Между тем акции по изъятию начались с марта месяца в некоторых городах России. Проводились они часто без всякой предварительной подготовки и нередко наталкивались на сопротивление духовенства и массы верующих. Самый драматический эпизод такого рода произошел в городе Шуе 15 марта 1922 года. Там противостояние верующих с комиссией по изъятию вылилось в рукопашные потасовки, разоружение красноармейцев и перестрелки, что повлекло за собой человеческие жертвы с обеих сторон (несколько убитых и около десятка раненых — точные цифры разнятся в разных источниках). Недовольство было подавлено, виновные (со стороны верующих) привлечены к суду, несколько человек расстреляно. Но этот эпизод привел в ярость большевистское руководство и в особенности Ленина. 19 марта он пишет членам политбюро строго секретное письмо, в котором откровенно излагает свою точку зрения на изъятие церковных ценностей. Он серьезно полагает, что шуйские события были лишь частью обширного «черносотенного» заговора с целью свержения Советской власти. Он предлагает использовать голодное время для того, чтобы дать решительный бой политическим противникам. По мнению Ленина, только в голодное время можно было обеспечить нейтралитет большинства крестьянской массы при изъятии ценностей, которое должно было проводиться «с самой бешеной и беспощадной энергией», и таким образом обеспечить победу над врагами революционной власти. Ленин считал, что расследование шуйских событий должно было завершиться не иначе как «расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев города Шуи, а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров». Патриарха Тихона Ленин хотя и считал главой заговора, но предлагал «не трогать», а организовать за ним самое пристальное наблюдение. Вообще же по поводу всей кампании Ленин писал, что «чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Итак, для Ленина главные цели кампании по изъятию ценностей имеют не столько гуманный, сколько политический характер. Характерно, что во всем письме о гуманных целях предприятия (помощь голодающим) не говорится ни слова. О расходовании вырученных средств Ленин пишет, что без них «никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство, в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе, в особенности, совершенно немыслимы»[20]. Напомним, что официальная пропаганда твердила о том, что помощь Поволжью — единственная цель проводимой акции.
Между тем золото нужно было не только для Генуи. Государству требовались средства для выплаты 30 миллионов золотых рублей репараций Польше по итогам проигранной Советской Россией войны. Об этом в частности Ленину нарком финансов Л. Б. Красин[21]. 5% от изъятых ценностей по постановлению Политбюро ЦК РКП(б) отчислялось на нужды военного ведомства[22].
Большевистское руководство провело большую работу по организации изъятия ценностей. Фактически всей кампанией руководил Л.Д. Троцкий, что, однако, не афишировалось, чтобы не давать пищу для антисемитской пропаганды. Формально всем руководил ЦК Помгола, но за его спиной стояла секретная комиссия из четырех человек (Сапронов, Уншлихт, Землячка, Галкин (кстати, бывший священник)), которая и ведала всей «организационной и технической стороной дела»[23]. Относительно организации дела на местах очень интересна инструкция, принятая политбюро ЦК РКП 20 марта по предложению Троцкого. На местах по примеру центра создавались две комиссии (секретная и официальная), причем предписывалось «строго соблюдать, чтобы национальный состав этих официальных комиссий не давал повода для шовинистической агитации». Перед изъятием требовалось проводить недельную агитационную кампанию. Предлагалась подключать к ней представителей голодающих и «лояльное» духовенство, провоцируя таким образом раскол в Церкви (во всероссийском масштабе это был обновленческий раскол — о нем речь ниже). Для недопущения эксцессов предполагалось организовывать коммунистов и использовать части особого назначения. В случае сопротивления его организаторы подлежали аресту[24]. Для придания большей авторитетности проводимой кампании Троцкий из Москвы телеграфировал руководителям поволжских губерний: «Необходимо в кратчайший срок выслать в Москву делегацию из крестьян и рабочих, солидных, не очень молодых, которые могли бы от имени голодающих выдвинуть требование об обращении излишних церковных ценностей на помощь голодающим»[25].
Особенно сложно проходило изъятие ценностей в Петрограде, где во главе местной епархии стоял популярный среди верующих (и избранный ими) митрополит Вениамин (Казанский). В своих взглядах на проблему ценностей он был близок к Патриарху Тихону. Но он готов был идти и дальше него в уступках властям и необходимости. Он готов был жертвовать даже священные предметы, но при условии, что все прочие средства помощи голодающим будут исчерпаны, что все пожертвования действительно дойдут до голодающих, что на пожертвование будет получено благословение Патриарха. В своем письме в губисполком он требовал для Церкви права самостоятельной благотворительной деятельности[26]. В письме в губернский Помгол от 25 апреля Вениамин утверждал, что Церковь готова пожертвовать даже священные сосуды, но предварительно переплавив их в слитки. В случае отказа властей выполнить все эти условия Вениамин не отказывался от участия в помощи голодающим, но запрещал жертвовать священные богослужебные предметы[27]. В воззвании к пастве от 10 апреля митрополит призывал ее жертвовать ценности за исключением особо священных предметов, но ни в коем случае не прибегать к насилию и не использовать ситуацию в политических целей[28]. Советская власть, однако, не терпела, когда ей ставили условия. К тому же несмотря на усилия митрополита столкновений верующих с властями (без серьезных, правда, последствий) избежать все же не удалось. Митрополит был арестован и 10 июня вместе с другими клириками и с православными мирянами был предан суду. 5 июля был вынесен приговор. 10 человек было приговорено к расстрелу. 6 были впоследствии помилованы, четверо — казнены, среди них митрополит Вениамин.
Еще в мае в Москве проходил аналогичный процесс, результатом которого стала казнь 11 обвиняемых (среди них многие — священники). Патриарх Тихон, проходивший сначала по делу как свидетель, был привлечен к суду как обвиняемый и вскоре арестован. Ему вменялись в вину едва ли не все эксцессы, произошедшие в ходе кампании по изъятию ценностей. Затруднительное положение Патриарха создало благоприятную почву для церковного раскола, поддержанного властями.
Кампания по изъятию ценностей проходила неодинаково в разных частях страны. Где-то все прошло мирно (например, в Саратове), в других местах возникали серьезные конфликты (Смоленск, Псков). Где-то даже «буржуазные элементы» оставались в стороне от происходящего, где-то на защиту церковных святынь вставали даже рабочие (Одесса). Все попытки сопротивления беспощадно подавлялись. Погибли сотни, если не тысячи священников, монахов и монахинь. Государство и Церковь по-прежнему находились в состоянии ожесточенного противостояния.
Не стоит сомневаться в том, что и многие православные клирики и миряне, и многие представители новой власти искренне желали помочь голодающим. Но им не удалось достичь взаимопонимания во многом потому, что гуманная акция помощи Поволжью была превращена в политическую кампанию, в ходе которой стороны часто не слышали друг дуга и отказывались от каких бы то ни было уступок. И если руководство Церкви, имевшее намного меньше шансов в этой борьбе, еще как-то демонстрировало готовность к диалогу на определенных условиях, то лидеры большевистской партии действовали по принципу: «если враг не сдается, его уничтожают».
Как уже было сказано, внутри Церкви еще до революции существовали различные мнения и направления по поводу ее внутреннего устройства и богослужебной практики. Еще в 1906 году появилась «группа 32-х священников», выдвигавшая реформаторские требования (брачный епископат, русское богослужение, григорианский календарь). Однако тогда эти реформаторские тенденции не получили развития. Поместный Собор 1917–1918 годов при всей своей преобразовательной активности в общем не пошел на радикальные реформы. В области богослужения он не изменил ничего.
В ходе гражданской войны и политической борьбы первых лет Советской власти, когда значительная часть духовенства вступила в союз с контрреволюцией, а руководство Церкви то громогласно обличало большевиков, то старалось показать свой нейтралитет, некоторые представители духовенства (главным образом белого — столичные священники) стали приходить к мысли о необходимости сотрудничества с новой властью, проведения внутрицерковных реформ и адаптации Церкви к новым условиям. Кроме реформаторского порыва этими священниками двигало также и непомерное личное честолюбие. До определенного момента их устремления не находили отклика у властей, однако борьба вокруг изъятия церковных ценностей, горячо поддержанного сторонниками церковного обновления, создала благоприятную ситуацию для осуществления их планов. Быстро выявились и руководители обновленческого движения — петроградский протоиерей Александр Введенский (позже ставший единоличным лидером всего движения), священник Владимир Красницкий (бывший черносотенец) и епископ Антонин (Грановский).
