Ознакомительная версия.
Я ничего не слышу из-за этого рёва!
Молодой человек задумчиво почесал ногу и двинулся прочь. Я снова взглянула на корову: громадная, чёрная, с длинными ушами, напоминавшими вороньи крылья, и большим выменем.
Корова была чрезвычайно настойчива и полна энергии — такая уж точно лягнёт, да ещё и нагадит сверху.
— Господин, — попросила я, — пусть пока останется. Она нам понадобится.
— Понадобится? Да ведь она мешает! — возмутился мой прилежный ученик.
— Да-да, понадобится, — решительно кивнула я.
— Караульный! — позвал комендант.
— Господин? — гаркнул тот, снова появившись в дверях.
— Приказ отменяется! Пусть корова остаётся.
— Но, господин, она же съест последнее дерево… Так точно, слушаюсь!
— щёлкнул каблуками караульный, встретив суровый взгляд начальника.
— И ещё…
— Господин?
— Повернитесь кругом, выйдите отсюда, тихо закройте дверь, сядьте на скамейку напротив и ничего не делайте, совсем ничего — пока я вас не позову. Понятно?
— Так точно, господин! Сидеть и совсем ничего не делать. Слушаюсь!
— Караульный исчез, и мы с комендантом облегчённо вздохнули.
Я высунулась в окно, сорвала несколько мясистых листьев и бросила на землю, чтобы нашей гостье было чем заняться. Потом вернулась за стол и снова взяла в руку перо.
— Итак, ещё раз — это…
— Перо.
— И всё?
— И всё.
— Само по себе?
— А как же иначе?
— Теперь посмотрим. — То же самое когда-то произнесла Катрин, обращаясь ко мне. — Идите сюда.
Комендант вместе со мной подошёл к окну и выглянул наружу. Я бросила взгляд на его кудрявые чёрные волосы и крупные черты лица, только сейчас осознав, как похожи они с моим отцом. Сердце пронзила острая боль. Подумать только, целых три года — три долгих года я не видела своих родных!
Я прищёлкнула языком, подзывая корову. Она подняла голову и недоверчиво повела ушами.
— Ну, ну, я не трону тебя, — ласково проговорила я, — вот тебе ещё. — и протянула ей новое бамбуковое перо коменданта. Тот изумлённо поднял брови и открыл рот, чтобы остановить меня, но было уже поздно. Массивный язык мелькнул в воздухе и исчез, мгновенно слизнув предложенное лакомство. Послышался хруст, и корова уставилась на нас, ожидая продолжения. Я бросила ей ещё пару листьев и снова уселась за стол вместе с учеником. Потом вытащила из стакана новое перо.
— Ещё раз — что это?
— Перо! — воскликнул он, уже несколько раздражённо.
— И всё?
— И всё!
— Само по себе?
— Само по себе.
— Значит, и для коровы оно — перо?
Комендант озадаченно нахмурился. Он бросил взгляд на окно и нервно облизал губы. Потом неуверенно проговорил:
— Ну., не знаю, можно ли так сказать. Не думаю, что корова видит его… э-э… как перо.
— Вот именно! — с жаром воскликнула я, стараясь воспроизвести тон и выражение лица Катрин, её ясный и жёсткий взгляд, от которого хотелось плакать. — Разве не очевидно, что с точки зрения коровы это нечто иное — совершенно иное? Вы же понимаете: для неё это просто еда!
— Ну… да. Наверное… — промямлил комендант.
— Наверное? Или точно? Для неё это совсем не перо, согласитесь!
— В общем, конечно… То есть… Да, так и есть, — кивнул он.
— Итак, вы считаете, что это перо, а корова считает, что еда. Так кто же из вас прав? Еда это или перо? Что это на самом деле? — настаивала я.
Помолчав растерянно, он, наконец, ответил:
— Не знаю, можно ли сказать, что кто-то из нас прав. Корове кажется одно, мне — другое… Наверное, можно сказать, что всё зависит от того, кто смотрит. — Он взглянул на меня, ожидая реакции. Но от меня не так-то просто было отделаться.
— Так это всё-таки не перо?
— Ну… не для всех, скажем так.
— Значит, не только перо?
— В каком-то смысле, да, — согласился он.
— То есть, не перо само по себе, так? Иначе оно было бы пером и для коровы! Я права?
— М-м… Пожалуй… То есть, да, конечно, ты права, — кивнул он, напряжённо размышляя.
Пора было ему помочь. Я показала на исписанный лист.
— Что это за бумага?
— Рапорт, — удивлённо ответил комендант. — В столицу, для начальника.
— Просто рапорт? Сам по себе?
— М-м… нет, — покачал он головой. — Его написал я. Взял чистый лист, стал писать, и тогда он стал рапортом. Сам по себе он бы им не стал.
Я взяла в одну руку рапорт, а в другую — перо.
— Посмотрите, разве вы не видите? — Моё лицо горело, также, как лицо Катрин, когда она вела меня тем же путём. — Неужели вы не понимаете, что с пером всё происходит точно так же?
— Нет… не понимаю, — поморщился он, явно огорчённый тем, что не может разделить мой энтузиазм.
— Перо — оно такое же! Вы сами делаете его пером, потому что вы им пишете. Это просто тоненькая зелёная палочка, и больше ничего, но когда вы смотрите на неё и думаете о ней как о приспособлении для письма, тут-то она и превращается в перо… — Я сделала паузу, давая ученику возможность уловить мою мысль и продолжить её. И он оправдал мои ожидания.
— Ах, вот оно что! Ну да, конечно, теперь я понимаю… А корова… ведь она мыслит совсем по-другому — ну да, и её разум способен сделать из той же зелёной палочки только лишь еду! Если бы это было только перо, само по себе, тогда и корова не могла бы видеть в нём ничто другое — она и не подумала бы его съесть… — Комендант задумался, потом прошептал:
— Вещи не существуют сами по себе. Потрясающе! Никогда бы не подумал! — Он ещё помолчал, потом озадаченно спросил: — Но какое это имеет отношение к моей больной спине?
— Очень большое, — ответила я.
— Об этом позже? — улыбнулся он.
— Подумайте пока сами, — кивнула я и вернулась в свою тюрьму, которая уже становилась не совсем тюрьмой.
Четвёртая неделя июня
— Вы помните, как я говорила о самой вредной мысли, которая запирает ветры в каналах и вызывает боль в вашей спине. Она ещё хуже, чем эгоизм, и, по существу, лежит в его основе. На самом деле именно эта мысль вызывает любую боль, физическую или душевную.
— Да, я помню, — кивнул комендант.
— Итак, что же это такое? Это тот самый образ мышления, который переделывает вещи, и Мастер говорит, что основная цель и смысл йоги — прекратить подобную практику.
— Ну… — задумчиво проговорил он, — остановить мысли, которые забивают каналы и вызывают проблемы со спиной и всем прочим — цель вполне понятная. В таком случае позы, то есть упражнения, которые для большинства людей и есть йога, просто помогают достичь этой цели — мы как бы стучим по трубам снаружи. В то же время мы прочищаем их изнутри, выправляя потоки мыслей-ветров…
— Так и есть, — подтвердила я, ожидая вопроса.
— Меня одно только беспокоит, — продолжал он. — Понятно, что сидеть в тишине и представлять, как забираешь чужую боль, а потом уничтожаешь её в своём сердце, очень полезно для внутренних ветров, поскольку они привязаны к мыслям. И дарить мысленно людям то, о чём они мечтают, тоже полезно. Однако я не вижу, какое отношение ко всему этому имеют рассуждения насчёт пера и рапорта. Ну, хорошо, мой разум заставляет меня считать бамбуковую щепку пером, а разум этой проклятой коровы заставляет её рассматривать ту же самую щепку в качестве десерта. Таким образом, перо оказывается совсем не тем, что я думал, а значит, я всё время мысленно переиначивал вещи, считая, что они существуют сами по себе, без моего участия, тогда как на самом деле они лишь то, чем их делает моё сознание. Но что из этого следует? С добрыми мыслями всё понятно, а как мне действовать тут? Что может помочь мне исправиться, как помогают, к примеру, позы?
Когда комендант закончил, мы оба внезапно осознали, насколько он продвинулся вперёд. За всё время беседы его рука ни разу не дотронулась до поясницы. Мешки под глазами почти исчезли, сон наладился. Вообще, симптомы выздоровления куда труднее заметить, чем, скажем, начавшуюся боль в спине. Вот почему заслуги учителей йоги так редко бывают оценены по достоинству.
— Вам следует увидеть всю картину целиком, — улыбнулась я, — и тогда мы сможем наметить план действий, направленных на основную причину вашей боли.
— Я думал, что всё дело в каналах, — сказал он. — Каналы, внутренние ветры, забитые трубы и так далее. Разве не в этом основная причина?
— Есть причины, и есть причины причин, — ответила я. — Надо двигаться вглубь, тогда мы доберёмся и до основной. Давайте-ка начнём с самого начала — с материнской утробы.
Комендант внимательно слушал, пристально глядя мне в лицо.
— Итак, — продолжала я, — худший из способов мышления — думать, что вещи могут существовать сами по себе. Это и есть то, что Мастер называет «неправильным пониманием мира». Оно хуже всего, потому что само засоряет наши внутренние каналы и вдобавок вызывает другие плохие мысли, которые приводят к тому же самому, а закупорка каналов и вызывает все наши болезни, физические и душевные. В первую очередь вам надо понять, что привычка переиначивать всё окружающее есть у нас с самого рождения. Каждый получает её ещё в утробе матери.
Ознакомительная версия.
