Как мы видим, существует много уровней — от обычного человека, в котором психическое — это только скрытая возможность, до пробужденного существа. Как если не реинкарнацией объяснить поразительную разницу между душами, уровнями разных людей — например, между сводником и Данте или Франциском Ассизским, или же, другой пример, между расчетливым обывателем, как его называет Шри Ауробиндо, и человеком ищущим? Объяснить это считая, что духовное развитие есть следствие образования, среды и наследственности, неверно в принципе, ибо это означало бы, что лишь у отпрысков респектабельных семей есть душа, а три четверти непросвещенного человечества обречены на вечное проклятие. Сама природа нашего человеческого естества [humanity], — говорит Шри Ауробиндо, — предполагает разнообразное и разнородное прошлое души так же, как и ее земное будущее, проистекающее из настоящего.[92] Но если мы, несмотря на очевидность этой истины, все-таки настаиваем на том, что человеку дана лишь одна жизнь, то это ведет к абсурду: Платон и готтентот, счастливое дитя святых или риши *) Риши — мудрецы эпохи Вед, одновременно пророки и поэты, создавшие Веды. — и тот, кто будучи рожден и воспитан преступником, погружен с самого начала и до конца своей жизни на самое дно зловонного разложения большого современного города, все они должны в неравных условиях, но как бы на равных, создавать своей деятельностью или верою в одной-единственной жизни свое вечное будущее. Это — парадокс, который оскорбляет и ум, и душу, и этическое существо, и духовную интуицию.[93] Но даже среди пробужденных существуют огромные различия; некоторые души, некоторые сознания-силы только рождаются, тогда как другие обладают вполне отчетливой индивидуальностью; некоторые души находятся в своем первом лучезарном самораскрытии, но им мало что известно за пределами собственной сверкающей радости, у них нет даже отчетливой памяти о своем прошлом и они не сознают тех миров, которые несут в себе, тогда как другие души, редкие души, обладают широким, планетарным сознанием. Человек может быть озаренным йогином или святым, живущим в глубинах своего существа, внутри души своей, но при этом у него может быть незрелый ум, подавленное витальное, он может пренебрегать телом и обращаться с ним, как с животным, и в довершение всего у него может быть абсолютно пустое сверхсознательное. Можно достичь «спасения», но ни в коем случае это не будет полнотой интегральной жизни.
Поэтому за раскрытием психического должно следовать то, что можно образно назвать «колонизацией психического», или, иными словами, психической интеграцией. Слово интеграция использует также и современная психология, но только вокруг чего она собирается интегрировать? Для интеграции нужен центр. Или она предполагает интегрировать вокруг суматохи ментального или витального эго? С таким же успехом можно пытаться пришвартовать лодку к хвосту угря. После того, как мы открыли внутреннее царство психического, мы должны теперь постепенно и терпеливо завоевывать и присоединять к нему царство внешнее; если мы хотим достичь реализации здесь, на земле, то нам нужно объединить вокруг нового центра все виды нашей ментальной и витальной активности и даже, как мы увидим, всю нашу физическую природу. Лишь при этом единственном условии они будут жить дальше: только те виды активности, которые, так сказать, будут «психизированы», станут бессмертными вместе с психическим. Все, что происходит вне психического, происходит по сути дела вне нас и не выходит из пределов жизни нашего тела. Есть целые жизни, в которых никого нет. Для того чтобы психическое могло помнить внешние события, ему необходимо принять участие в нашей внешней деятельности; в противном случае оно становится подобным слепому царю. И вот тогда, и только тогда, сможем мы говорить о реинкарнации и воспоминаниях прошлых жизней — не обязательно это будут воспоминания о ярких и славных подвигах (сколько было Наполеонов, сколько Цезарей, если верить популярным авторам, которые писали о реинкарнации!), но это будут воспоминания о мгновениях души,[94] ибо для психического нет ничего славного или бесславного, высокого или низкого — покорение Эвереста для него событие отнюдь не более великое, чем обычная прогулка к метро, если мы совершаем ее сознательно. Психическое — это слава сама по себе.
Эти «мгновения души» могут хранить воспоминание о физических условиях, которые их сопровождали; мы можем помнить окружающую обстановку, место, костюм, который в тот момент был на нас, незначительные детали, которые становятся как бы отмеченными вечностью в тот момент, когда происходит внутреннее откровение. Нам всем знакомы, даже в этой жизни, мгновения какой-то чистой прозрачности или внезапного расцветания, причем через двадцать или сорок лет мы не обнаруживаем никаких изменений на этом моментальном снимке, все остается нетронутым — оттенок неба, маленький камушек на дороге или карусель мелких повседневных забот, которыми был отмечен тот день — и все так, как будто все это — вечно. И даже без «как будто» — это на самом деле вечно. Это единственные мгновения, когда мы жили, когда из сотен часов небытия на поверхность вышло подлинное «Я». Психическое может выйти на поверхность и при трагических обстоятельствах, когда все существо собирается, концентрируется в мучительном напряжении, и что-то рвется в нас, мы ощущаем некое присутствие где-то глубоко внутри, которое может заставить нас сделать то, на что в нормальном состоянии мы не способны. И это — другое лицо психического: психическое — это не только радость и свежесть, но также и спокойная сила, как будто оно навеки — над всеми трагедиями — неуязвимый владыка. И в этом случае также могут неизгладимо запечатлеться в памяти все детали места происшествия. Но в следующую жизнь переходят не столько детали, сколько суть происшествия; нас поразят некоторые сплетения обстоятельств или тупиковые ситуации, с которыми, кажется, мы уже когда-то встречались, их как будто окружает ореол фатальности: то, что не было преодолено в прошлом, возвращается вновь и вновь, каждый раз немного отличаясь по форме, но по сути являясь все тем же — до тех пор, пока мы не встанем лицом к лицу со старыми трудностями и не развяжем узел. Ибо таков закон внутреннего прогресса.
Но обычно воспоминания о конкретных физических условиях не сохраняются, потому что в конце концов они не имеют того значения, которое им приписывает наше мелкое поверхностное сознание. Существует даже естественный механизм, который стирает избыток бесполезных воспоминаний прошлых жизней и постепенно сглаживает воспоминания жизни настоящей. Если мы попытаемся охватить всю нашу жизнь единым взглядом, то что, в самом деле, остается от нее? Серая масса с двумя или тремя яркими, выделяющимися на общем фоне образами; все остальное стирается, исчезает. То же самое происходит с душой и ее прошлыми жизнями. То есть существует обширная сортировка воспоминаний. И на протяжении долгого времени закон забвения действует чрезвычайно мудро, поскольку, если бы нам пришлось преждевременно вспомнить наши предыдущие жизни и возможности, эти воспоминания постоянно угнетали бы нас. Даже в этой настоящей жизни слишком много бесполезных воспоминаний стоит на пути нашего прогресса, слишком много, ибо они запирают нас в пределах все той же внутренней позиции, того же противоречия, того же отрицания или протеста, в пределах той же жизненной ориентации. Нам нужно забывать для того, чтобы расти. Если мы, обладая до безнадежности внешним сознанием, вдруг вспомним, что когда-то мы были, например, добропорядочным банкиром, а сейчас обнаруживаем себя в шкуре проворного мошенника, то мы будем изрядно смущены! В этом случае мы, наверное, еще слишком молоды для того, чтобы понять такой переход, понять, что нашей душе необходимо было познать противоположность (как обратную сторону) добродетели или, вернее, что сейчас она вскрыла абсцесс, который назывался добродетелью. Эволюция не имеет ничего общего с тем, чтобы становиться «святее» или «интеллектуальнее», ее смысл заключается в том, чтобы становиться сознательнее. Пройдет много времени, прежде чем мы будем в состоянии вынести истины прошлых жизней.
Итак, все зависит от уровня нашего развития и от того, в какой степени наше психическое существо принимает участие во внешней жизни; чем больше мы «колонизировали» внешний мир, тем больше воспоминаний мы берем с собой. К сожалению, очень часто мы удовлетворяемся тем, чтобы иметь так называемую внутреннюю жизнь, а что касается внешнего, то там мы живем по-старому, не обращая на него особого внимания. Это прямо противоположно целям интегральной йоги. Однако, если с самого начала мы охватим все в наших поисках — все уровни нашего существа, всю жизнь — вместо того, чтобы отвергать мирскую деятельность ради каких-то уникальных поисков души, то мы достигнем интегральной и целостной жизни, где не будет различий между внутренним и внешним. Если же, наоборот, мы исключим все ради достижения так называемых «духовных целей», то потом нам будет очень трудно возвратиться, низойти с наших хрупких высот для того, чтобы расширить и сделать всеобщим разум, освободить и сделать всеобщим витальное, очистить подсознательное и, наконец, работать в грязи физического, чтобы выявить Божественное в нем. Нам слишком удобно там, наверху, и совсем не до того, чтобы месить всю эту грязь, а, по правде говоря, мы уже и не в состоянии делать это. На самом деле мы даже не думаем об этом, да и как нам может прийти в голову взяться за столь грандиозную задачу, если с самого начала мы считаем, что разум, витальное и тело — смертны и что единственная цель — это бегство от жизни и достижение спасения?
