскажешь свою печальную повесть о несостоявшихся Ромео и Джульетте какому-то старцу, пусть даже и отцу Иоанну (Крестьянкину). Выслушает он, погладит по голове, скажет что-то назидательное из Евангелия, помолится и что? Чудо произойдет?
Чем дальше от Москвы, тем грустнее становилось – давило сознание, что ничего в моей жизни измениться не может. Исключительно за послушание настоятелю еду – в настоящий тупик, потому что это последнее средство. Если не поможет – останется только караул кричать.
Поезд прибывал вечером, надо было еще найти ночлег: мне дали пару адресов, сказали, рядом с монастырем. В те времена найти паломнику хороший ночлег было сродни выигрышу «Запорожца» в лотерейный билет. Первая квартира оказалась внизу двухэтажного кирпичного дома, нашла быстро. Древняя маленькая старушка, искоса оглядев меня с порога, спросила:
– Завтра дрова нарубишь?
– Бабуль, вообще-то болею я, не могу… – без обмана ответила я. – Не умею.
– Дя? – крякнула она. – Тут, мила, работать надо за ночлег-ти. И-и!
– Может, что полегче будет поработать?
– Полегче, мила, я и сама, – раздумывала она и, кажется, уже хотела захлопнуть перед моим носом расшатанную дверь.
В это самое время в подъезд зашел мужчина. Увидев нас, крикнул:
– Хозяйка, на постой берешь?
– Беру, мил, беру, – закудахтала старушка.
– А меня? – захныкала я. – Где я ночью искать буду?
– Да проходи. – Мужчина подтолкнул меня внутрь.
– Ето твоя воля, мил, девок ноне не беру, дрова привезли на зиму.
– Сейчас же весна… – сказала я, решив поймать старушку на слове.
– И-и, нехристь, – ответила она.
Мужчина толкнул меня в плечо, чтобы замолчала.
Выяснилось, что кудахтала не старушка, а несколько куриц, которые жили в квартире за загородкой около печки. Рядом с ними нам и велено было располагаться – на расстеленных по полу грязных матрасах.
– А простыни нет? – спросила я непонятно у кого: старушка скрылась в другой комнате.
– Вы что, первый раз? – удивился мужчина. – С собой надо возить. Ладно, у меня две простыни. – И он кинул мне вытащенную из рюкзака ткань. – Укрываться придется куртками. Ничего, слава Богу, тепло.
– Господи, куда я попала, – с испугом вздохнула я. – Люди как при царе Горохе живут.
– Ну, девушка, это уж кому как повезет. А вы не из боязливых?
– А что с Богом-то бояться? Не убьете ведь… а тырить у меня нечего, – спокойно сказала я, хотя желание было одно – бежать.
Та кошмарная для новоначального паломника ночь запомнилась надолго: куры квохтали, мужчина храпел, голову дурил жар от печки, преследовали какие-то странные звуки и шорохи… Только к утру, когда уже забрезжил рассвет, я заснула. Кто-то задел плечо, перешагивая через меня. Проснувшись, не поняла, где я?..
– Спишь, мила… – услышала хозяйкин голос. – Наш-ти на братскую молебну ушел. Ты из городских, что ль?
– Из Москвы, да… – ответила я, решив, что в этом курятнике ни за что не останусь.
– Обедню-ти продрыхла, поди хоть дрова покидай…
– Можно я поем сначала?
– Вона кипяток в кастрюле, – кивнула она на печь. – Выходи потом-то.
В ее отсутствие я рассмотрела при дневном свете комнату: нищета и грязь, чокнуться можно! С порога заглянула на хозяйскую половину: зашторенное окно, топчан, сбитый из досок стол с какой-то амбарной книгой, табуретки, несколько старых икон в красном углу. Я не удержалась – переступила порог, приоткрыла обложку замусоленной книги: аккуратным почерком в нее были вписаны какие-то молитвы и акафисты. Господи, что же это за уничиженное православие такое! А может, она сектантка?
Хорошо, что чашку с ложкой из дома захватила. «Кипяток» был температуры тела. Навела в нем растворимого кофе, достала бутерброд с сыром. Тоска зеленая… Зачем я сюда приехала?
Но когда вышла, уже с дорожной сумкой, во двор, на свежем воздухе, на солнце сразу как-то полегчало. Невдалеке хозяйка складывала поленницу наколотых дров. Я хотела незаметно проскользнуть мимо, но она крикнула:
– Сюды давай!
Представилось мне, будто это Анна Вячеславна поленьями ворочает, и так жалко стало старушку. Бросила на скамейку сумку и подошла к ней.
– Рукавицы-то хоть есть?
– Каки-таки рукавицы! – Старушка повернула ко мне голову, не отвлекаясь от работы.
В чем была, встала и я на конвейер. Она подавала мне поленья, а я складывала их повыше. Физический труд – это, конечно, духовное лекарство. За час монотонной работы вместе с потом вышла и хандра… Тут как раз подошел и другой жилец, позвал нас чаю попить с монастырскими пирожками. У него и кипятильник был, и сахар, и даже спички – вооруженный такой на все случаи паломник оказался. Спросила я у него, как к Крестьянкину попасть.
– Не знаю… – ответил он. – Я после молебна успел переговорить. Поколю дровишки, вечером и уеду.
– Ну вот… – огорчилась я.
– Не переживайте, простыню вам оставлю. Мне ее тоже один когда-то дал.
– Да я не про нее…
– Ну а какие еще проблемы? Дорогу осилит идущий, как говорится, – улыбнулся он. – Зайдите в пещеры, помолитесь. Бросайте все и бегите, там какая-то делегация в двенадцать приедет, может, с ней в пещеры попадете.
Толчок был дан. Я взяла с собой деньги и паспорт. Кресты на куполах монастырских храмов были видны от дома, дорога – прямая. По пути нахлынуло вдруг радостное чувство, что меня приняли в какой-то духовный оборот, пустили с горки – и я мчусь навстречу новым открытиям. Старое прошло, уже в вечности… Я стиснута обстоятельствами, но моя воля – свободна! Свободна избирать то, что важно для меня в этой жизни, а важно – следовать заповедям, идти за Христом – и будь что будет! Настоящее творчество – это сама жизнь, которая предлагает порой то, что ни предвидеть, ни придумать невозможно. И вслед за этим мажорным откровением пришло другое: к отцу Иоанну не попаду…
Я подошла к монастырским воротам, ничего не узнавая: лет десять прошло с того случайного утреннего заезда сюда из Таллина. Сколько же за это время воды утекло… Я снова спускалась по крутой, вымощенной камнем дороге вниз, к Успенской пещерной церкви. Как единственную старую знакомую, хотелось увидеть ту иконную лавку, в которой купила за десять рублей первую икону. Но лавки не было. Зато моя древняя хозяйка, наверно, из тех самых «странных», как тогда казалось, старушек и стариков, которые «суетливо крестясь, прошмыгивали в ворота монастыря»… Теперь мне бы и в голову не пришло так подумать.
Никакой делегации не предвиделось, народу на территории монастыря почти не было. Вход в пещеры и в Успенский храм был закрыт. Подойдя к будке дежурного, спросила:
– Скажите, пожалуйста… как попасть к отцу Иоанну?
– Пишите записку, передайте келейнице. Если надо, сам вызовет, – ответил он, наверно, тыщу раз повторенную фразу и закрыл окошечко.
– Где писать? – крикнула я.
Он кивнул на дверь келейного корпуса. Когда осторожно открыла дверь, пахнуло аппетитным запахом щей из кухни.
При входе в углу стоял стол, на нем лежали карандаши, бумаги не было. Завалялся у меня в сумке блокнотик. Перекрестившись на икону, села за стол, взяла карандаш. Что писать, не знала. Как расскажешь про мою жизнь с Вадимом на маленьком листочке? Невозможно. Промучившись с полчаса, решила писать записку в другом месте – у хозяйки, что ли… Пошла на разведку насчет обеда – покормили: всего-то щи с картошкой, а вкусно.
Решила погулять по окрестностям, подумать. Весеннее солнце припекало, вокруг монастыря, по склонам, пробивалась трава. Свернув в лесок – впервые увидела целые поляны синих очаровательных печерских синих подснежников – чудо какое-то, а в Москве снег не растаял… Ну почему люди не живут в любви и мире? Совсем не хотелось думать о проблемах, сам монастырский воздух умиротворял и успокаивал.
На вечерней службе народа было немного. Хоть бы одним глазком посмотреть на отца Иоанна, мечтала я. Если выйдет, может, он по своей прозорливости сам поймет, что хочу попросить у него совета… Отец Иоанн, отец Иоанн, взывала я. Но ничего чудесного не происходило. Уже к самому горлу подкатило: надо на что-то решаться! Некоторое время я наблюдала за одним высоким полным монахом – очень он мне чем-то нравился. Нехорошо, конечно, отвлекать монаха от молитвы, но я все же подошла к нему и сказала:
