Он пожал совсем не то, что посеял.
Лишь Отец Его знал, почему.
Любили ли Его друзья так, как ненавидели враги.
То лишь Отец Его ведал.
Ученики защищали Его отнюдь не так, как преследовали враги.
Ученики, Его ученики, любили ли они Его так, как ненавидели враги.
То лишь Отец Его ведал.
Апостолы защищали Его отнюдь не так, как преследовали враги.
Апостолы, Его апостолы, любили ли они Его так, как ненавидели враги.
То лишь Отец Его ведал.
Одиннадцать любили ли Его так, как двенадцатый, как тринадцатый ненавидел.
Одиннадцать любили ли Его так, как двенадцатый, как тринадцатый Его предал.
То лишь Отец Его знал.
То лишь Отец Его ведал.
Что же такое тогда человек.
Тот человек,
Которого Он пришел спасать,
В чье естество Он облекся.
Он не ведал того.
Как человек Он не ведал того.
Ведь ни один человек не знает, что есть человек.
Так как жизни человека.
Жизни человеческой, жизни во плоти человеческой недостаточно, чтобы познать человека.
Так он велик. И так мал.
Так он высок. И так низок.
Что же такое тогда человек.
Тот человек.
В чью природу Он облекся.
То лишь Отец Его ведал.
Вдобавок и те солдаты, которые Его арестовали.
Которые водили Его из судилища в судилище.
И из судилища на толпище.
И те палачи, которые Его распяли.
Люди, занимавшиеся своим ремеслом.
Те солдаты, которые играли в кости.
Которые делили меж собой Его одежду.
Которые разыгрывали в кости Его одежду.
Которые бросали жребий о Его платье.
Вовсе не питали к Нему ненависти.
Которая, несмотря на тридцать лет тяжкого труда и три года труда тягчайшего,
Которая, несмотря на тридцать лет уединения и три года на людях,
Тридцать лет в семье и три года среди народа,
Тридцать лет плотницкого дела и три года проповеди,
Три года общественной жизни и тридцать лет частной,
Всё еще оставалась не увенчанной,
Несмотря на тридцать лет частной жизни и три года общественной,
(Он поместил свою частную жизнь перед общественной.
Свое уединение перед проповедью)
(Перед Страстями и смертью)
Раз понадобилось еще и венчание этою смертью.
Раз понадобилось свершение этой муки.
Раз понадобилось подтверждение этим свидетельством.
Раз понадобилось, раз было нужно завершение этой трехдневной агонии.
Раз понадобилось вкушение этой предсмертной агонии и этой жуткой тоски.
И снятие с креста, и погребение; три дня во гробе, и три дня в могиле, три дня в лимбе до воскресения; и странная жизнь post mortem [406] Эммаусские путники; [407] вознесение на сороковой день.
Раз было нужно.
Просто Сын Божий знал, что напрасно страдание
Сына человеческого, ибо бессильно спасти окаянных,
И обезумев сильней, чем они, от безнадежности,
Иисус, умирая, оплакивал Богом оставленных.
От безнадежности общей.
Сильней, чем они, обезумев от их безнадежности, от безнадежности той же, что и они, от их собственной безнадежности.
Он почувствовал то же отчаяние, что и они. Но Он ведь был Богом: а значит ему неподвластен.
Когда почувствовал Он приближенье своей человеческой смерти,
Не видя ни свою скорбящую мать, в слезах, внизу,
Прямо у подножья креста, ни Иоанна, ни Магдалину,
Иисус, умирая, оплакивал смерть Иуды.
Умирая сам лишь нашей человеческой смертью, Он оплакивал эту вечную смерть.
Он, первый среди святых, — первого среди грешников;
Он, величайший среди святых, — величайшего среди грешников;
Он, создатель, первооткрыватель искупления, —
Первого, осужденного на вечное проклятие,
Он, создатель, первооткрыватель выкупа душ;
Он, положивший начало спасению, —
Того, кто положил начало погибели.
Первого, чей удел — осуждение
Вечное.
Ведь Он уже знал, что тот, чей удел — высшее наказание,
Бросил деньги, которыми ему заплатили за кровь,
Цену крови, тридцать сребреников в монете той страны;
Отсчитанные в динариях, в динариях того времени и той страны.
Тридцать динариев, временная цена, временная монета, временные динарии.
Эти несчастные тридцать динариев, цена Крови вечной;
Эти тридцать несчастных динариев, лучше бы их вовсе не изготовляли.
Никогда не выпускали.
Несчастен тот, кто отчеканил их.
С изображением Кесаря.
Несчастен тот, кто получил их.
С изображением Кесаря.
Несчастны все те, кто имел дело с ними.
С изображением Кесаря.
Несчастны все те, кто был связан с ними.
С изображением, с изображением Кесаря.
Кто передавал их друг другу из рук в руки.
Опасные динарии.
Более фальшивые.
Бесконечно более фальшивые.
Бесконечно более опасные, чем фальшивые монеты.
А между тем они были хорошей пробы.
Эти динарии, о которых будут все время говорить. И дольше, чем во все времена.
Когда времени больше не будет.
Даже первосвященники, которые их дали,
Больше не захотели взять их назад.
Первосвященники, синедрион, старейшины, которые их дали.
Чтобы оплатить невинную кровь.
Больше не захотели взять их обратно.
Тогда Иуда.
Предавший Его.
Выдавший Его.
Увидев, что Он осужден.
И раскаявшись.
Движимый сожалением, угрызениями, раскаянием.
Возвратил тридцать сребреников.
Серебряных динариев.
Первосвященникам.
А также старейшинам.
Говоря:
Погрешил я, предав Кровь невинную.
Они же сказали ему:
Что нам до того?
Смотри сам.
И бросив сребреники в храме.
Он вышел.
Пошел и удавился.
Повесился.
Первосвященники,
Взяв сребреники,
Сказали:
Непозволительно положить их в сокровищницу.
Церковную.
Поскольку это цена крови.
Сделав же совещание.
Купили на них землю горшечника.
Для погребения странников.
Посему и называется земля та [408]
«Землею крови»,
До сего дня.
Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, [409]
Который говорит:
«И взяли тридцать сребреников, цену Оцененного,
Которого оценили сыны Израиля.
И дали их за землю горшечника.
Как сказал мне Господь». [410]
Знал, что повесился тот, кто оставлен Всевышним,
Где–то на смоковнице этой страны,
И что деньги пошли на покупку земли горшечника.
Перед Ним предстало все Его прошлое. Перед Ним предстало все Его настоящее. Все грядущее, все будущее было перед Ним. Перед Ним предстала вся вечность.
Вместе и порознь.
Он предвидел все заранее и все одновременно.
Он видел все после.
Он видел все до.
Он видел все во время, Он видел все тогда.
Все перед ним предстало, что в вечность вмещено.
Ему знакомы были сребреники и земля горшечника. Тридцать динариев серебром.
Как Сын Божий, Иисус знал все.
Знал Спаситель и то, что не спасет Иуду, которого Он любит. Отдав всего себя.
И именно тогда постиг Он бесконечное страдание,
Именно тогда познал Он, именно тогда изведал,
Именно тогда ощутил Он бесконечную агонию,
И как безумный возопил о той чудовищной тоске,
Вопль тот заставил пошатнуться Марию, еще державшуюся на ногах,
И милостью Отца настала Его человеческая смерть.
К чему желать, сестра моя, спасти умерших, осужденных на вечный ад, стремясь вдобавок преуспеть в том больше, чем Спаситель Иисус?
Жаннетта
Она прекращает прясть.
– Но кого же тогда нужно спасать, госпожа Жервеза? Как нужно спасать?
Госпожа Жервеза
– Что ты говоришь, дитя мое, что ты такое говоришь. Мы следуем за Иисусом, дитя мое, мы идем по Его стопам, мы — стадо Его учеников. Мы должны получать Его наставления. Мы — стадо, идущее за пастырем. Нам не пристало бежать, мы не должны идти впереди Него.
Мы — стадо Его учеников. Мы — стадо. Мы должны идти за пастырем. Мы не должны забегать вперед. Как овцы, проходящие через вертящийся крест. Нам не пристало путаться у Него под ногами. Мы не должны быть помехой.
На Его пути.
Жаннетта
– Так скажите мне, госпожа Жервеза: кого же тогда нужно спасать? Как нужно спасать?
Госпожа Жервеза
– Подражая Иисусу; внимая Иисусу:
Молчание.
Учитель спасения даже не пытался спасти осужденных после. Ведь Он уже знал, что вечный ад — узилище, где нет надежды.
