Голод, который испытываешь ты, — ненастоящий, это потому, что ты не наблюдатель. Если ты каждый день обедаешь в час дня, то стоит часовой стрелке остановиться на единице — и ты почувствуешь себя голодным. А ведь может случиться, что в час ночи часы остановились и теперь показывают час дня, а на самом деле сейчас только одиннадцать утра. Голод в тебе может появиться просто потому, что ты увидел часы, которые показывают неверное время. Этот голод фальшивый — интересно, что если немного подождать, такой голод исчезает. Исчезнуть может только ненастоящий голод. Если бы он был настоящим, то лишь возрос бы. Если каждый вечер в десять часов ты ложишься спать, то каждый вечер в это время ты будешь чувствовать себя сонным. Эта сонливость — ненастоящая, она идет от ума. Если в течение десяти минут ты не ляжешь, а вместо этого найдешь чем заняться, сон как рукой снимет, и ты сможешь не спать хоть целую ночь. Если бы сонливость была настоящей, то к 10:30, а тем более к 11:00 ты засыпал бы на ходу; тебе все больше хотелось бы спать. Но она не настоящая; это сработало твое воображение, ты отождествляешь себя с нею.
Так что ты не способен испытывать тот голод, который испытывает просветленный, и такое желание спать, какое испытывает он, тебе почувствовать не дано. Даже на уровне тела ты не можешь познать то наслаждение, которое доступно ехму. Но будь то боль или удовольствие, сон или бессонница, голод или жажда, просветленный стоит в стороне, он не привязан. В этом и заключается его просветленность. Он дозволяет телу управляться самому. Он понимает, что тело функционирует само по себе и быть делателем просто нет никакого смысла. Убери себя, отдели себя немного и просто посмотри, протянет ли тело само или нет. Твое делание только создает проблемы. Вмешиваясь и мешая телу работать в своем собственном ритме, ты лишь служишь источником неприятностей.
Все, что навязано социумом, исчезает, когда ты становишься наблюдателем. Все, что дано природой, будет очищено и исчезнет только с исчезновением тела. Дживан-мукта свободен только от общества, а когда он становится свободен от тела, происходит последнее освобождение, наивысшее освобождение. Тогда, освободившись и от природы, он остается чистым свидетелем.
Будды говорят о двух нирванах, двух просветлениях: нирвана и маханирвана, великая нирвана. Нирвана случилась с Гаутамой Буддой в день, когда в возрасте сорока лет он пришел к пониманию того, что является наблюдателем. После достижения состояния нирваны Будда прожил еще сорок лет, страдая от голода и мучаясь от жажды, нуждаясь в питье и ночлеге; после долгого пешего перехода он по-прежнему чувствовал усталость в теле. И здоровье, и болезни были ему знакомы. Затем наступила маханирвана — тело тоже исчезло. Вначале исчезает социум, потом природа. А когда исчезают и социум, и природа, остается чистый брахман, чистая душа, одна абсолютная реальность.
Пусть вначале исчезнет социум. Саннъяса — это заявление: «Теперь я начал трудиться, чтобы освободиться от общества». Таков смысл, заключенный в саннъясе. Саннъяса не означает, что ты удаляешься в лес, чтобы стать религиозным ищущим, ведь тебе ничего не стоит взять социум с собой. Отправляйся в лес, но если ты был индуистом в миру и продолжаешь считать себя таковым в лесу, значит, туда ты уволок все, чему научился среди людей, и никуда из социума ты не уходил.
Отречься от общества не значит уйти из него. Бежать некуда — куда ты собрался? Отречение от социума означает обретение свободы от всего, что было им навязано. Стань таким же первозданным, каким ты был в детстве. Снова стать легким как ребенок— значит освободиться от общества.
Твоя нирвана случится в тот день, когда ты наконец-то достигнешь полной свободы от социума. Поначалу ты будешь чувствовать, насколько разделены природа и твое «я». Между вами стоит общество, соединяя вас, подобно мосту. Этот мост исчезнет. На одном берегу — ты, на другом — природа; пуруш и пракриты, душа и природа. И в этой игре заключен великий смысл!
Это очень пикантная игра, в нее играют душа — пуруш, мужчина, и природа, пракрити, женщина. Это игра, которую индусы в своей мифологии называли распила — игра пуруш и пракрити, души и природы.
Взгляни на Кришну, который играет с гопи — тысячами прекрасных женщин, его любовниц. Эта история прекрасна. Кришна, душа, пуруш — мужская энергия — стал чистым свидетелем, а вокруг него вьется в танце гопи — пракрити, женская энергия, соблазняя того, кого соблазнить нельзя. В тот день, когда внутри тебя исчезает мост, не остается больше никаких связей с обществом.
Сложно найти более асоциальное существо, чем Кришна. Поэтому ты сколько угодно можешь Кришне поклоняться, но в глубине души ты его опасаешься. Если бы тебе вдруг пришлось встретиться с Кришной, ты побоялся бы пригласить его в дом и представить жене: такой мужчина опасен. Точно так же ты не захотел бы, чтоб твои дети с ним водились, — от этого человека жди беды. Так приятно почитать его издали, но сближаться с ним — совсем другое дело. Кришна полностью освободился от общества; он абсолютно асоциален.
Эта история с гопи, которые вились вокруг него, повествует о том, что происходит, когда ты сбрасываешь с себя последние условности, навязанные тебе обществом, и снова становишься невинным, как дитя. Вот почему Кришну чаще всего изображают в виде ребенка. Он прожил до восьмидесяти лет, но изображений Кришны-старика ты не найдешь — и не потому, что он так и не состарился, — годы явно взяли свое, ведь так определено природой. Его тело, наверное, стало слабым и согбенным, зубы выпали. Ему, должно быть, приходилось пользоваться палочкой, чтобы ходить. Но мы и представить себе не можем, чтобы
Кришна ходил при помощи палочки; мы и мысли такой не допускаем. Не подобает тело Кришны представлять старым и изможденным.
Да, природа, должно быть, взяла свое, но все же пуруш, дух, оставался всегда свежим и молодым, как только что распустившиеся листья. Поэтому художники и поэты, как, например, Сурдас8, в своих стихах и картинах рассказывают о детстве Кришны. Это сущностная природа чистого духа. Кришнамурти называет такое детское состояние состоянием необусловленности — свободы от всех правил и ограничений, свободы от общества, свободы от малейших следов, оставленных в тебе кем бы то ни было: безусловное, непотревоженное сознание.
Но факт, что ты растворяешься в чистом наблюдении, не означает, что природа тотчас остановится. Природа продолжает свой танец; у нее есть свои движущие силы. Представь, что ты едешь на велосипеде и перестаешь крутить педали. Велосипед по инерции проедет еще некоторое расстояние. Если в этот момент ты едешь в гору, расстояние будет очень коротким; а если едешь под гору, то без всяких педалей ты будешь катиться еще долго. Поэтому люди, достигшие нирваны до тридцати пяти лет, подобны велосипедисту, который прекращает крутить педали, поднимаясь в гору. Велосипеду тяжело ехать дальше. До тридцати пяти лет жизнь — восхождение в гору. Тридцать пять — это пик. Поэтому те, кто достигает знания, нирваны до тридцати пяти, долго не живут; танец природы очень скоро после этого прекращается. Лишь с невероятными трудностями танец природы, тела, можно заставить длиться дальше. Желание, страсти, которые раньше давали импульс, теперь прекратились. Импульс для тела к продолжению жизни теперь может исходить только от сострадания, а это нелегко. Так что все те, кто становится просветленным до тридцати пяти, как Шанкарачарья и ему подобные, умирают молодыми.
У людей, достигших просветления после тридцати пяти, велосипед их жизни продолжает катиться, повинуясь своей собственной движущей силе; жизнь теперь идет под уклон. Поэтому Махавира и Будда прожили до восьмидесяти лет. Как только жизнь начинает идти под уклон, ее велосипед может еще долго катиться сам по себе, крутить педали тебе уже не нужно. Даже если ты стал лишь наблюдателем, танец тела продолжается — голод, жажда, — но ты остаешься в стороне. Раньше ты был делателем; теперь ты — наблюдатель. До сих пор ты был участником, но теперь ты свидетель, тебя больше не волнует результат, ты уже не пытаешься на него повлиять. Пока ты был участником, в тебе жило беспокойство — а как все сложится, какие будут последствия. Теперь, чем бы все ни закончилось, никакого беспокойства в тебе нет.
Именно об этом Кришна говорит Арджуне, когда просит его не беспокоиться об исходе битвы и отказаться от желания победить. Он просит Арджуну стать свидете-телем, просто наблюдать за всем, что происходит. Пусть природа — пракрити — возьмет свое и сделает все, что ей вздумается. Ты стоишь в стороне. Вначале исчезнут все следы общества, его условностей. Затем природа тоже остановит свое движение. Долго ли гопи будут танцевать? Они устанут.
