Глава 7. Психический центр
Мы — это не разум, так как все наши мысли исходят из Разума более широкого, чем наш — из всеобщего Разума; мы — это не витальное, т. е. не являемся ощущениями и действиями, так как все наши побуждения, импульсы исходят из Витального более широкого, чем наше — из всеобщего; мы также не являемся этим телом, ибо его компоненты состоят из Материи, которая подчиняется законам более великим, чем наши — законам всеобщим. Тогда что же это такое — тот элемент в нас, который не есть ни наша социальная среда, ни семья, ни наши традиции, ни брак, ни профессия — элемент, который не является игрой всеобщей Природы или обстоятельств, но тем не менее дает нам ощущение «я» даже тогда, когда все остальное разрушено? По сути дела наше истинное «Я» обнажается именно тогда, когда все рушится, потому что тогда наступает момент нашей истины.
В процессе нашего исследования мы наблюдали различные центры и уровни сознания и видели, что за этими центрами живет сознание-сила, связующая различные состояния нашего существа (главным следствием ментальной тишины и успокоения витального было отделение этой сознание-силы от ментальной и витальной деятельности, которыми она обычно захвачена), и ощутили, что этот поток силы или сознания — это сама реальность нашего существа, действующая за различными его состояниями. Но эта сознание-сила должна быть чьим-то сознанием. Кто или что в нас является сознающим? Где центр, где хозяин? Или мы попросту марионетки некого всеобщего (универсального) Существа, которое и есть наш подлинный центр, поскольку все ментальные, витальные и физические виды деятельности всеобщи по своей природе? На самом же деле истина оказывается двойственной по своему характеру, но уж, конечно, никоим образом мы не марионетки, за исключением тех случаев, когда мы упорно продолжаем отождествлять себя с фронтальным существом, ибо оно-то как раз и есть настоящая марионетка. У нас, действительно, есть индивидуальный центр, который Шри Ауробиндо называет психическим существом, так же, как и некий космический центр или центральное существо. Нам предстоит отыскать шаг за шагом как первый центр, так и второй, и стать Хозяином всех наших состояний. Для начала мы попытаемся найти свой индивидуальный центр, психическое существо, которое также называют душой.
Это одновременно и самая простая, и самая сложная вещь на свете. Самая простая — потому что что ребенок понимает ее или, вернее, живет в ней самым естественным образом: он — царь, он — в центре всего мира, он живет в своем психическом существе.[83] Самая сложная — потому что эта естественность очень скоро покрывается всевозможными идеями и ощущениями; мы начинаем говорить о «душе» — т. е. ничего уже в ней не смыслим. Все страдания юности — это ни что иное, как история медленного «пленения» психического существа (мы говорим о «страданиях роста», но, скорее всего, существуют лишь страдания от удушья, а зрелости достигают тогда, когда состояние удушья становится естественным состоянием). Таким образом, все трудности ищущего — это обратный процесс, история медленного высвобождения из всякой ментальной и витальной мешанины. Но на самом деле, как мы увидим, это не есть возвращение к отправной точке, во-первых, потому, что назад пути нет, а, во-вторых, потому, что новорожденное психическое, которое обретают в конце пути (в конце, который всегда является началом) — это не сиюминутное преходящее достижение, но сознательное господство. Ибо психическое — это существо, оно растет; это чудо вечно длящегося детства во все более просторном царстве. Оно находится «внутри, как ребенок, который должен родиться», — говорит Риг Веда (IX.83.3).
Психическое рождение
Первый признак открывающейся психики — это любовь и радость — радость, которая может быть очень интенсивной и мощной, но без всякой экзальтации и без объекта — спокойная и глубокая, как море. Психической радости ничего не нужно для того, чтобы быть, она есть; даже в тюрьме она не может не существовать: это не ощущение, а состояние — как река, которая искрится, сверкает везде, где бы она ни протекала — по грязи ли или по камням, через горы или по равнинам. Это любовь, которая не является противоположностью ненависти и которой ничего не нужно для поддержки, она просто есть. Она горит постоянным огнем независимо от того, с чем она встречается, горит во всем, что она видит и чего касается, просто потому, что она не может не любить, такова ее природа; для нее нет ничего высокого или низкого, чистого или нечистого; ни пламя ее, ни радость не могут померкнуть. Есть и другие знаки ее присутствия: она легка, ничто не является бременем для нее, как будто сам мир — это площадка для ее игр; она неуязвима и неприкосновенна, как будто навеки находится за пределами всех трагедий, вне всех катастроф; она — провидец, она прозревает; она спокойна, очень спокойна — едва заметное дыхание в глубинах существа; и широка, безбрежна, как море. Ибо она вечна. И свободна; ничто не может сковать, пленить ее: ни жизнь, ни люди, ни идеи, ни доктрины, ни страны — она — за их пределами, всегда по ту сторону их, и все-таки находится в сердце всех и каждого, как будто она едина со всем. Это Бог в нас.
Вот каким предстает психическое существо видящему взгляду: Когда вы смотрите на кого-нибудь, кто сознает свою душу и живет в душе своей, — говорит Мать, — вы чувствуете, как вы нисходите, вы проникаете глубоко-глубоко в человека, далеко, очень далеко внутрь. Обычно, когда вы смотрите людям в глаза (бывают глаза, в которые войти невозможно, они подобны закрытым дверям, но глаза некоторых — открыты, и вы можете войти), недалеко от поверхности вы наталкиваетесь на нечто вибрирующее, иногда оно светится и искрится, и если вы не обладаете знанием, вы скажете: «У него живая душа» — но это не душа, это его витальное. Для того, чтобы найти душу, вам нужно удалиться с поверхности, уйти глубоко внутрь, глубоко-глубоко, спуститься вниз, на самое дно, туда, где безмолвно, спокойно; и там вы находите нечто мягко греющее, спокойное, состоящее из какой-то обильной субстанции, обладающее необыкновенной полнотой и неподвижностью, исключительно мягкое — это душа. И если вы продолжаете этот процесс, оставаясь сознательными, приходит ощущение изобилия, полноты с неизмеримыми глубинами. Вы чувствуете, что если бы вы вошли туда, то раскрылись бы многие тайны; это подобно отражению чего-то вечного на тихую, спокойную поверхность воды. Времени больше не существует. У вас возникает впечатление, что вы были всегда и будете вечно.
Но это только признаки, внешнее выражение того, что существует само по себе и что мы хотим пережить сами, непосредственно. Как открыть двери психического существа? Ведь оно недурно скрыто. Прежде всего, оно скрыто нашими идеями и ощущениями, которые бессовестно обкрадывают его и подражают ему; у нас столько всяких мнений о том, что высоко и что низко, что чисто, а что нечисто, божественно или небожественно, столько сентиментальных стереотипов по поводу того, что заслуживает любви, а что — нет, что бедное психическое существо не имеет никакой возможности проявить себя, так как его место уже занято всем этим хаосом. Стоит ему показать свое лицо, как на него тут же набрасывается витальное, которое в экзальтации использует его для блестящих полетов, для своих «божественных» и мутных эмоций, собственнической любви, расчетливого благородства и яркой безвкусной эстетики; или же разум заточает его в клетку и использует для своих особенных идеалов, непогрешимых филантропических схем, для своей ограниченной этики и моральных догм; или его присваивают себе церкви, бесчисленные церкви и заключают его в символы веры и догматы. Где же психическое существо во всем этом? И все же оно здесь — божественное, терпеливое, стремящееся пробиться сквозь все наслоения и на самом деле использующее все то, что ему дано или что ему навязано, как говорится, «оно довольствуется тем, что имеет». И именно в этом заключается проблема: когда бы оно ни выходило из своего укрытия, пусть даже на секунду, оно выплескивает на все, чего оно касается, такое великолепие, что мы склонны принимать за его лучащуюся истину те обстоятельства и окружение, при которых к нам пришло это откровение. Тот, кому довелось раскрыть свое психическое существо, слушая Бетховена, скажет: «Музыка, одна лишь музыка истинна и божественна в этом мире». Другой, почувствовав свою душу среди безбрежных океанских просторов, создаст религию открытых морей. Третий будет бесконечно верить лишь своему пророку, своей церкви или своему евангелию. Каждый вокруг своего переживания сооружает свою собственную доктрину. Но психическое существо свободно, чудесным образом свободно от чего бы то ни было! Ему не нужно ничего для того, чтобы существовать, это воплощенная Свобода, и оно использует нашу более или менее возвышенную музыку, наши более или менее великие писания просто для того, чтобы пробить в человеческом панцире отверстие и выйти на свет. Оно дает свою силу и любовь, свою радость, свой свет и свою неопровержимую открытую Истину всем нашим идеям, всем нашим ощущениям и доктринам потому, что для него это единственная возможность проявить себя, единственное средство выражения, которое у него есть. Но взамен этого эмоции, идеи и доктрины извлекают из него уверенность в своей правоте; они присваивают его себе и обволакивают его, вытягивая из этого элемента чистой Истины свои неоспоримые утверждения, свою исключительную глубину, свою одностороннюю универсальность, и сама сила элемента истины увеличивает силу элемента заблуждения.[84] В конце концов психическое настолько поглощается, настолько сливается со всем остальным, что мы уже не можем отличить и отделить подделку, не разрушив самой ткани истины — так вот и живет мир, отягощенный полуистинами6 которые еще тяжелее, чем ложь. Может быть, настоящая трудность заключается не в том, чтобы освободиться от зла, которое легко распознать, если мы хоть немного искренни, но в том, чтобы освободиться от того добра, которое является ни чем иным, как обратной стороной зла, и навечно узурпировало лишь крупицу истины.
