380
Ср. толкование блж. Феодорита: «Поелику иные, когда погрешают другие, укоряют их и напоминают им Божии законы, а сами нарушают то, чему учат, то по справедливости обращает к таковым слово, говоря: почему же, величаясь Моими оправданиями, так и иначе толкуя о законе, сами не извлекли из сего пользы, какую надлежало извлечь, и оказываете небрежение к словам Моим?» (Творения блаженного Феодорита, епископа Кирского. Ч. II. С. 237).
Согласно объяснению этого места Псалтири у Ди–дима Слепца, благость Божия изливается на кого‑нибудь не случайным образом, но разумно и по разумной причине (σΰν λόγφ χα< α<τ<ρ λογίχ*%). Под «наказанием» (παίδείαν; мы перевели: «правильный образ жизни») следует подразумевать «нравственную (ήθίχ^ν) добродетель», а под «ведением» — «добродетель умственную» («размышляющую», присущую разуму человека — δίανοητίχ^ν). См.: La chaine pales‑tinieenne sur le Psaume 118. T. 1 / Ed. par M. Harl // Sources chretiennes. № 189. Paris, 1972. P. 292.
Выражение ή έμμάρτυρος γνωσίς указывает как раз на тот православный «гносис» (см. выше примеч. 63), характерной особенностью которого является неразрывное единство духовного делания и созерцания.
Смысл этой фразы, вероятно, заключается в том, что всякий талант — от Бога; однако если обладание талантом сопровождается гордыней, то резкий контраст между ней и самим талантом ясно показывает, что талантливый человек находится во власти темных сил, если он одержим гордостью.
Ср. объяснение блж. Феодорита, который решает затруднение относительно «мудрости» змия следующим образом: «Многие именования произносятся о предметах различных. Ибо и идолов назвали бога–жи язык (2 Пар. 32, 17). Сие же собственно сказано о демоне, действовавшем в змие. Но неразумные невежественно называли мудрыми и изучавших баснословие. Так и Божественное Писание говорит: буяя жира избра -Бог, да прежудрые посражиж (1 Кор. 1, 27); и еще: где мрежудр (20)? И чрез пророка сказал Бог: жудри суть, еже жеорижи злая (Иер. 4, 22). Посему и здесь Моисей назвал змия мудрым, как самого хитрого. Так и перевел Акила: зжим же был сажым хитрым из есех зеерем полееых, каких сожеорил Господь Бог (Творения блаженного Феодорита, епископа Кир–ского. Ч. I. Сергиев Посад, 1905. С. 32).
Собственно цитата здесь заканчивается, но преп. Макарий далее как бы продолжает речь от лица Бога.
Выражение χόπρον πονηρόν находит отзвук в другом творении преп. Макария, где он говорит о «зловонном навозе лукавых (дурных) помыслов» (PseM^o‑Macaife. Oeuvres spirituelles. P. 116). Применительно к Исаву, отдавшему свое первородство за чечевичную похлебку, это выражение предполагает символический смысл: пожертвование вечным блаженством ради тленного и преходящего.
Выражение μετά διεφθαρμένης δε γνώμης указывает не только на развращенность разумной части души человека, но и на нравственную порчу его.
Так цитирует преп. Макарий.
В данном случае понятие «зло» (τό χαχόν) у преп. Макария, скорее всего, тождественно понятию «грех». Поэтому его фраза о «сосуществовании» в уме блага вместе со злом является отражением учения о «со–обитании» в человеке греха и благодати, характерного для миросозерцания преподобного (см.: BoMyef Г. La spiritualite de Nouveau Testament et des Peres. Aubier, 1965. P. 454–456). Это учение преп. Макария коренным образом отличается от мессалианского, где подобное «сообитание» рассматривается как нормальное для человека. Наоборот, для преп. Макария «порок страстей — чужд нашему естеству» (ξένον γάρ τ^ς φυσέως ήμών τ^ν χαχ<αν των πα^ων), ибо порок сей возник вследствие преслушания первого человека. И хотя он силой греховной привычки как бы становится «нашей природой», но может и должен быть искоренен нами с помощью благодати — небесного дара Духа (см.: Die 50 geistlichen Homilien des Makarios. S. 32–33). Подобное учение, в котором важнейшая роль в деле спасения человека отводится его свободной воле (при учете, конечно, «синэргии»), присуще многим восточным отцам Церкви. В частности, его разделяет св. Григорий Нисский, говоривший, что грех в некотором отношении «сроден нашему естеству», поскольку зло изначала примешано к нашей природе (см.; Xe//y J. N. D. Early Christian Doctrines. London, 1958. P. 351–352). На латинском Западе аналогичного учения придерживался преп. Иоанн Кассиан Римлянин. Согласно ему, «есть греховность как проявление сознательного стремления человека к греховной жизни или же как следствие нерешительности его самоопределения к Богу. И есть грех как собственно печать поврежденности самой природы человека — «по состоянию немощи человеческой», «закон греха и смерти», от которого страдают и праведники, спасаются же — лишь во Христе. Только Христос возвращает нашему человечеству истинное, — как говорит преподобный, — «прежнее состояние свободы», то есть свободы не ко греху, а от греха, — ценою Своей Крови, той страшной ценой, которой навеки выкупается человек из рабства греху и смерти». При этом преп. Иоанн подчеркивает значение свободной воли: «Прежде чем грех, греховная страсть сможет проявиться в жизни, душа человеческая должна дать на этот грех (предлагающий себя поначалу в виде помысла) свое согласие. Ибо не возмущаться помыслами человеческому духу невозможно, но в его силе — с помощью Божией их победить» (Макое Г. Сотериология преп. Иоанна Кассиана Римлянина // Вестник Русского Западно–Европейского Патриаршего Экзархата, 1979. № 101–104. С. 170–172). Попутно преп. Иоанном развивается еще и учение о «двух волях» в человеке (аналогичное учению св. Григория Богослова о «двух умах»): «Две воли, существующие в падшем человеке, действуют в нем как два закона: один закон «греха и смерти», а другой — «жизни и свободы», и сила первого настолько велика, что человек, ставший на путь спасительный, решившийся идти к нравственному совершенству путем подвижничества, совершенно бессилен сам побороть в себе закон греха и смерти и необходимо должен прибегать для этого к помощи благодати Божией» (Иерожоняж Феодор (Поздееескмм). Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина. Казань, 1902. С. 304.
Свободная цитата из Исх. 4, 10. Ориген, толкуя это место Священного Писания, замечает, что, по сравнению с египтянами, Моисей обладал удивительным красноречием. Но когда он начал внимать слову Божиему (%M^ire oocern Dei) и воспринимать Божественное красноречие (e/o^Mia ^ioina sMscip‑ere), то почувствовал, что речь его — скудна и бедна. См.: Origene. Homelies sur l'Exode / Ed. par M. Bor‑ret // Sources chretiennes. № 321. Paris, 1985. P. 90.
Древнецерковные писатели мыслили спасение, осуществленное Господом, и как нравственное преображение, и как просвещение ума. Например, Ориген и св. Амвросий Медиоланский «оба и почти в одних и тех же выражениях говорят об огне, принесенном Господом на землю, — об огне, который пылал в кострах прор. Иеремии, в сердцах Клеопы и Луки, которым явился Господь по Своем воскресении. Это — огонь Божественных Писаний, не только просвещающий души людей, но и сожигающий вину, уменьшающий грех; пылающий им мудрец исцеляет тяжкие раны своей души, возбуждается ревностью к добродетели, воспламеняется сердцем, устремляется против опасных порочных наростов» (Адожое И. И. Св. Амвросий Медиоланский. Сергиев Посад, 1915. С. 415). Согласно преп. Макарию, истинные подвижники, воспламенившиеся сердцем и умом, несут данный огонь и в души других людей.
Ср. одно место из «Бесед» св. Григория Паламы, который, толкуя 2 Тим. 6, 10, замечает, что апостол не «говорит, что «богатые» уклонились от веры, но «предавшиеся сребролюбию»». Согласно святителю, пороком сребролюбия страдают и богатые, и бедные, ибо «страсть к богатству (ό πρός πλοΰτον έρως — Букв.; любовь к богатству) является злом, чем, если не внемлет себе, безрассудно страждет и бедный, и богатый» (Сеятмтель Грм^ормм Положа, орумепмскоп Фессолонмкммскмм. Беседы. Т. III. М., 1994. С. 226. Текст: ΓΡΙΓΟΡΙΟΥ ΤΟΥ ΠΑΛΑΜΑ ΑΠΑΝΤΑ ΤΑ ΕΡΓΑ. Τ. 11. ΟΜΙΛΙΑΣ (ΜΓ'-ΞΓ') // ΕΛΛΗΝΕΣ ΠΑΤΕΡΕΣ ΤΗΣ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣ, 79. ΘΕΣΣΑΛΟΝΙΚΗ, 1988. Σ. 580.
Фразу ον μόνος έστίν можно переводить и как «потому что он — один». Однако на греческом Востоке возобладало понимание слова μόνος (от которого и производится μοναχός; у преп. Макария — μονάζων) в смысле «единый» (MHMs), а не «одинокий» (so/Ms): оно предполагало внутреннее единство человека (его «собирание себя»), а также его единство в Боге с остальными людьми. Поэтому преп. Иоанн Лествичник и говорит, что «монашеское житие» (μοναδίχός β<ος) возможно не только для собственно монашествующих, но и для женатых и живущих в миру христиан. На латинском Западе, за исключением блж. Августина и св. Григория Двоеслова, возобладало внешнее понимание слова «монах», которое закрепил, вслед за блж. Иеронимом, Исидор Севильский, переводящий rnoHacAMs как smgM/ans («отдельный», «одинокий») (см.: DeMers F. Monachos: solitaire, unanime, recueilli // Fructus Cen‑tesimus. Melanges offerts a Gerard J. M. Bartilink a l'occasion de son soixantecinquieme anniversaire. Steen‑brugis, 1989. P. 91–104). «Внутреннее» понимание монашества в православной традиции хорошо выразил один современный инок: «Ошибочно мнение, что когда человек погружается в самого себя — он уходит от людей и теряет с ними связь. Никогда человек не бывает таким одиноким, как когда он разменивается на внешнее общение, на «жизнь в обществе». Никто не достигает такого чуткого понимания чужой жизни, как отшельник, молитвенно приникший к Первоисточнику жизни. Внутреннее делание есть работа не для одного, а для всех. Настоящее основное дело человека состоит в действенном утверждении себя в Первоисточнике жизни, в творческом усилии укрепиться в Нем и тем действенно осуществить смысл жизни. Оно состоит в молитвенном подвиге, обращенности нашей души к Богу, в подвиге борьбы с нашей гордыней, нашим эгоизмом. Чтобы творить добро людям, надо иметь само добро. Добро есть реальность, которую мы должны добыть, которою должны обладать, прежде чем благодетельствовать другим. Добывает и накопляет добро только подвижник и каждый из нас — поскольку он посвящает свои силы внутреннему подвигу» (Харитон, игужен. Аскетизм и монашество. Сортавала, 1943. С. 37).
