Но, оказывается, прав был Чарльз Дарвин. Сколькими способами ни пытались ученые опровергнуть теорию эволюции, им предложенную, психологическая значимость этой теории столь велика, что даже опровержение самой теории не способно эту значимость уничтожить.
Взять, к примеру, обезьяну. Животное не способно усидеть на одной ветке, не меняя своего положения. При этом обезьяна постоянно что-нибудь жует — и так день напролет. Она жует непрерывно с момента, как проснулась, и до тех пор, пока снова не уснет. Возможно, человек все еще не освободился от этого животного наследия, хоть он и ходит на двух ногах, что не составляет такой уж большой разницы. Насколько мне известно, обезьяны не считают, что вы опередили их в развитии. Сама эта идея их весьма забавляет. Они уверены, что вы свалились с деревьев. И в этом есть резон. Вы уже не так сильны, как обезьяны: вам не под силу ни жить на деревьях, ни преодолевать расстояния в несколько миль, перепрыгивая с одного дерева на другое. Вы утратили ту красоту тела, которой наделена обезьяна. А все из-за того, что начали ходить на двух конечностях...
Обезьяны рассуждают так: «Вот бедняжки эти обезьяны, которые и на деревьях-то жить не могут! — а ведь это жизнь, полная борьбы, риска и опасностей. —Мало того, что эти трусы спустились на землю и начали ходить на двух ногах, они еще придумали теорию эволюции ради оправдания собственной трусости!» Ни одна обезьяна не признает теорию эволюции.
Если мое присутствие, Панкайя, вызывает в тебе ощущение собственной детскости, незрелости твоего ума — прекрасно, что ты осознаешь это.
Как только до тебя дойдет, что твое развитие на чем-то затормозилось, что нечто блокирует твое сознание, так у тебя появится и возможность для устранения этих блоков. По существу, само осознание наличия подобных блоков устраняет их.
Существуют вещи, которые необходимо осознать. Осознание само по себе совершает трансформацию, не подразумевая действия для осуществления изменений. Обнаружив детскость своего ума, вы можете также увидеть и то, что вы им не являетесь; а иначе кто же обнаруживает детскость ума. Существует некто за пределами ума — некий наблюдатель на вершине холма. Вы лишь созерцаете собственный ум. Но вы абсолютно забыли, кто его созерцает.
Созерцайте свой ум, но не забывайте и о том, кто созерцает. Именно в нем, а не в уме, сосредоточена ваша реальность. А созерцатель — это всегда совершенно взрослое, зрелое, сосредоточенное сознание. Оно не нуждается в росте. С момента, как вы осознали, что ум — лишь инструмент в руках души, наблюдающей со стороны, ваши проблемы отпадают сами собой: теперь вы можете правильно пользоваться умом. Очнувшийся от сна господин начинает распоряжаться слугой по мере своих надобностей. Обычно господин пребывает в состоянии сна. Мы забываем о своем наблюдателе, и слуга становится господином. А слуга — это всего лишь слуга: он не слишком интеллектуален.
Напомню вам основополагающий факт: интеллектуальность присуща созерцающему сознанию, память — уму.
Память — нечто совсем иное, нежели интеллектуальность. Однако на протяжении веков человечество обманывали, косвенно внушая ему, что в памяти и заключается его интеллектуальность. Ваши школы, колледжи и университеты вместо раскрытия вашей интеллектуальности занимаются раскрытием ваших способностей к запоминанию по принципу: кто больше запомнит.
Теперь нам прекрасно известна механическая природа памяти: ею может обладать и компьютер, но не интеллектом.
Причем компьютерная память может оказаться куда лучше вашей.
Недалек тот день, когда вместо ненужного многолетнего изучения истории и географии, химии и физики люди будут просто носить в карманах маленькие компьютеры. И в любой нужный момент подобный карманный компьютер сможет предоставить вам всю необходимую информацию, причем абсолютно верную.
Человеческая память не столь надежна. Ей свойственно забывать, путать, блокироваться. Иногда вы говорите: «Да, помню-помню, на кончике языка вертится...» Странно, не правда ли? Если это вертится у вас на кончике языка, отчего бы не сказать вслух?
Но вы скажете, что это никак не приходит: «Ну вот сейчас с языка сорвется... И я ведь знаю, что я это знаю. Вот сейчас вспомню.» И все же остается некий блок, совсем тонкий, возможно, всего лишь завеса, не пропускающая это воспоминание. И чем больше вы прилагаете усилий, чем сильнее напрягаетесь, тем меньше у вас шансов вспомнить. В конце концов вы забываете об этом, переключаясь на что-то другое: заваривание чая или работу в огороде. И вдруг, поскольку вы расслабились, успев уже совсем забыть об этом, и напряжение ваше улеглось, это приходит вам на память само собой.
Находясь в напряжении, память сжимается. В расслабленном состоянии — расширяется и способна выдать гораздо больше воспоминаний. Напряженная память сужается до такой степени, что почти их не пропускает.
Однако заблуждение, связанное с приписыванием памяти свойств интеллекта, наблюдается уже на протяжении тысячелетий вплоть до настоящего времени. И тем не менее это лишь заблуждение.
Вы можете встретить как людей, обладающих великолепной памятью, но не блещущих интеллектом, так и лишенных развитой памяти интеллектуалов.
Говорят, Томас Альва Эдисон,.. — возможно, единственный человек, прославившийся по меньшей мере тысячей изобретений, в принципе не обладал памятью.
Как-то в годы I мировой войны он стоял в очереди за продуктовой карточкой. Такие карточки тогда появились впервые. Мало-помалу очередь его приближалась. И вот, наконец, он оказался первым. «Томас Альва Эдисон!» — выкрикнул служащий. На что тот принялся оглядываться, успев забыть собственное имя. Ведь столько лет минуло с тех пор, как отец с матерью, когда еще были живы, звали его по имени. Он давно уже стал таким знаменитым, выдающимся ученым, великим профессором, что никто уже не называл его по имени. К нему обычно обращались: «профессор». Вот он и забыл.
К счастью, один из стоявших в очереди обратил внимание на сходство с Томасом Альва Эдисоном чудака, стоявшего впереди и озиравшегося по сторонам. «Как вас зовут?» — поинтересовался он.
«О, Господи, мне надо сходить домой и узнать у жены», — ответил тот.
«Насколько мне известно, вы Томас Альва Эдисон», — предположил собеседник Эдисона.
«Кажется, я уже слышал это имя, — согласился тот. — Очень может быть, что это я и есть. Если никто больше не претендует на эту карточку, то, вероятно, она моя.»
И это человек интеллекта столь блистательного, каких мало.
Но, отправляясь в турне со своими лекциями, целуя жену, прежде чем сесть в машину, и помахав служанке на прощание рукой, он слышал в ответ: «Вы перепутали: это я ваша служанка, а она жена!»
На что он замечал: «Целыми днями я настолько занят своими экспериментами, что дома оказываюсь лишь ночью. Я видел собственную жену при свете так давно, что прошу меня извинить. Ну давайте же я поцелую настоящую жену, помашу служанке и, наконец, уеду. Поезд уже на платформе.»
Налицо полное отсутствие памяти. Его жена имела обыкновение записывать за ним его мысли... Ведь случалось так, что на ум ему приходила мысль, но незаконченная, обрывочная. И тогда он спешил поделиться ею с кем-нибудь, пока не забыл. И просил того, кто оказывался рядом: «Прошу вас записать эту мысль и сохранить для меня. А когда она снова мне понадобится, напомните ее мне, поскольку это лишь половина мысли. Ко мне, конечно, придет и вторая половина, но я боюсь к этому моменту забыть первую.»
Как-то ему предложили .«Почему бы вам не завести записную книжку, раз у вас такие странности?»
На что ученый ответил: «В том-то и проблема, что когда-то я заводил их, но потом стал постоянно забывать, куда я их деваю. И это только создавало дополнительные трудности. А так мне гораздо удобнее. По крайней мере ответственность за первую половину мысли лежит на ком-то другом, и он мне сам напоминает: «У меня половина вашей мысли. Если к вам в голову придет вторая, избавьте меня, пожалуйста, от этой.»
В Индии, так же, как и в Аравии, Китае, Греции, Риме и вообще странах с древней культурой, язык опирается не на интеллект, а на память. Без помощи интеллекта вы можете стать выдающимся знатоком санскрита, достаточно лишь совершенства вашей памяти.
По принципу попугая... Не понимая, что он говорит, попугай может выговаривать это абсолютно правильно, да еще и с хорошим произношением. Его можно обучить чему угодно.
Так что все древние языки мира опираются на память. Как и мировая система образования. На экзаменах студенту задают вопросы не на интеллект, а на память: на то, как много он способен запомнить из материала учебников. Вы обращаетесь со своей памятью так, будто это интеллект. И в этом кроется колоссальное непонимание. Исходя лишь из собственных знаний, памяти и способности цитировать первоисточники, вы возомнили себя взрослыми, зрелыми, знающими и мудрыми.
