44. Nonn,. Dion. I 46—135, 321—361.
Среди образов критской мифологии, имеющих ближайшее отношение к Зевсу, наиболее значительными являются образы Минотавра и Лабиринта.
1. Основное ядро мифа. О происхождении Минотавра Аполлодор (№ 45 а) рассказывает: сын Зевса и Европы Минос ради получения власти из рук богов просит Посейдона в знак этого выслать ему быка, чтобы он мог принести его в жертву. Однако этого быка, высланного Посейдоном из моря, Минос из–за его красоты оставляет в своем стаде, а вместо него приносит в жертву другого быка; в наказание за это Посейдон делает быка безумным и заставляет жену Миноса Пасифаю, дочь Гелиоса и Персеиды, влюбиться в этого быка. От связи Пасифаи с этим быком и появляется Минотавр, получеловек, полубык, которого, согласно оракулу, Минос заключает в Лабиринт, построенный афинским художником Дедалом. Другая версия этого мифа, сохранившаяся в Myth. Vat. I 47; II 120 (ср. Lact Plac. In Stat. Theb. V 431), гласит, что Минос обращается со своей просьбой не к Посейдону, но к Зевсу и быка посылает не Посейдон, но Зевс, причем этого разъяренного быка усмиряет Геракл и приводит его с Крита к Эврисфею, а мстящая Гераклу Гера переносит этого быка на Марафон, где его умерщвляет Тезей (№ 60 е).
2. Античные и новейшие объяснения. Античность не замедлила и Минотавра объяснить обожествлением исторической личности, т. е. эвгемеристически: он оказывается полководцем Миноса Тавром, который жестоко обращается с пленной молодежью (№ 48 а); или так он назван потому, что, будучи внебрачным сыном Пасифаи от некоего молодого человека Тавра, формально считался сыном Миноса, и само его имя как бы указывало на связь с двумя отцами — формальным и фактическим. Эвгемеризма этих толкований, как везде, нельзя ни принять, ни отвергнуть, поскольку во всяком таком толковании миф трактуется как аллегория какого–нибудь исторического или бытового факта. Но при этом совершенно неизвестно, был ли когда–нибудь такой факт, или он специально придуман толкователем. Кроме того, полагая в основу мифологии произвольные выдумки политиков и поэтов, эвгемеризм целиком игнорирует то, что мифология является всечеловеческим и всенародным мышлением на известной ступени человеческой истории, на которой не было и не могло быть никакого другого мышления, кроме мифологического. Приводимые у нас толкования Палефата (№ 60 а), некоего Гераклита (№ 60 b) и других (№ 60 с) в настоящее время могут вызвать только улыбку.
В Новое время о Минотавре были высказаны все те теории, которые буржуазная наука высказывала вообще о греческих мифах. На первом плане здесь, конечно, солярные толкования, поскольку связи Минотавра с небом довольно прочно фиксируются в источниках. В настоящее время в мифологической науке не может быть никакого вопроса о том или ином использовании солярной теории в ее чистом виде. Были попытки связать Минотавра с разными периодами в истории культуры, поскольку его можно было рассматривать как символ окончания периода человеческих жертвоприношений. Теоретики мифологических заимствований не преминули связать Минотавра и с Финикией, и с Египтом, как будто бы это формальное заимствование сюжета что–нибудь объясняет в его существе. В течение последних 30— 40 лет имела хождение гипотеза о Минотавре и Лабиринте как о фактах, относящихся к сценической бутафории и маскировке, как будто бы под этой бутафорией и маскировкой не залегает ничего другого.
Чтобы формулировать (конечно, пока только предварительно) современное отношение мифологической науки к этому странному образу Минотавра, посмотрим сначала, что говорят о нем археологи.
3· Археологические данные. На одной монете из Кнос–са изображается Минотавр в очевидной бычачьей маске, поскольку из–под маски видны две косы волос, и с бычачьим хвостом. Свастика на обратной стороне этой монеты указывает на связь с культом Солнца. Венец Ариадны и Тезея, по одним сведениям (№ 58 а, b), состоял из цветов; по другим (№ 58 с, d) — был сделан Гефестом из драгоценных материалов, так что Тезей вышел из Лабиринта при помощи его сияния, и этот венец вознесен Дионисом на небо.
Таким образом, если Минотавр полубык, а бык и Солнце на Крите отождествляются, то танцы и сцены, в которых участвовали Минотавр и Лабиринт, являлись на Крите изображением тех или иных небесных движений.
На одной вазе из Нолы (Ватиканский музей) изображается убийство Минотавра Тезеем в присутствии Ариадны с венцом и Миноса со скипетром, причем тело Минотавра усеяно звездами. На краснофигурном килике греческого мастера Дуриса (Британский музей) тело Минотавра испещрено глазами наподобие Аргуса, другого бычачьего образа; эти глаза тоже принимают за звезды. На монетах из Кносса около 500 г. до н. э. Минотавр окружен точками и кружками, под которыми тоже можно понимать звезды. На пинаксе (блюде) VI в. до н. э. Минотавр находится между четырьмя звездами. Однако Минотавр не только символ ночного звездного неба, но и Солнца, поскольку греческие слова astron и aster применяются также и к Солнцу. Наличие диска в руках Минотавра на критских монетах также указывает здесь на астрономию, как, может быть, и шар в другой его руке (хотя этот последний может быть и тем камнем, которым Минотавр защищается в борьбе с Те–зеем).
Минотавр в этом смысле был, очевидно, одной из традиционных фигур критской небесной пантомимы, такой же фигурой, как и многие другие, перечисляемые у Лукиана (De salt. 49). На одном чернофигурном сосуде для воды — гидрии (Британский музей) изображены три бегущих широкими скачками Минотавра, с руками, подпертыми в бока, и бычачьими хвостами. На чернофигурном сосуде, так называемом лекифе, из Афин Тезей убивает Минотавра с бычьим хвостом, но с человеческим лицом, что указывает, по–видимому, на снятие в данном случае ритуальной маски быка.
То, что в кносском дворце происходили традиционные игры в масках разнообразных животных, получает некоторое подтверждение у Диодора (№ 54), который рассказывает о такого же рода маскарадах у египетских фараонов. Кносский Лабиринт является, по мнению того же Диодора, подражанием именно египетскому Лабиринту.
Все эти и подобные материалы (см. у А. Кука, 1 490—496) достаточно убедительно доказывают связь Минотавра с мифами и культами Солнца и неба, а также делают весьма вероятным предположение, что Минотавр — это одна из масок кносских придворных танцев. Мы только больше, чем Кук, подчеркивали бы магическое и ритуальное значение этих танцев, которые вытекают из убеждения людей в своем тождестве с жизнью неба и из стремления их помогать небу в его движениях и находить в этих последних также помощь и для себя. Если имеются изображения Лабиринта и с Минотавром посредине, и с Солнцем посредине, то, очевидно, зооморфические и космические представления объединялись. Это единство изображалось в ритуально–танцевальных постановках наподобие множества других видов магической пляски, известных нам из первобытной истории.
4. Хтоническая основа. Принимая во внимание материалы современной археологической науки, а также литературные источники, в настоящее время можно выставить относительно Минотавра несколько положений, достаточно прочно обоснованных.
Первое, что бросается в глаза при обозрении этих материалов, — это черты первобытного нерасчлененного мышления, уводящего нас в седую древность периода матриархата. Первейшим и очевиднейшим фактом является здесь, во–первых, зооморфический и миксантропи–ческий (соединение человеческих и животных черт) характер Минотавра. Здесь он разделяет судьбу многих критских мифологических образов, обладающих тоже чертами получеловеческими, полуживотными (главным образом быкообразными). Уже это одно относит зарождение мифа о Минотавре к эпохе животного фетишизма, т. е. к той отдаленной эпохе палеолита и раннего матриархата, когда господствовали главным образом стихийные методы борьбы за существование и когда вся мифология носила на себе черты несоразмерности, нагро–можденности и какой–то аффективной приподнятости (главным образом на основе первобытного ужаса перед стихийно–хаотически понимаемой природой и обществом).
Во–вторых, нерасчлененно–синтетический метод мышления очень ярко сказывается на Минотавре в том смысле, что образ этот совершенно очевидно всегда наделялся чертами космизма, космического мышления. Но астрономизм Минотавра надо соединить с его зооморфизмом, поскольку образ этот, несомненно, возник еще в ту эпоху, когда человек плохо отличал себя от животного мира, в то же время плохо отличая себя и от природы вообще вместе с небом и его явлениями. Животное, небо и человек — здесь одно и то же; в мышлении здесь еще нет таких категорий, на которые бы могли разделить и расчленить эти три сферы. Минотавр — это и человек, и бык одновременно, но это также и внук Солнца, а может, и сын Зевса — быка — неба, да и по имени он Астерий, что значит не только Звездный, но, может быть, и Солнечный.
