В IV и V вв. Римское государство представляло собой больного, для спасения жизни которого трудно было найти действенное лекарство. Мы видим перед собой мир, государство, которое близко к смерти. Повсюду распад. Что–то старческое, немощное носит физиономия Всемирной Империи. Народонаселение убавляется в численности и вместе с этим, что особенно важно, становится хилым, слабым по своим физическим качествам. Промышленность, торговля, искусство клонятся к упадку. Финансовые затруднения возрастают; подати, которые несет народ, становятся невыносимыми. А что хуже всего, нравственность падает ниже и ниже. Плутовство и лживость сделались основными чертами римлянина. Со всех сторон Империю обложили орды диких народов, которые, казалось, ждали лишь сигнала для того, чтобы все римское достояние сделать своей добычей.
Частности и подробности экономического быта Империи производят еще более тяжелое впечатление. Все сдвинулось с места, все пошло врознь, все расклеилось. Народонаселение должно было платить большие подати, а так как оно было бедно, то бедность еще более увеличивалась. По мере того как крупные землевладельцы, высшие чиновники, благодаря императорским милостям, освобождались от налогов и получали привилегии, народ стонал под тяжестью поборов. Христианский писатель Сальвиан (V в.) говорит: «Если подати усиливались, то богатые умели так делать, что главная тяжесть податей падала на бедные классы, а если происходило уменьшение общественных податей, то опять те же богатые так устраивали дело, что облегчение доставалось на их долю, а бедные ничего не выигрывали от этого». Масса народа, ежегодно уменьшавшаяся в числе, несла все налоги, несмотря на то что ее состояние все больше уменьшалось вследствие постоянных войн и нападений варваров. Во времена императора Веспасиана (I в.) все подати, необходимые для покрытия государственных нужд, не превосходили 300 миллионов рублей. А Империя насчитывала тогда от 90 до 100 миллионов жителей, так что на каждого жителя падало податей немного более трех рублей. Теперь же одна Галльская провинция, в которой всего–навсего было лишь 8 миллионов жителей, должна была платить одной поземельной подати 190 миллионов рублей, так что с каждого жителя одной этой подати взыскивалось по 24 рубля. Поземельная подать была главной и более тяжелой, но кроме нее существовало много и других податей: сюда относится поголовная (подушная) подать, различные пошлины, налоги различного рода, натуральные повинности; существовала даже так называемая царская подать, взимавшаяся по случаю вступления на престол нового императора, и многие другие.
Хуже всего, хуже и обременительнее самих податей была та жестокость, с которой они собирались. Императоры, человеколюбивые и внимательные к нуждам народа, старались смягчить способы взимания податей, но без успеха. Государственная машина, требовавшая для своего движения многих и многих расходов, всей своей тяжестью ложилась на простой народ, вытягивая из него что только можно было. Благодаря продолжительной рутине научились лишь одному — выискивать новые налоги и во что бы то ни стало взыскивать их, но не знали, что такое милосердие и сострадание. Безжалостно и неумолимо отнимали последнее достояние, отнимали у женщины последнее ее украшение, последнюю ценную безделушку, которой она дорожила как наследством от прежних, лучших времен; с ребенка срывали золотой амулет, которым заботливая, но суеверная мать хотела защитить его от колдовства; с бедняка снимали последнее его платье. Кто не мог заплатить, что следует, того бросали в темницу; но этим дело не кончалось. Из него начинали выколачивать подати: его варварски били, морили голодом, подвергали пытке в надежде, что наконец–то бедняк выдаст скрытые им сокровища. Как только распространялся слух, что идет сборщик податей, в массе народонаселения проносился вопль ужаса и крик отчаяния. Темницы наполнялись недоимщиками, многие убегали куда глаза глядят, иные даже решались на самоубийство, лишь бы положить конец беде. Рассказывают (историк Зосима), что родители пускали на продажу своих сыновей, а их дочери продавали свою невинность и честь, лишь бы только выручкой заплатить подати. Св. Василий Великий в одной из своих проповедей рисует вызывающую глубокое сочувствие картину: отец семейства, чтобы удовлетворить претензии сборщика податей, вынужден продать одного из трех своих сыновей и не может решить: кого из троих лишиться? Старшего ли? Но он имеет за собой права первородства. Младшего ли? Но он так еще мал и так слаб. Среднего ли? Но он в особенности близок родительскому сердцу. Можно полагать, что эта картина не плод риторского красноречия, не плод воображения святителя, а картина, схваченная прямо из жизни. Христианский писатель Палладий Еленопольский рассказывает также при одном случае, как один всадник встретился в дикой пустыне с женщиной, которая и поведала ему, какая злая судьба забросила ее в трущобу. Муж ее за недоимки был брошен в темницу и подвергся пыткам, два сына ее были проданы, сама она не раз подвергалась ударам бича, пока не убежала в пустыню, где и блуждала три дня без пищи.
Чрезвычайно жестоко было то, что муниципальные города были обязаны доставлять в казну поземельную и подушную подать за круговой порукой, а так называемые декурионы, более состоятельные граждане, — отвечать за правильность и полноту взносов. Положение таких декурионов было поистине трагическим. В их положении, при бедности народонаселения, не представлялось другого исхода, как или самим быть ограбленными, или грабить других. Дело доходило до того, что декурионы, следовательно, самый зажиточный класс городского муниципального народонаселения, класс, обладающий имуществами, считали за лучшее отказаться от собственного дома и достояния, и должности, и достоинства, лишь бы только избавиться от тяжести регулировать собрание податей. Но весь арсенал законов обращен был против этих декурионов и привязывал их железной цепью к недвижимому имению, которое представлялось для них тяжестью; хуже всего доставалось мелким собственникам недвижимого имущества, мелким землевладельцам. С них теребили деньги под различными предлогами: то нужны были лошади для императорской почты, то хлеб для войска и т. д. Не платили они, не доставляли требуемого — их влекли в тюрьму. Тысячи мелких крестьян–землевладельцев охотно жертвовали своей свободой и отдавали себя в распоряжение крупных собственников в качестве крепостных. Тогда эти собственники должны были отвечать за исправность их платежей перед правительством. Было что–то ненормальное в этом стремлении лишаться своей свободы, чтобы только иметь кусок хлеба. Или же те мелкие собственники просто–напросто бросали на произвол судьбы свои дома и в качестве нищих бродили по городам за подаянием. В Галлии обширные пространства, занятые прежде цветущими нивами, обратились теперь в пустыни; виноградники, лишенные обработки, одичали. На рубеже между IV и V вв. одна ревизия показала, что в Кампании, этой плодоноснейшей стране, где нивы приносили земледельцу по три жатвы в год, восьмая часть всей провинции обратилась в пустырь. Государство отдавало эти запустелые земли даром каждому, кто взялся бы вносить те подати, какие положены были на эти земли; но охотников не находилось. Вследствие этого правительство сочло себя вынужденным возложить взнос этих податей на прочих землевладельцев страны, но это привело к тому, что и эти последние стали разоряться.
Принуждение было единственным средством, которым пользовалось правительство для своих фискальных целей. Период свободной торговли, свободного труда прошел. Остановились на мысли организовать труд, но организовать путем принуждения. Между тем как положение рабов улучшалось и смягчалось, все прочие классы становились рабами. С самого начала императорского периода развилась и утвердилась сложная система натуральных повинностей. Податные классы должны были доставлять все, что нужно, для армии: они должны были давать хлеб для войск, материю для одежды, обоз для передвижения войск и пр. Со времен Константина Великого многие стали стремиться к тому, чтобы так или иначе достигнуть освобождения от этого рода повинностей. Следствием этого было то, что, действительно, несколько классов народонаселения достигли своей цели (иммунитета), а именно: придворные чиновники, арендаторы казенных владений, иерархические лица (и церковные имущества), профессора и все граждане новой столицы — Константинополя. Тем, кому не удалось отделаться от вышеупомянутых повинностей, стало еще тяжелее. Государство строгими законами и под угрозой тяжких наказаний все податные классы обязало однажды и навсегда известного рода повинностями, разделив их на общества или союзы. При этом дети наследовали от отцов то занятие, какое им предписало государство. Возникло одно из характерных явлений государственного хозяйства: так как дети наследовали от отцов принадлежность к известному роду занятия, то формально возникли касты. Если посмотрим на высшие сословия в государстве, то и они в некотором отношении испытали на себе тяжесть этого рода государственного хозяйства. Высшие сословия принуждались принимать на себя должность претора; таких преторов в Риме полагалось двое, а в Константинополе — трое. Должность претора сама по себе не имела никакого значения, но с ней соединялась очень неприятная обязанность устраивать общественные игры за свой счет, так как эти игры принадлежали к составу той общественной помпы, которой окружало себя правительство. Для игр нужны были актеры и комедианты. Поэтому комедиантам запрещено было покидать их ремесло. Они должны были навсегда оставаться комедиантами, а их дети обязательно наследовали занятие отцов. Если даже они хотели сделаться христианами, — а это можно было сделать, если они откажутся от своего занятия, — то и этот шаг в их жизни был обставлен множеством затруднений. Появляется общество или корпорация, выход из которой сделался невозможен. Моряки, которые доставляли пшеницу в Константинополь и Рим, всякого рода хлебопеки, рыбаки и работники, труд которых обеспечивал потребности войска, — все они образовали корпорации, из которых выход был строго воспрещен, и сын становился тем же, кем был отец.
