Ознакомительная версия.
Светлана, 25 лет, Архангельск
Встреча Петра и Февронии не началась с любви с первого взгляда – той, которая, по выражению Булгакова, выскакивает, как убийца из подворотни. Но любовь предшествовала встрече – она проявлялась и в любви Петра к своему брату, и в особом даре Февронии, даре видения, даре прозрения. Митрополит Антоний Сурожский считает, что дар любви – это именно дар прозорливости.
...
«Любовь начинается в тот момент, – говорит он, – когда я вижу перед собой человека и прозреваю его глубины, когда вдруг я вижу его сущность. Конечно, когда я говорю: “Я вижу”, я не хочу сказать “постигаю умом” или “вижу глазами”, но – “постигаю всем своим существом”. Если можно дать сравнение, то так же я постигаю красоту, например, красоту музыки, красоту природы, красоту произведения искусства, когда стою перед ним в изумлении, в безмолвии, только воспринимая то, что передо мной находится, не будучи в состоянии выразить это никаким словом, кроме как восклицанием: “Боже мой! До чего это прекрасно!..” Тайна любви к человеку начинается в тот момент, когда мы на него смотрим без желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания каким бы то ни было образом воспользоваться его дарами или его личностью, – только глядим и изумляемся той красоте, что нам открылась.
Когда я нахожусь лицом к лицу с человеком, которого вижу глазами любви, не глазами безразличия или ненависти, а именно любви, то я приобщаюсь этому человеку, у нас начинается нечто общее, общая жизнь. Восприятие человека происходит на глубине, которая за пределами слов, за пределами эмоций. Верующий сказал бы: когда я вижу человека в этом свете, в свете чистой любви, то я вижу в нем образ Божий, икону. Знаете, каждый из нас представляет собой икону, образ Божий, но мы не умеем этого помнить и не умеем соответственно относиться друг к другу. Если бы только мы могли вспомнить, что перед нами икона, святыня!.. Это совсем не значит, что такая икона во всех отношениях прекрасна. Мы все знаем, что порой случается с картиной великого мастера, или с иконой, или с любым произведением искусства, с любой формой красоты: любая красота может быть изуродована – небрежность, обстоятельства, злоба могут изуродовать самый прекрасный предмет. Но когда перед нами произведение великого мастера, картина, которая была отчасти изуродована, осквернена, мы можем в ней увидеть либо испорченность, либо сохранившуюся красоту. Если мы смотрим на эту картину, на любое произведение искусства глазами изумленной любви, то видим прекрасное, а об остальном можем горевать, плакать. И мы можем решить, порой, всю жизнь отдать на то, чтобы все поврежденное в этом образе, в этой картине, в этом произведении искусства – восстановить. Это дело любви: посмотреть на человека и одновременно и увидеть в нем его неотъемлемую красоту – и ужаснуться тому, что жизнь сделала из него, совершила над ним. Любовь – это именно и есть крайнее, предельное страдание, боль о том, что человек несовершенен, и одновременно ликование о том, что он так изумительно, неповторимо прекрасен. Вот если так посмотреть на человека хоть один раз, можно его полюбить, несмотря ни на что, вопреки всему, что бросается в глаза другим людям.
Как часто бывает, что любящему другого кто-нибудь скажет: “Что ты в нем нашел? Что ты в ней нашел?” – и человек дает совершенно бредовый ответ: “Да разве ты не видишь, до чего она прекрасна, до чего он красив?..” И оказывается: да, так оно и есть, этот человек прекрасен, потому что любящий видит красоту, а нелюбящий, или безразличный, или ненавидящий видит только раненность. Вот об этом очень важно не забывать. Чрезвычайно важно помнить, что любовь реалистична до конца, что она объемлет человека всецело и что она видит, она зряча, но вместо того, чтобы осуждать, вместо того, чтобы отрекаться от человека, она плачет над изуродованностью и готова жизнь положить на то, чтобы все болезненное, испорченное было исправлено и исцелено. Это – то, что называется целомудренным отношением к человеку, это – настоящее начало любви, первое серьезное видение».
Митрополит Антоний употребляет слово «целомудрие», которое мы большей частью мыслим в порядке телесных отношений. Но целомудрие вступает гораздо раньше, чем начнутся какие-нибудь телесные отношения между мужем и женой. Целомудрие заключается в том, чтобы, посмотрев на другого человека, увидеть в нем ту красоту, которую Бог в него вложил, увидеть образ Божий, увидеть такую красоту, которую нельзя замарать, увидеть человека в этой красоте и служить тому, чтобы эта красота все росла и ничем не была запятнана; целомудрие заключается в том, чтобы с мудростью хранить цельность своей души и души другого человека. И в этом смысле целомудрие лежит в основе брака, не только душевных отношений, но и телесного взаимного отношения, потому что оно исключает грубость, голод, жажду телесного общения и превращает самое телесное общение в благоговейное соединение двух людей, когда соединение тел является как бы завершением той любви, того единства, которое живет и горит в их сердцах и в жизни. Целомудрие не только совместимо с браком, целомудрие является основой брака, когда два человека могут друг на друга смотреть и видеть взаимную красоту как святыню, которая им доверена и которую они должны не только сохранить, но довести до полного совершенства.
О важности целомудрия говорил и другой подвижник, Паисий Святогорец:
...
«Если молодой человек всерьез смотрит на какую-то девушку как на свою будущую невесту, то я думаю, ему лучше сначала через кого-то из своих близких известить об этом родителей девушки. Затем ему лично надо побеседовать с родителями девушки и с ней самой о своем намерении. Впоследствии, когда они будут помолвлены и обручены – хорошо, чтобы время между обручением и свадьбой не было долгим – он должен смотреть на невесту как на свою сестру и относиться к ней с уважением. Если и жених и невеста с любочестием, изо всех сил, постараются до свадьбы сохранить свое девство, то в Таинстве Брака, когда священник возложит на них венцы, они обильно приимут Благодать Божию. Потому что, как говорит Святой Иоанн Златоуст, венцы Таинства Брака – это символы победы над наслаждением».
И снова возвращаемся к житию. По совету Февронии, князь Петр пошел в баню мыться и, как наказывала девушка, мазью помазал язвы и струпы свои. А один струп оставил непомазанным, как девушка велела. И когда вышел из бани, то уже не чувствовал никакой болезни. Наутро же глядит – все тело его здорово и чисто, только один струп остался, который он не помазал, как наказывала девушка. И дивился он столь быстрому исцелению. Но не захотел он взять ее в жены из-за происхождения ее, а послал ей дары. Она же не приняла. Князь Петр поехал в вотчину свою, город Муром, выздоровевшим. Лишь оставался на нем один струп, который был не помазан по повелению девушки. И от того струпа пошли новые струпья по всему телу с того дня, как поехал он в вотчину свою. И снова покрылся он весь струпьями и язвами, как и в первый раз.
Произошло то, что должно было произойти: князь не исцелился. Он получил облегчение, но не исцеление – потому что не желал его. Петр желал вернуть себе прежнюю силу и здоровье, но не стать цельным. И болезнь вернулась вновь. Пришлось вернуться князю на испытанное лечение к девушке. И когда пришел к дому ее, то со стыдом послал к ней, прося исцеления. Она же, нимало не гневаясь, сказала: «Если станет мне супругом, то исцелится». Он же твердое слово дал ей, что возьмет ее в жены. И она снова, как и прежде, то же самое лечение определила ему, о каком я уже писал раньше. Он же, быстро исцелившись, взял ее себе в жены. Таким-то вот образом стала Феврония княгиней. И прибыли они в вотчину свою, город Муром, и начали жить благочестиво, ни в чем не преступая Божии заповеди.
...
А это чудо произошло уже со мной, когда я замуж вышла и дочку родила. Как-то тогда в декрете долго сидеть было не принято, и я через три месяца после рождения ребенка уже пошла работать. С ребенком сидела свекровь, я молоко сцеживала и ей оставляла, да и работа у меня была рядом – один квартал пройти. На обед домой приду, сама поем и дочку покормлю, молочка свежего нацежу в бутылочку, и обратно на работу. Так месяц отработала, все вроде бы в порядке. А потом как начали меня мучить головные боли, да такие невыносимые, что хоть ложись и помирай. Работать не могу – я бухгалтер, мне надо головой соображать, а какое тут соображение, когда от боли в глазах темнеет. И больничный мне не дают – у вас, говорят, ни температуры, ни других признаков воспаления, и кровь по анализам хорошая. Таблетки выписали с димедролом – а мне их пить-то нельзя – грудью кормлю! Взяла отпуск за свой счет, но это же не лечение: голова как на работе болела, так и дома болит. Причем боли такие, что я спать не могла, все лежала и плакала. Отчаялась совсем. Вот лежу как-то ночью, слезы катятся, и вдруг мне вспомнилось, как по папиным молитвам мама в молодости от смертельной болезни излечилась. И я сама про себя стала молиться: «Святые Петр и Феврония, вы маму мою спасли от смерти, а у меня простая головная боль, пожалуйста, пошлите мне облегчение, ну что вам стоит!». И вот так вот это повторяла, и сама не заметила, как уснула. Проспала долго, чуть ли не полсуток. Свекровь моя, умница, будить не стала, сама с ребенком управилась, кашки ей жидкой сделала, в общем, без маминого молока обошлись. А днем я встала – голова ясная, боли никакой, и чувствую себя такой здоровой, такой отдохнувшей! С тех пор не раз я испытывала на себе силу святых Петра и Февронии, и в любой беде молюсь им. Знаю: они наши семейные молитвенники, и никогда нас не оставят. Дивен Бог во святых своих!
Ознакомительная версия.
