Что должность декурионов, эта прежде почетная должность, стала делом принуждения, об этом было замечено выше. Как декурион был прикреплен к своей должности, так колоны, т. е. крестьяне в селах, прикреплены к земле. Колоны частью были лицами свободными, частью рабами, тем и другим крупные землевладельцы уступали клочки своих владений для обработки при условии платы за это натурой. Доныне было так, что свободные из числа колонов, если хотели, могли покидать свои участки и искать другие, выгоднейшие для них, а рабы могли быть продаваемы своими господами. Фискальный интерес государства, требовавший, чтобы какие–либо поля не избежали положенной на них подати, побудил правительство мало–помалу прикрепить колонов к земле. Сначала было запрещено помещикам продавать своих рабов с правом для них покинуть одну провинцию и поселиться в другой, а затем и вообще запрещена была продажа рабов. Рабы–колоны могли поступать в продажу лишь вместе с полем, какое они обрабатывали. Для них, конечно, это составляло некоторое облегчение в их положении. Они из рабов делались крепостными земледельцами. Но в то же время и свободные колоны сделались крепостными. Они обязаны были не покидать тех полей, какие обрабатывались ими. Таким образом, замерло свободное движение, свободная перетасовка экономических сил. Каждый крепкими цепями был прикован к тому месту, которое он раз занял, а те повинности, какие он нес, стали для него еще тяжелее. Что в таком государстве не могли процветать ни ремесла и торговля, ни промышленность и земледелие, что свободное движение, живой обмен сил, характеризовавшие первые века императорского периода, заменились застоем, — это доказательства не требует.
Не процветали ни ремесла, ни земледелие, ни торговля, — возникала бедность, нищета. А неразлучными спутниками их были долги, которые связывали бедняков по рукам и ногам. Бедняк в минуту тяжкой нужды прибегал к займу и тем еще больше вредил себе. Процент по займам поднялся до такой высоты, до какой он не доходил прежде; законы против должников были строги и суровы; корыстолюбие заимодавцев вошло в притчу. О производительном займе, т. е. о таком займе, который бы служил к усовершению и расширению хозяйства, в эти времена и речи не могло быть. Только непроходимая нужда, безысходная крайность толкала одних к займам; и с другой стороны, только желание нажиться побуждало других предлагать деньги взаймы. Угнетаемый голодом бедняк, как выражается св. Григорий Нисский, «попадался на крючок заимодавца». Со всех сторон слышатся жалобы на ненасытное корыстолюбие заимодавцев. Они обращали в свою пользу нужду своих собратий и делали «бедствие несчастного источником своей корысти». «Бедный приходит к тебе, — говорит св. Василий Великий ростовщику, — и ищет у тебя помощи, а находит в тебе врага, он ищет лекарства, а обретает яд».
При таком положении государства в экономическом отношении — а таким оно стало в особенности в IV и V вв. — задачи Церкви много усложнились по сравнению с прежними временами. Теперь уже было недостаточно побуждать членов христианского общества к труду и настаивать на пользе и благотворности труда, потому что самый ревностный труд не всегда обеспечивал человека, давал ему средства к жизни. Церковь при виде указанного экономического состоянии Империи сделала все, что могла, для облегчения страждущих и исправления недостатков, но она не могла сделать всего, что хотела. Она хотела бы видеть всех благоденствующими и счастливыми, но достигнуть этого можно было соединенными усилиями Церкви и государства, а государство, к сожалению, слишком твердо держалось своих рутинных правил, чтобы идти рука об руку с Церковью и поддерживать ее стремления.
Но и то, что было сделано Церковью, так важно и велико, что историк преисполняется глубокого уважения к представителям церковной власти изучаемого времени. Церковь сама помогала несчастным, не щадя своих средств; она побуждала других оказывать помощь и покровительство неимущим; близко принимала к сердцу бедственное положение крепостных земледельцев; старалась удерживать алчность ростовщиков и поучала человеколюбию жестоких сборщиков податей; положила основания нового, свободного труда и многие одичавшие местности обратила в роскошные нивы и цветущие сады; она сделалась учительницей варварских народов, заполнявших собой Римскую империю, показывая им образец трудолюбия и умения вести хозяйство, обусловливающее внешнее благоденствие человека. Можно ли требовать от Церкви большего?
Церковь сама помогала бедным. — В этом отношении Церковь и ее предстоятели проявляли великое самопожертвование. Все замечательнейшие епископы IV и V вв. в полном смысле слова были отцами для бедных; историк, не лишенный чувства справедливости, должен отметить тот факт, что Церковь, имея значительные материальные средства, смотрела на свои сокровища как на имущество бедных, почему она и употребляла их на благотворение неимущим. Св. Амвросий Медиоланский имел право не без некоторой гордости возразить язычнику Симмаху, который в своем прошении, поданном императору Грациану, домогаясь восстановления статуи Фортуны в сенате, в то же время указывал на громадные доходы христианских епископов, — имел право возразить: «Те, кто указывают на то, что получаем мы (епископы), почему они не тратят своих доходов, подобно нам? Церковь ничем не владеет, кроме веры. Ее имущество суть поддержка для бедных. Могут ли они (язычники) показать нам пленных, которые были бы выкуплены за счет их храмов, показать бедных, которых бы они пропитывали, бедствующих, которым бы они помогали? И они еще осмеливаются утверждать, будто от больших доходов епископов происходят общественные бедствия, когда не могут не видеть, что то, что прежде составляло личное достояние жрецов, то самое теперь иждивается на общественное благо». Амвросий напоминает, что делающиеся епископами отказываются от своего имущества, и он имел полное право напомнить об этом, потому что сам он поступил именно так. Когда он сделался епископом, он отдал все свое золото и серебро Церкви — на пользу бедных. Он удержал некоторое количество денег лишь для пропитания одной из своих сестер. Когда умер брат Амвросия Симмах, то обе сестры его раздали оставшееся после него имение неимущим. Подобным же образом поступали многие другие епископы. Из многих упомянем немногих. Св. Златоуст сам жил очень просто и мало тратил на себя, но все доходы употреблял на бедных; целых 7 700 человек жило щедротами святителя. Блаж. Августин в одной проповеди просит пасомых, чтобы они не присылали ему драгоценных одежд, так как он их будет продавать, чтобы выручку раздавать бедным. Кто хочет прислать ему одежду, которую он стал бы носить, тот должен прислать ему такую, какую носят все и которую он мог бы отдать не имеющему одежды. Василий Великий, Епифаний Кипрский, Павлин Ноланский раздали все свое личное имущество бедным; даже вообще существовало убеждение, что каждый епископ должен поступать так же. По смерти епископа Константинопольского Аттика народ в Константинополе потребовал, чтобы на место умершего был поставлен в епископы Сисинний, потому что — доказывал народ — он так много помогает бедным. Желание народа было уважено.
Церковь побуждала более достаточных ее членов приходить на помощь неимущим. — Быть может, никогда не произносилось так много и таких сильных проповедей, взывающих о помощи бедным, как в рассматриваемое время. Крайняя нищета народонаселения побуждала к тому проповедников. На Церковь как на свою благодетельницу смотрела целая масса бедных, беспомощных всякого рода, голодных, нагих, больных и ждала своего спасения. Проповедники, проникнутые неподдельным чувством сострадания, обращаясь за помощью к имущим классам, выставляют себя прямо уполномоченными, делегатами от нищих, выполняющими возложенную на них обязанность. Вот как говорил св. Златоуст своим слушателям. «Я стану говорить теперь о деле справедливом, полезном, таком, которое сделает вам честь. К этому я уполномочен нищими города. Они требовали от меня не словами, не общими заявлениями, но самим своим печальным видом. Ибо когда я поспешал в это церковное собрание и проходил площадью и тесными переулками, то на улицах видел лежащими многих с искалеченными руками, с выколотыми глазами, покрытых неисцелимыми язвами; и я счел ужасной жестокостью с моей стороны не поговорить с вами о них; да и теперешнее время побуждает меня к тому же. Всегда нужно оказывать помощь бедным, но особенно теперь, в это холодное время года». Почти такими же словами заканчивает проповедь о милостыне Августин. «Подавайте бедным, — взывал он, — я прошу вас, я убеждаю, я предписываю вам, я повелеваю. Я не скрою, что я вынужден говорить с вами об этом деле. Когда я прихожу во храм и возвращаюсь, бедные просят меня, чтобы я поговорил с вами об их нуждах. Они увещевали меня поговорить с вами об этом, и если они увидят, что они ничего не получают от вас, то они подумают, что напрасно обращался я к вам. Они ждут от вас помощи. Я лично даю, сколько имею, но если бы я и больше имел, я не мог бы помочь им в должной мере. Я не в состоянии удовлетворить их нуждам, и потому я являюсь ходатаем от них перед вами». Все великие проповедники этих веков были неустанными проповедниками о милостыне. Как часто приходилось говорить Златоусту таким образом: «Вы пеняете мне, что я каждый день говорю вам об одном и том же — о милостыне. Это так, но все–таки я не перестану говорить об этом. Должен ли плохо усвояющий уроки ученик жаловаться на то, что учитель повторяет ему одно и то же? Вы стоите на полдороге, и чья в этом вина?» Такого же рода проповеди произносит св. Григорий Богослов. В одной из своих проповедей он раскрывает мысль, как переменчиво земное счастье, как легко из богатого сделаться бедняком, и этим хочет расположить сердца слушателей к благотворению. «Кто на море, — говорит проповедник, — тот всегда должен опасаться кораблекрушения. Поэтому, коль скоро ты счастливо плывешь, пользуясь попутным ветром, протягивай руку тому, кто потерпел крушение. Пока ты богат и здоров, подай помощь несчастному. Ни в чем так не может человек уподобляться Богу, как в милосердии. Будь богом для несчастного, подражая милосердию Бога». Воззвания пастырей не оставались без ответа. Григорий Богослов рассказывает, что когда Василий Великий побуждал каппадокийцев своим сильным словом оказать помощь голодающим, то слово его увенчалось великим успехом. «Он, Василий, своими поучениями отверз житницы богатых и, как второй Иосиф, доставил бедным и хлеб, и прочие съестные припасы». Амвросий Медиоланский, Лев Великий, позднее Григорий Великий также неутомимо побуждали христиан напитать голодных, одеть нагих.
