И, конечно, не один, а дюжины две людей достигли просветления. Но это были те, кто овладел искусством слышать, кто научился безмолвию. Они стали просветленными не благодаря словам Будды, а благодаря тому, что смогли почувствовать Будду - его присутствие, вибрации, безмолвие, его глубину, его высоту.
Эти две дюжины людей обрели просветление не только с помощью слов Будды. Его слова оказали определенное воздействие: они привлекли людей к Будде, они помогли им осознать всю красоту простых слов в устах просветленного.
Привычные жесты становятся изысканными, обычные глаза становятся прекрасными, обретают невиданную глубину и смысл. Даже то, как Будда ходит и спит, имеет необычайное значение. Эти люди стремились понять не слова Гаутамы Будды, а его внутренний мир, его внутреннюю природу. Душа Будды и есть единственно истинный язык просветления.
Но Будду слушали миллионы, миллионы стали его учениками. В день его смерти, в тот же самый день, возникли тридцать две школы, тридцать две группы из числа учеников - все они по-разному интерпретировали учение Будды. Неоднократно предпринимались попытки объединить эти школы, собрать воедино все учение Будды, но все они оказались тщетными. До сих пор продолжают существовать тридцать две совершенно разные версии великого наследия; трудно даже поверить, что слова одного и того же человека могут получить так много разнообразных толкований.
И сегодня эти тридцать две школы продолжают ссориться. За двадцать пять веков они так и не сумели примириться друг с другом. В сущности, их разногласия только усилились. Теперь все эти школы стали независимыми философскими течениями, утверждающими следующее: "Вот истинное учение Гаутамы Будды, все остальные обманывают вас. Вот подлинное святое писание. Все, что предлагают вам другие, - просто собрания сочинений тех, кто ничего не понял".
Миларепа, ты поднимаешь очень важный вопрос: "Что является языком просветления?" Язык просветления - это душа просветленного человека. Понять его внутренний мир, перестать обороняться, открыть самые потаенные дверцы своей души, принять его любовь, настроиться с ним на одну волну...
Постепенно сердце того, кто готов, кто открылся и не боится, начинает биться в унисон с сердцем мастера. Происходит что-то невидимое глазу. Происходит то, что было услышано без всяких слов. То, что невозможно передать словами, было передано через безмолвие - достаточно только заглянуть в твои глаза, или взять тебя за руку, или сесть рядом с тобой в тишине.
Но языка как такового... его просто нет.
Дедушка Хаим Гольдберг пришел к врачу.
- На что жалуетесь? - поинтересовался доктор.
- Доктор, вы не представляете, что со мной происходит: после первого я чувствую большую усталость; после второго у меня все болит; после третьего у меня бешено колотится сердце; после четвертого меня пробивает холодный пот; после пятого я так изнемогаю, что кажется, просто помираю.
- Невероятно! - воскликнул врач. - Сколько же вам лет?
- Семьдесят шесть.
- Ну, в свои семьдесят шесть, не кажется ли вам, что нужно останавливаться уже после первого?
- Но, доктор, - возразил Хаим, - как же я могу остановиться после первого, если моя квартира находится на пятом этаже?
Толку от языка немного, даже, как видим, в обычной жизни. Вместо того чтобы способствовать пониманию между людьми, язык еще больше разобщает их из-за постоянных недоразумений.
Двое грабителей ворвались в банк небольшого городка.
- Спокойно! - скомандовал более рослый из них. - Всем стать в один ряд! Мы будем грабить всех мужчин и насиловать всех женщин!
- Ты что? - оборвал его напарник. - Сгребаем деньги и сматываемся.
Тут откуда-то сзади в разговор вмешалась пожилая дамочка:
- Заткнись и не суй нос не в свое дело! Большой знает, что делает.
Язык - очень тонкий инструмент, но он применим только в обычной жизни. Он имеет практическое значение, но, как только ты начинаешь уходить немного в сторону от реалий жизни, язык тебя подводит. Например, язык поэзии не так прост и ясен, как язык прозы. Проза доступна пониманию. Поэзия же нуждается в интерпретации, а интерпретаций может быть множество.
Индуистская священная книга Шримад Бхагавадгита имеет тысячи толкований. Это высокая поэзия; ее автор допускает вольности в языке. Ему это позволено, иначе поэзия ничем не будет отличаться от прозы. Невозможно написать научный трактат поэтическим языком, а признание в любви - языком цифр и математических уравнений. Любовное письмо – это поэзия, даже если оно написано прозой.
Поэзия прекрасна, но она окутана таинственной завесой. Невозможно уловить ее смысл - он все время ускользает. И чем выше поэзия, тем она более туманна, неясна. Ты что-то чувствуешь, но сказать, что именно, не можешь.
Однажды... Профессор литературы Лондонского университета вдруг прервал свою лекцию о поэзии известного английского поэта Кольриджа. Дойдя до середины стихотворения, он сказал: "Простите меня, но я не могу поступить нечестно с поэтом. Я бы мог просто прочесть вам это, и вы ни о чем не догадались бы, но я не могу обманывать себя. Эти строки стиха неясны, туманны. Я и сам не понимаю, что именно автор хотел этим сказать. Но к счастью, Кольридж живет со мной по соседству, и очень скоро я все выясню. Завтра у меня будет ответ на этот вопрос. А сегодня еще раз прошу простить меня".
Профессор был искренним и честным человеком. Ему ничего не стоило придумать какое-нибудь значение этим строчкам стихотворения. Другие, должно быть, поступали именно таким образом - другие профессора, которые были до него и которые были после.
В тот же вечер профессор пришел к Кольриджу и сказал: "Простите, что нарушаю ваш вечерний покой, но я не мог не прийти: не могу лгать и не могу нечестно поступить с вами. Я всегда любил и уважал вас.
Каждое ваше слово на вес золота. Но я не могу разгадать тайну этих строк, я не знаю, как правильно их истолковать. Я чувствую, что они наполнены огромным смыслом, но, видимо, это недоступно для моего ума. Окажите мне любезность, объясните, что вы хотели выразить этими строками".
Кольридж ответил: "Вам придется простить меня, ибо, когда я писал эти строки, только двое знали, в чем их смысл. Теперь это знает только один".
"Вот и прекрасно", - воскликнул профессор. Ведь он подумал, что этим одним и является ни кто иной, как Кольридж. Какое кому дело до того, другого, какая разница, помнит он об этом или нет?
Но последовал неожиданный ответ: "Вы не поняли. Во время написания стихотворения об этом знали Бог и я. Теперь я уже не знаю, только Бог знает. Если случайно встретите его, спросите его об этом. И если вам удастся узнать значение этих строчек, пожалуйста, сообщите мне, ибо каждый раз, когда я дохожу до этого места, я сам недоумеваю. В них что-то есть, в них кроется глубокий смысл; но именно поэтому ум отказывается это понимать. Это нечто запредельное".
И поэт не способен выйти за пределы ума. В этом и заключается разница между поэтом и мистиком: мистик выходит за пределы ума; поэт же иногда оказывается в запредельной зоне, но это происходит совершенно случайно, а не по его воле. Изредка это происходит, но не по его желанию. В такие моменты он улавливает лишь то, что доступно его пониманию. Поэт наполняется красотой, радостью, пониманием тайного смысла, насколько это ему позволено - и он вливает эту свежую струю в свою поэзию. Но это случается помимо его воли. Ему не дано открывать дверь в запредельное, когда ему захочется; свежий ветер дует лишь тогда, когда ему вздумается.
После своей смерти Кольридж оставил сорок тысяч незаконченных стихотворений. Дверь открывалась ему на мгновение, но прежде, чем он успевал что-то записать, дверь закрывалась. Это сродни молнии - внезапная вспышка света, и снова полный мрак. В памяти остается совсем немного, как будто все это далекий сон. Кое-что можно записать, но произведение останется незавершённым.
Его друзья настаивали: "Кольридж, ты неправ. Для завершения многих стихотворений тебе не хватает всего двух строчек. Это великая поэзия".
Но поэт всегда отвечал одно и то же: "Я пробовал закончить их, но впоследствии перечитывая стихотворение, я вижу, что у меня получились самые обыденные слова. Другие не замечают этого, но я-то знаю. Не могу сам себя обманывать. Эти стихи будут ждать своего часа, пока запредельное вновь не откроется мне и не наполнит мое сердце той неоконченной песней, которую я смогу дописать".
Он завершил лишь семь стихотворений. Всего лишь семь творений сделали его всемирно известным поэтом: важно не количество произведений, а их смысловая ценность. Можно написать и семь тысяч стихотворений, это не имеет значения, но они могут не достигнуть высоты Кольриджа. Он - единственный автор во всей истории литературы, кто снискал себе всемирную славу, написав всего семь стихотворений.
