— Отец!
Тот подбежал.
— Ты слышал, что я тебе сказал? Отсеки попечения.
— Буди благословенно, Старче, — ответил он и пошел. Отошел он шагов на пятнадцать, а Старец его зовет опять.
— Отец!
Тот подбежал опять.
— Ты слышал, что я тебе сказал? Я тебе сказал, чтобы ты отсек попечения.
— Буди благословенно, Старче.
— Не забудь отсечь попечения, говорю тебе.
Позднее, всякий раз, когда отец Харалампий это вспоминал, он плакал: «Он мне сказал это трижды. Когда у меня начались попечения, сколько раз мне приходили на ум эти его слова. Что тебе сказать? Какие благодатные слезы я потерял из-за этих попечений! Из-за забот, которые мне пришлось на себя взвалить, я оказался по уши в хлопотах: устраивать сад, огород, стены… А когда жил Старец, в последний его год у меня было такое благодатное состояние, которое не описать».
Старец Арсений был очень простодушным, добрым и чистосердечным человеком. Будучи на десять лет старше Старца Иосифа, он слушался его, как делал бы это малый ребенок. В нашей общине он был живым примером послушания и незлобия. Он ни разу не ослушался и не огорчил Старца. До самой старости он оказывал послушание, слепое послушание. Он и трудился с детской непосредственностью.
Однажды мы устраивали иконостас в нашей церковке Честного Иоанна Предтечи, и пришел мой брат, по профессии столяр.
— Никос, ты можешь сделать иконостас? — спросил его Старец.
— Да, Старче, могу.
Он приступил к работе, а отец Арсений ему помогал. Он оказывал бы послушание и малому ребенку. И при этой работе над иконостасом он слушался моего брата, хотя тот был на сорок лет его младше.
* * *
То, каким простым был отец Арсений, сложно себе представить и трудно передать словами. Отец Арсений никогда не злился на людей, и поэтому сердце его было совершенно здоровым. Язык его иногда мог что-нибудь наговорить, но сердце в этом не участвовало. Мы никогда не видели, чтобы он всерьез гневался или выходил из себя. Поэтому в течение всей жизни у него не было искушений, и он прожил свою жизнь словно духовный младенец. Другие сгорают в искушениях и скорбях, а он прожил жизнь подвижника спокойно, без забот, потому что был всегда в послушании у своего Старца. Отец Арсений был очень славный. Я его застал, когда ему было уже более шестидесяти лет, а он был как дитя.
Простота ума была свойственна отцу Арсению от природы. Он знал только Иисусову молитву, созерцание ему было совершенно неведомо. Но он чувствовал в своем сердце большую благодать от умной молитвы. Бог давал ему много благодати. Эта благодать не была созерцательной, как у Старца, но тем не менее это была благодать умной молитвы.
* * *
Из-за его простоты с ним случались забавные казусы. Однажды Старец поручил отцу Арсению приготовить треску с зеленью и луком для отца Ефрема Катунакского. Старец кричит:
— Арсений! Неси тарелку батюшке!
Отец Ефрем ел у ног Старца. Поставил он свою тарелку, положил хлеб, принялся за рыбу, жует ее, жует…
— Жуй, отче, — говорит ему Старец.
— Не жуется, Старче!
— А, это тебе, наверное, попалась шкура трески, которая не режется. Дай-ка гляну.
Он глядит и что видит? Вместо рыбы какая-то тряпка… Вареная!
— Эй; Арсений! Что это у тебя за тряпка здесь?!
— Прости! У меня же нет очков!
* * *
В другой раз Старец Иосиф заметил как-то в коливе мышиный помет.
— Откуда эти мыши?! Давай, Арсений, завтра, как проснемся, поищем мышиную нору и заткнем ее.
Искали они, искали, но так никакой норы в пещере и не нашли.
— Арсений, смотри, чтобы этого больше не было!
На следующий день — опять помет в коливе. Старец перебрал все варианты, откуда это могло взяться, и сказал:
— Арсений, посмотри пшеницу, этот помет — из пшеницы.
На следующий день — опять помет в коливе.
— Арсений, ты хорошо просмотрел пшеницу?
— Да, я ее просмотрел.
— Так просей ее хорошенько!
— Ладно, просею.
Просеял он пшеницу, но на следующий день — опять то же самое.
— Арсений, ты просеял пшеницу?
— Просеял.
— Куда ты дел то, что отсеял?
— Да там не было ничего особенного, я и бросил обратно.
— Ах, дубина! Это ж оно и было! Просей снова и принеси сюда то, что отсеешь.
Так они избавились от этого мышиного искушения.
* * *
В другой раз отец Арсений положил в коливо чеснок вместо миндаля, которым обычно выкладывают крест. Бедняга почистил чеснок для приправы к картошке и почистил также миндаль. И вместо того, чтобы взять коробочку с миндалем, он взял коробочку с чесноком — и тот и другой белые, похожи. Мы отслужили литургию и должны были идти по делам в монастырь Пантократор. Так как мы должны были быстро уходить, Старец сказал:
— Быстро собирайтесь, а мы с отцом Арсением пойдем поспим. Идите сюда, я вам дам коливо.
Начали мы есть коливо, а там вместо миндаля — чеснок. Старец закричал:
— Арсений! Что ты наделал?!
И дал ему подзатыльник.
— Ну что ты дерешься, дорогой?! Ну, увидел я белые зубки и подумал, что это миндаль. У меня же нет очков, чтобы отличит одну коробку от другой!
Старец велел ему съесть это коливо, но потом сказал нам:
— Вы же знаете отца Арсения, не обижайтесь на него, бедолагу.
А отец Арсений сказал ему:
— Ладно, дорогой, всякое бывает.
Бедный отец Арсений был профессионально наивен. После подобных случаев Старец мне как-то сказал:
— Малой, спрячь-ка керосин, не то отец Арсений выпьет его вместо ракии.
* * *
Однажды отец Арсений захотел понять, что значит сердечная молитва, и сказал Старцу:
— Старче, я стараюсь поместить свой ум в сердце, но у меня не получается.
Старец ему ответил:
— Где тебе понять! Куда ты стараешься поместить свой ум?
— Вот сюда, где-то в груди.
— Так у тебя ведь сердце не в груди, а в пятках.
— A-а, так вот почему у меня не получалось!
Так он до самой смерти и был как дитя, этот святой человек. Как становятся святыми? Вот так и становятся.
* * *
Вся монашеская жизнь отца Арсения была подвижнической как вначале, в Иерусалиме, так и потом, в нашей общине. Всю ночь он проводил в бдении и совершал тысячи поклонов. Четки — без счета. Каждую ночь он стоял на молитве целыми часами. Работать же не прекращал до самой смерти.
Когда мы были в Новом Скиту, он ухаживал за садом и огородом, хотя ему было уже семьдесят лет. Во-первых — для нужд общины, а во-вторых — потому что Старец любил овощи и отец Арсений хотел, насколько возможно, ему угодить. Он смотрел за огородом, служа своей любви к Старцу. Бог управил так, что у него, старика, хватало сил заботиться о своем Старце.
Он работал так же, как и мы, и так же носил на своих плечах грузы, даже когда ему было семьдесят лет. Пот катился с него градом. Он был невысоким, еще ниже, чем я, но навьючивал на себя не меньше нашего.
Когда отцы уходили ради нужд общины в монастыри на сбор орехов или маслин, чтобы у нас было масло, отец Арсений исполнял монашеское правило за всю братию. «Не волнуйтесь, я за вас вычитаю правило, а вы, отец Афанасий и отец Иосиф, собирайте маслины», — говорил он. И так как они сильно уставали на работе, он делал поклоны за них.
Он так много четок с крестным знамением тянул за ночь, что однажды у него прихватило спину, и Старец был вынужден приказать ему уменьшить их количество. В молодости отец Арсений делал пять тысяч поклонов каждую ночь. Иными словами, мы, молодые, соревнуясь с ним, оказались бы в нокауте.
* * *
Старец Арсений был очень крепким человеком. Мы шли на пристань за грузом — и батюшка был первым. Мы взваливали на себя тридцать, сорок, пятьдесят ок пшеницы, вещей, песка, камней, досок — все на своих плечах. Когда кто-то его спросил, как он может подниматься с таким грузом после столь утомительного бдения, он ответил: «Я ведь и от природы крепкого сложения. Когда же послушник имеет веру в молитвы своего Старца, то он может поднять гору. Часто, когда я взваливал на себя груз выше моих сил, у меня подкашивались колени. Однако, когда я осенял себя крестом и призывал молитвы Старца, груз начинал становиться легче, как будто кто-то меня подталкивал, и тогда я взлетал, как птичка, говоря при этом непрестанно Иисусову молитву».
Однажды, когда отцу Арсению было около семидесяти лет, он вместе с отцом Иосифом Младшим поднимал груз в наши пещеры по крутому подъему. От моря до пещер Малой Анны около тысячи двухсот ступенек. Отец Иосиф устал, таща на себе мешок весом примерно пятьдесят ок, но отец Арсений тащил груз весом шестьдесят пять ок. Конечно, он был крепким по природе, но имел и большое трудолюбие и подвизался от всего сердца.
