— Если на контакте внутреннего с внешним человек резко отталкивает, отрицает, ненавидит, исключает, то все, что вывело к этому «выключается». «Выключаются» физиологические процессы печени, почек, сердца, сосудистой и гармональной систем. Человек сужает жизненное пространство, будет болеть. Так вот, в ходе инь — размягчения наступит момент созидания. На острое воздействие в костях и суставах идет отложение, в мышцах — наращивание, в уме — осмысление. Так совершается формирование. Лишь Острый инь отрицает и не прибавляет, а выключает, вычеркивает, вычитает.
Андо слушал внимательно, а Оцуки весь «горел».
— Ты достойный учитель, — сказал он. — За всем, что ты говоришь, кроются огромные, неисчерпаемые возможности для Человека. Следовательно, избавляться от болезней, развивать способности, создавать свою форму и менять ее можно самому?!
— Да. Для этого есть «иглы» внешних воздействий в виде «мировоззренческих» тонизаторов, интеллектуальных направленностей действий, погодных и климатических условий, слов и кулаков. Эти «иглы» существуют для всех и у всех. Но «втыкать» их в себя можно беспорядочно и стихийно, а можно действовать так, что каждое соприкосновение двух миров будет результироваться созиданием. В моем понятии Дзен — это такое соприкосновение двух миров — внутреннего и внешнего, когда каждую секунду следует соответствие. С прекращением соответствия наступает смерть.
— Удары, ведущие к окостенению и отрицанию, — пробормотал Андо. Было заметно, что он болен и эта тема его волнует. Там, далеко была родная Япония. Доживет ли до возвращения? — Значит ты знаешь природу болезней и смерти…
— Почему ты принял слово Учитель как должное? — торжественным и официальным тоном сказал Оцуки.
— Мы все учителя друг друга, — твердо ответил я. — Так как из понятия «игл» каждый тонизирует другого при контакте общений.
Оцуки и Андо сошли на землю, сели на пятки и глубоко в Ваджрасане поклонились мне. Я тоже опустился на колени и поклонился им. Мы расстались. Последующие встречи были обеспечены, так как меня интересовали возможности мастеров Востока, а моих собеседников увлекли знакомые и присущие их культуре темы.
Меня радовало то, что я нашел все-таки людей, культура которых имела то же направление. Они понимали, следовательно я способен сделать второй шаг. Мало кто осознает, что можно иметь «семь пядей во лбу», обладать феноменами и не найти общего языка с другими. Поэтому от особенных людей требовали чуда. Чудо это должно быть зримым. Удивительно! Не нюхаемым, не слышемым, не обоняемым, не вкушаемым, не осязаемым, а зримым… Да, догмат зрения велик. Ну, а что, если чудо будет за пределами этих органов восприятия. Тогда нет контакта. Тогда и говорить не о чем. Отсюда понятны мои переживания по поводу энергоинформационного видения. Это «зрение» иной природы. Его нельзя видеть, слышать, щупать, нюхать. Люди будут срываться в этом месте. «Покажи чудо!» — будут говорить они и удивятся, если их в ответ попросить сделать зримым то, то они слышат. Зрением нельзя слышать, а слухом — видеть. Но тупая диктатура зрения заключается в том, что новое непременно должно быть видимым.
Впрочем долгое время я радовался тому, что никто не видит и не слышит мои возможности. Однако теперь я радовался тому, что есть те, которые их воспринимают. Им знакома технология. Им знакома культура биоэнергетической сферы.
Сгрудившиеся на слиянии двух речек тополя уже отливали вечерним оттенком. Эти гиганты питали окружающий воздух тонким ароматом листвы. Они, как братья-богатыри слились в едином движении, определение которому — жизнь. Андо, наверное, часто медитировал на них, так как вот эти два крайних носили далекую-далекую тоску. А вот эти три тополя, стоящие ближе к околышку слияния речек, несли в себе привкус кукурузы, галечно-песчанистой земли.
— «Наверное, чеченцы живут в тех домах за огородом», — посмотрел я в сторону спрятавшихся домиков, — «Даже деревья Талгара принадлежат чужим и далеким уголкам Земли».
— Я тебя уже целый час разыскиваю, — спешно подошел Абдыбай и торопливо сел на камень возле говорливой воды. Пришедший с ним молодой чеченец остался стоять.
— Нужна помощь. Невесту надо украсть, — продолжал разгоряченный друг.
— Когда? — спросил я, разглядывая покрасневшего жениха.
— Сегодня ночью.
— Любовь — занятие возвышенное, — сказал я, — Но ночью будет дождь.
Абдыбай глянул удивленно на чистое небо и сказал:
— Не удивительно, если ты его сам вызовешь… Чеченцы тебя уважают за бесстрашие… И с каких это пор ты стал о каком-то дожде говорить, когда речь идет о любви!?
— Не суетись. Ты же знаешь, что я согласен.
Адыбай энергично поднялся.
— Брать невесту будешь ты. Она тебя знает. А то приведешь какую-нибудь старуху.
— Вы что опозорить меня решили? Что значит «приведешь»? А где кони?!
— На машине будем воровать, — гордо сказал юноша.
— На «Победе».
— Жаль, — буркнул я и поднялся от смеющейся воды, уже потемневшей в вечерних сумерках.
— Мы можем тебе достать коней, если ты так любишь показуху, — хихикнул Абдыбай.
— Не в «показухе» кража невесты, а в обычае. И потом, что это за аргумент: «чеченцы тебя уважают»?
— А в том, что если братья и отец догонят, то убивать в первую очередь будут тебя.
— Это меня успокаивает, — пошел я по откосу, образующему склон реки.
Тут же, на обочине дороги, стояла «Победа».
— Ваха, — протянул мне руку шофер, — Абдыбай наш друг.
Мы сели в машину и вскоре выехали на темные ухабистые улочки Авата. Машина ехала с выключенными фарами, что достаточно меня смешило. Еще светила яркая луна над утопающими в дрему горами, но тучи быстро надвигались с запада.
— Подождем, — сказал Ваха. — Время еще не подошло.
Мало кто из молодых чеченцев курил и пил. Они уважали старинные обычаи. Свиное сало тоже считалось греховным. Но Коран читал не всякий. Эта священная книга была редкостью для них. Да и найти ее можно было у муллы только на арабском языке. Чеченцев и ингушей я душевно уважал. В их обычаях говорил голос гор.
— Пора, — сказал Абдыбай. — Дойдешь до конца улицы. Затем свернешь направо. там она тебя найдет.
— Точнее ориентира не придумаешь, — пробормотал я, но успокоился, когда юноша вышел из машины вместе со мной.
Мы дошли до конца улицы, когда к нам кинулась темная фигурка с узлом в руке. Все так просто. Любовь нетерпелива в оправе инь.
— Могли и без меня обойтись, — пошутил я возле машины, как тут же над головой грохнул встрел.
— Бежим, — крикнул горец и дернул подругу в машину за руку.
— Дайола, — крикнул я и, с шумом за десятерых, кинулся в кукурузу.
Машина завизжала стартером, чихнула пару раз и заглохла. Я присел и на фоне еще чистого неба увидел фигуру с ружьем.
— «Готовились, — подумал я и сорвал огромный кукурузный початок. Сколько их? Как расставили свои силы?»
Трое. Одновременно я «пощупал» их состояние. Не обозленные. Сильно кинув початок в кусты для отвлечения, я тенью возник рядом с рослым парнем.
— Своих не перестреляйте, — сказал я ему на русском языке. Несмотря на неожиданность моего появления, он даже не вздрогнул.
— Это брат Эдика. Я узнал его, — раздался детский голос.
— «Четвертый. Как это я его не обнаружил», — посмотрел я на еле заметную фигурку.
— Эдика мы уважаем, — с акцентом сказал парень. — Поэтому даем пять минут. Через пять минут придет отец и мы будет вас резать.
Машина визжала. Я подошел к ней и рванул с такой силой, что она игриво подпрыгнула и закудахтала.
— Вперед, — сказал я втискиваясь на заднее сидение. Абдыбай сидел на переднем сидении сильно пригнувшись.
— А ты чего прячешься? — пошутил я, как вновь грохнул выстрел прямо по машине, переваливающейся на кочках с боку на бок.
Шофер прижался к рулю и мы, немыслимо для такой дороги, помчались с выключенными фарами. Из-за холма выскочила фигура всадника. Он красиво осадил лошадь. Опустил ружье и одной рукой выстрелил по машине. Смех разбирал меня, но этот серьезный спектакль мне нравился. «Артисты» в машине сжались в комочки. Трещины от дроби расползлись по стеклу.
— На конях было бы лучше, — сказал я, — Будем надеяться, что у него нет гранаты.
Лошадь мчалась рядом. Всадник стал перезаряжать ружье.
— Тормози! — крикнул я Вахе. — Мы так не договаривались. Всадник тоже остановил коня, но я был уже рядом с ним. Ударом по прикладу я выбил ружье и спокойно вернулся к машине. Впереди шоссе ведущее в Талгар. Все молчали и я углубился в размышления.
— «Отсутствие зрения можно компенсировать развитым до меридианного восприятия телом. Однако, либо я не понимаю У-СИН и ЙОГУ, либо мудрейшие не сочли нужным объяснить, что мышцы и сухожилия — это не меридианы, что живот и солнечное сплетение есть у всех, но чакры Сватхистхану и Манипуру предстоит развивать. Это придется растолковывать тем, кто решил стать на путь второго рождения. Всему есть мера. Мера, граница, предел… Но почему так силен догмат органа зрения?» — перед глазами возникали асаны йоги и движения в боевых искусствах. Мне было понятно, что здесь тело является условием, но это не указывалось в описаниях.
