У меня сложилось впечатление, что если бы в то время со стороны многих непредвзято мысливших людей был проявлен интерес и понимание к рабочему движению и пролетариату, то это движение развивалось бы совершенно по-иному. Но этим людям предоставили жить среди своего класса, а сами жили среди своего. Каждый из классов имел лишь теоретическое представление о другом. Переговоры велись лишь о заработной плате, когда к этому принуждали забастовки и т. п. Основывались различные благотворительные учреждения: последние, впрочем, заслуживали всяческой похвалы.
Но всем этим животрепещущим вопросам недоставало проникновения в духовную сферу. А ведь только это могло отнять у движения его разрушительные силы. Наступила эпоха, когда "высшие классы" утратили чувство общности и начал распространяться эгоизм с его дикой конкурентной борьбой; эпоха, в которой уже назревала мировая катастрофа второго десятилетия XX столетия. Вместе с тем у пролетариата развивалось своеобразное чувство общности в виде пролетарского классового сознания. Он участвовал в "культуре", развивавшейся в "высших классах", лишь постольку, поскольку она поставляла материал для оправдания пролетарского классового сознания. Постепенно уменьшалось количество мостов, связывавших различные классы.
Благодаря "Магазин фюр литератур" мне была дана возможность понять сущность буржуазии, а благодаря моей деятельности среди рабочих — сущность пролетариата. Богатое поле для познавательного сопереживания движущих сил эпохи.
В достижения познания последней трети столетия в духовной области, в развитие человечества стремился пробиться новый свет. Но духовный сон, в котором пребывало материалистическое толкование этих достижений, мешал даже предчувствовать этот свет, не говоря уже о том, чтобы видеть его.
Так наступила эпоха, которая благодаря уже своей собственной сущности могла развиваться в направлении духовного, но которая отрицала эту свою собственную сущность. Эпоха, когда начала осуществляться невозможность жизни.
Я хотел бы привести здесь несколько фраз из моих статей, написанных в марте 1898 года для "Драматургических листков" (издававшихся с начала 1898 года в виде приложения к "Магазин фюр литератур"). Я говорю там об искусстве декламации[154]: "Ученик предоставлен здесь самому себе и случаю более, чем в любой другой области… При той форме, какую приняла сегодня общественная жизнь, каждый человек может оказаться в положении выступающего публично… Возвышение обычной речи до произведения искусства является редкостью… Мы почти утратили чувство красоты речи и еще более — характерной речи… Никто не вправе писать о певце, не имея понятия о том, что значит правильно петь… По отношению же к сценическому искусству ставится гораздо меньше требований… Людей, которые понимают, верно ли произносится стихотворение, становится все меньше и меньше… Художественную речь в наше время считают неким проявлением неудавшегося идеализма… К этому бы не пришли никогда, если бы лучше осознавали присущую речи способность художественного развития".
То, как я тогда представлял себе все это, в некоторой степени осуществилось гораздо позже в Антропософском обществе. Мария фон Сивере (Мария Штайнер)[155], с воодушевлением относившаяся к искусству речи, посвятила себя сначала художественному чтению, а в дальнейшем с ее помощью на курсах, посвященных развитию речи и сценическому исполнению, эту область удалось возвысить до истинного искусства.
Я говорю здесь об этом, чтобы показать, как развивались в течение всей моей жизни определенные идеалы, хотя многие хотели бы найти в моем развитии противоречия.
В этот период я сблизился с Людвигом Якобовски[156], рано умершим поэтом. Основной душевный настрой этой личности был проникнут внутренним трагизмом. Судьбе было угодно сделать его евреем, и он очень тяжело переносил это. Он стоял во главе учреждения, которое под руководством одного свободомыслящего депутата заведовало обществом "Борьбы с антисемитизмом" и издавало его газету. Он был перегружен этой работой, постоянно причинявшей ему жгучую боль. Ибо изо дня в день она давала его душе представление о настроениях против его народа, которые и заставляли его так страдать.
Наряду с этим он развивал активную деятельность в области этнографии. Он собирал все, что было только возможно, закладывая фундамент для своей работы по становлению и развитию народностей начиная с древнейших времен. Очень интересны отдельные его статьи, свидетельствующие о глубоких познаниях в этой области. Они написаны в свойственном эпохе материалистическом духе, но, проживи он дольше, ему, несомненно, стали бы доступны и более духовные методы исследования.
Эта деятельность наложила печать и на его поэзию; ее нельзя назвать в полной мере самобытной, но стихи его исполнены глубоких человеческих чувств и сильных душевных переживаний. "Сияющие дни" — так он назвал сборник своих лирических стихотворений. Когда вдохновение дарило ему стихи, они были для него словно пропитанные духом солнечные дни в его полной трагизма жизни. Наряду со стихами он писал и романы. В "Еврее Вертере" оживает весь внутренний трагизм Людвига Якобовски. Его "Локи — роман одного бога" родился из германской мифологии. Характерная для этого романа задушевность — это прекрасное отражение любви поэта к народной мифологии.
Обозревая все то, что было создано Людвигом Якобовски, удивляешься той полноте, с какой он разрабатывал самые разные области своей деятельности. Кроме того, он поддерживал отношения со многими людьми и любил общество. Еще он издавал ежемесячный журнал "Гезелльшафт"[157], что, конечно же, совершенно перегружало его.
Он сгорал от жизни, к которой так страстно стремился, пытаясь преобразовать ее художественно.
Якобовски основал общество "Грядущие", членами которого стали литераторы, художники, ученые и просто люди, интересовавшиеся искусством. Раз в неделю устраивались собрания, на которых поэты читали свои стихи, проводились лекции, посвященные различным областям знания и жизни. Вечер завершался непринужденной беседой. Людвиг Якобовски был средоточием этого все увеличивающегося кружка. Все любили этого приветливого, переполненного идеями человека, прививавшего в этом обществе тонкий благородный юмор.
Он был вырван из всего этого преждевременной смертью, не дожив и до тридцати лет. Он скончался от менингита, который был следствием постоянного напряжения.
Мне оставалось только произнести надгробную речь для моего друга и отредактировать его литературное наследие.
Прекрасный памятник создала ему дружившая с ним поэтесса Мария Стона[158], издав книгу, в которой приняли участие многие его друзья.
Все в Людвиге Якобовски было достойно любви: его внутренний трагизм, стремление выбраться из него к своим "сияющим дням", его приверженность к бурной, беспокойной жизни. Воспоминания о нашей дружбе живут в моем сердце, и часто я с искренней преданностью оглядываюсь назад на время нашего недолгого общения.
Дружеские отношения сложились у меня в тот период и с Мартой Асмус, философски мыслящей дамой, однако сильно склонявшейся к материализму. Эта склонность смягчалась, впрочем, тем обстоятельством, что Марта Асмус свою жизнь полностью посвятила памяти своего рано умершего брата Пауля Асмуса, убежденного идеалиста.
Философ-отшельник, Пауль Асмус в последней трети XIX столетия вновь переживает философский идеализм гегелевской эпохи. Он пишет работу о "Я" и еще одну, посвященную индогерманским религиям. Обе в гегелевском стиле, но вполне самостоятельные по содержанию.
Этот интересный, давно ушедший из жизни человек стал мне очень близок благодаря его сестре Марте Асмус. Со своей склонной к духовному философией начала столетия он как метеор вспыхнул на фоне конца столетия.
Менее тесные, но все же на какое-то время значительные отношения завязались у меня с "Фридрихгагенами" — Бруно Вилле и Вильгельмом Бёльше[159]. Бруно Вилле является автором книги "Философия освобождения при помощи чистого средства". К моей "Философии свободы" имеет отношение только ее заглавие. Содержание ее лежит совсем в другой области. В широких кругах Бруно Вилле известен благодаря своим весьма значительным "Откровениям можжевелового дерева". Эта книга, отражающая его мировоззрение, написана под влиянием изумительного чувства природы и пронизана убеждением, что дух проявляется через все материальное бытие. Вильгельм Бёльше известен своими многочисленными научно-популярными сочинениями, чрезвычайно любимыми в самых широких кругах.
Им была основана "Свободная высшая школа"[160], в которую был привлечен и я. Мне было поручено преподавание истории. Бруно Вилле преподавал философию, Бёльше — естественные науки. Теодор Капштейн, свободомыслящий теолог, — религиоведение.
