354
В данной главе речь явно идет о той форме духовни–чества, которая сложилась в раннем египетском иночестве в первую очередь под влиянием благодатной личности преп. Антония Великого, а затем обрела уже почти законченный вид в Нитрии и Скиту. Именно эта форма нашла яркое отражение в «Изречениях святых отцов» («Апофтегмах», «Древнем патерике»), где «педагогия духовного руководства», предполагающая полное подчинение новоначального инока избранному им самим духовному отцу, играла выдающуюся роль (см.: Les Apophtegmes des peres du desert / Tradition par J. — C. Guy. Abbaye de Bellefontaine, n. d. P. 8). Жизнь древних иноков была скудной и преисполненной всяческих материальных лишений. Однако эти лишения рассматривались не как самоцель, но лишь в качестве средства для достижения духовного совершенства, почему преп. Макарий и называет их «пустяками, мелочами» (τά ευτελή τής ϋλης). Одно древнее монашеское повествование, опубликованное недавно, проливает дополнительный свет на эту грань миросозерцания древнего иночества. Оно гласит, что некий римлянин, бывший богатым, прибыл в Скит и поселился близ тамошней церкви, желая вести монашеское житие. Пресвитер скитского храма, видя немощь его и поняв, от какой благоустроенной и пышной жизни он отказался, позволил римлянину некие послабления: ему прислуживал один из бывших рабов, он носил изысканные плащи (ίμάτία τρυφερά), одевал на ноги сандалии, имел вполне приличную постель и т. д. Так прожил римлянин в Скиту двадцать пять лет и стал известным своей прозорливостью (γεγονεν δίορατίχός χα< όνομαστός). Однажды некий египетский инок, до которого дошла молва о духовных дарованиях этого римлянина, ставшего старцем, прибыл к нему, надеясь многому у него поучиться и обрести пользу духовную, но был неприятно поражен и разочарован необычайной «роскошью» его образа жизни (ибо тот, по своей немощи, употреблял за трапезой даже немного вина). Видя это, римлянин вступил с пришедшим иноком в беседу, поведал о своей прошлой жизни и заставил гостя рассказать о своей. Оказалось, что инок до того, как вступить на поприще подвижничества, был нищим египетским крестьянином, ел самую скудную пищу, спал на голой земле и вообще вел жизнь, преисполненную всяческих лишений. Когда же он услышал о той роскоши, которая в прошлом окружала римлянина, то, раскаявшись в первом впечатлении, воскликнул: «Горе мне! Ведь я, уйдя от многой скорби мира, обрел упокоение (άπό πολλές ^λίψεως τοΰ κόσμου ήλ^-ον ε<ς άνάπαυσίν) и ныне имею то, чем не обладал раньше. А ты, покинув многую славу и богатство, обрел смирение и нищету». После этого его неприязнь к римлянину исчезла и оба подвижника стали большими друзьями, часто наслаждаясь духовным общением друг с другом. См.: Ra№rn F Le moine romain de Scete que avait ete riche // Le Museon. T. 100, 1987. P. 171–175.
Подспудно здесь предполагается мысль, что духовник, то есть старец, есть преемник апостолов. Аналогичная мысль прослеживается и у преп. Иоанна Кассиана Римлянина, который говорит, что если мы желаем подчиняться «евангельской заповеди» и быть подражателями апостолов, всей древней Церкви (fo‑frns ecc/esme iAms pnmifMae) и отцов, которые в наше время по добродетелям и совершенству являются преемниками апостолов (eomm Hosfns fempohAMs sMccMsseraHf), то мы не должны полагаться на свои собственные решения, но подчиняться этим отцам (см.: JeaH CassieH. Institutions cenobitiques / Ed. par J. — C. Guy // Sources chretiennes. № 109. Paris, 1965. P. 320). Естественно, что для преп. Иоанна Кассиана, как и для всех древних подвижников, полное послушание духовнику есть послушание разумное (крайности такого послушания он осуждает), внутренним стержнем которого является дух взаимной любви духовного отца и его чада. См.: CAnsfopAe P. Cassien et Cesaire predicateurs de la morale monastique. Gembloux, 1969. P. 29–30.
Так, думается, следует переводить фразу δίόντως οίκονομη^ήναί καί καλώς προνοοΰμαί. Она имеет тот смысл, что самооправдание непослушного инока основывается на якобы «икономических» соображениях и его «мудрой прозорливости» (заботе о своем здоровье и т. д.).
Обычно древние монахи, начиная иноческую жизнь, отдавали свое имущество в общее пользование братий либо раздавали его бедным. Первый случай засвидетельствован в ряде памятников монашеской письменности и, например, «Наставление» (или «Предписание» — «Praeceptum») блж. Августина ясно говорит об этом: если поступающие в монастырь имели что‑нибудь в миру (^Μί я/^мЫ AaAeAa^t m saecM/o), то, став монахами, они делают эту собственность общей (esse сожжмж) (см.: №Ae^^ Z. La regle de saint Augustin. T. I. Paris, 1967. P. 418). Что же касается второго случая, то классическим образцом здесь служит сам основатель монашества преп. Антоний: услышав как‑то в храме чтение Мф. 19, 21, он «принял это за внушение свыше, за голос с неба, обращенный к нему собственно. Желая на деле осуществить евангельское наставление богатому юноше, Антоний немедленно по выходе из церкви дарит свою довольно значительную поземельную собственность, наследие предков, жителям деревни, чтобы ни в чем не беспокоили ни его, ни его сестру, а деньги, полученные от продажи большей части недвижимого имущества, раздает нищим» (Изеекое М. Преподобный Антоний Великий // Христианское чтение, 1879. Ч. II. С. 83–84).
Сополагая болезни: αά^αδείας χα< φιλαυτίας ή χα< φιλαρχίας, указывает на основные грехи, которые таят в себе великую опасность как вообще для христианина, так и особенно для монаха. Относительно первого греха преп. Исидор Пелусиот говорит так: «Если хочешь стать благоискусным монахом, не угождай своему самовольству и своенравию, но подчини волю свою тем, которые и жизнью, и временем, и трудом возделали уже и привели в устройство Божественный виноградник и у которых легко научиться деланию. Ибо смешно и срамно в низком ремесле переходить непрестанно от учителя к учителю, а Божественное любомудрие, как что‑нибудь маловажное, предоставлять самим себе» (цит. по: Зяеярмн И. Пастырское служение по учению преподобного Исидора Пелу–сиота. Казань, 1899. С. 57). На второй грех (себялюбие) обращали внимание уже античные философы (Аристотель, Цицерон), а также древнехристианские писатели, в первую очередь Климент Александрийский и Ориген. Последний считал «филаутию» источником всех пороков и подчеркивал, что себялюбие бывает не только индивидуальным, но и коллективным. Особое внимание этому греху уделял в своем аскетическом богословии преп. Максим Исповедник, который рассматривал себялюбие как «нежность к себе плотскому». Впрочем, иногда преподобный говорил и о «духовном (νοερών) себялюбии», то есть «любви к образу Божиему в себе», считая такое «себялюбие», естественно, добродетелью (см.: NaMsAerr 7. Philautie. De la tendresse pour soi a la charite selon saint Maxime le Confesseur. Roma, 1953. P. 5–56). Наконец, преп. Петр Дамаскин говорит относительно третьего порока (властолюбия), что «зло для человека состоит не в начальствовании, а во властолюбии» (ούδε το αρχείν, όλλ' ή φίλαρχα) (ΦΙΛΟΚΑΛΙΑ. ΤΟΜΟΣ Γ'. Σ. 70).
Выше преп. Макарий для обозначения монастыря использовал довольно распространенный термин μονή (об употреблении его у св. Афанасия, Палладия и др. см.: Zarnpe С. W. N. Op. cit. P. 880). Сейчас он говорит о монашеской общине как о «братстве» (αδελφότης). Данное понятие, хотя и нечасто, также встречается в святоотеческой письменности в смысле, подразумеваемом преп. Макарием. Так, павший инок Феодор в своем ответе св. Иоанну Златоусту говорит о монашеской общине как о «союзе братства» (το σύστημα τής αδελφότης) (/ean CAr^sosiome. A Theodore / Ed. par J. Dumortier // Sources chretiennes. № 117. Paris, 1966. P. 222).
Обозначение Господа в качестве Кормчего довольно часто встречается в раннехристианской письменности. Например, в «мученичестве св. Поликарпа Смирнского» о Господе говорится как о «Спасителе душ наших и Кормчем тел наших» (см.: ^иясй ^ИийосАй. Ро/ycarpe -Smyrne. Lettres. Martyre de Polycarpe / Ed. par P. Th. Camelot // Sources chretiennes. № 10. Paris, 1969. P. 234). Сам преп. Макарий в другой «Духовной беседе» говорит: «Как кораблю для хорошего плавания нужны кормчий и умеренный и приятный ветер, чтобы пересечь море, так и Господь бывает всем этим, рождаясь в верующей душе: Он [безопасно] проводит ее через ужасные бури, через свирепые волны лукавства и через бурные порывы ветров греха, с силой, опытом и искусством укрощая, как Он Сам только знает, волнение их. А без Небесного Кормчего — Христа никому невозможно переплыть лукавое море сил мрака и вздымающиеся волны горьких искушений» (Die 50 geistlichen Homilien des Makarios. S. 294).
Ср. у блж. Феодорита Кирского, который в прологе к «Истории боголюбцев» говорит, что он будет описывать жизнь подвижников, блиставших подобно светилам (φωστήρων δχην) на Востоке; лучи их сияния достигали пределов вселенной. Подвижника Иулиана он также называет «светилом Церкви» и «светилом благочестия», а Феодосия — «великим светилом». См.: TAeo^oret ^e Cyr. Histoire des moines de Syrie. T. I. P. 140, 230, 240, 446.
