Это понимание великой Цели — или, скажем лучше, следующей цели, ибо развитие бесконечно — является одним из ключей коллективной реализации. Достаточно маленького сдвига в сознании, самого малого зова воздуха, совсем крошечной мольбы, чтобы однажды, не известно почему, низверглась бы новая Возможность и изменила бы весь наш способ видеть и мочь: эта возможность не ждет от нас великих усилий или тяжких дисциплин, как мы уже говорили об этом, она ждет момента сдачи, совсем маленького крика внутри, маленького пробужденного пламени. И когда люди — несколько человек — хоть раз почувствуют вкус этого вина, тогда они уже больше никогда не смогут возобновить старую рутину страдания.
Какова, стало быть, роль тех, кто начинает это понимать и, возможно, экспериментировать? Как включается их работа в несознательную йогу человечества? Как распространить и ускорить движение? Какой вид коллективной реализации могут они принести в мир как образец того, что будет?
Первая волна этого нового сознания очень видима, она совершенно хаотическая, она захватывает человеческие существа, которые не понимают, что с ними происходит. Повсюду видны ее приливы и отливы: люди охвачены блужданиями и отклонениями, они ищут что–то, что они не понимают, но что толкает их и давит на них изнутри; они идут, не зная куда, стучаться во все двери, в хорошие и плохие, продираются сквозь стены и ветряные мельницы или, вдруг, они начинают смеяться, бросают свои манатки и говорят «до свидания» старому устройству. Совершенно нормально, что первая реакция какая–то странная и необычная, потому что, по определению, она выводит из старого круга, как приматы вдруг вышли из инстинктивной мудрости стада. Каждый переход к более высокому равновесию является поначалу разбалансировкой и общим разложением старого равновесия. Поэтому эти ученики сверхчеловечества, которые не знают самих себя, чаще всего будут встречаться среди инакомыслящих, среди так сказать «никчемных» людей, среди незаконнорожденных, среди упрямо не поддающихся общей тюрьме, среди бунтарей, которые бунтуют не известно против чего, но которые знают лишь то, что с них достаточно; это новые крестоносцы другого крестового похода, «противники», которые так против, что они даже не хотят больше быть ни «за», ни «против», которые хотят совершенно иного, без плюсов и минусов, без наступления о обороны, без черного, хорошего, без «да» и «нет», хотят нечто совершенно другого и полностью вне всех уверток и оборотов Машины, которая хотела бы еще заманить их в сеть отрицаний, как в сеть своих утверждений. Или же, на другом конце спектра, эти ученики сверхчеловечества могут встретиться среди тех, кто следовал долгой дорогой разума, его лабиринтами, его нескончаемыми кругами, его ответами, которые ни на что не отвечают, а поднимают еще один вопрос и еще один, его решениями, которые ничего не решают, и всем его болезненным путем — и кто вдруг уперся в никчемность всего этого, в конце пути, после тысячи вопросов и тысячи триумфов, рушащихся всегда, со своим маленьким криком человека, стоящего перед ничем, который внезапно снова стал безоружным ребенком, как если бы никогда и не было всех этих дней и этих лет и этого тяжкого труда, как если бы ничто не произошло, не было бы ни одной настоящей секунды за тридцать лет! Тогда и эти люди начинают искать. Здесь тоже есть «прокол» для Возможного.
Но сами условия искоренения старого порядка могут еще долгое время искажать поиски нового порядка. И, прежде всего, нового порядка еще нет: его надо сделать. Надо найти весь этот мир. И стремящийся к сверхчеловечеству — или, скажем проще, стремящийся к «нечто иному» — должен столкнуться с первой несомненностью: закон свободы — это требовательный закон, гораздо более требовательный, чем все законы, наложенные машиной. Это не парение неизвестно где, а методическое выкорчевывание тысячи маленьких рабств, это не уход от всего, а, напротив, взятие всего в свои руки, потому что мы больше не хотим, чтобы кто–то или что–то нами распоряжалось. Это высшее обретение ответственности — быть собой, что в конечном итоге означает быть всем. Это не бегство, а покорение; не большой отдых от Машины, а великое Путешествие в неизведанное человека. И со всем, что пытается препятствовать этой высшей свободе, не важно на каком уровне и под каким обличием, следует бороться столь же упорно, как делают это полицейские и законодатели старого мира. Мы выходим из рабства старого порядка не для того, чтобы попасть в еще худшее рабство нас самих — в рабство наркотиков, рабство партии, рабство той или иной религии, той или иной секты, золотого или белого пузыря; мы хотим этой единственной свободы улыбаться всему и быть легким везде, как в обнаженности, так и в парадности, в тюрьме и во дворце, в пустоте и в наполненности — и все наполнено, потому что мы горим одним единственным маленьким пламенем, которое извечно владеет всем.
Что будут делать эти скитальцы, идущие в новую страну, которой еще нет? Прежде всего, они, возможно, вообще не будут двигаться. Возможно, они поймут, что изменение идет изнутри, и если ничто не изменится внутри, то ничто и никогда не изменится и снаружи во веки веков. Возможно, они останутся там, где и были, на этой маленькой улице, в этой серой стране, под смиренной маской, в старой рутине, которая больше не будет рутиной, потому что они будут делать все с другим взглядом, с другим смыслом, с другой позицией — со внутренним смыслом, который меняет все смыслы. И если они будут настойчивы, они увидят, что эта единственная маленькая капля истинного света, которую они несут в себе, обладает силой незаметным образом изменять все вокруг них. В своем маленьком невзыскательном круге они будут работать для нового мира и приносить на землю немного больше истины. Но, поистине, никакой круг не является маленьким, когда он имеет этот центр, потому что это центр всего. Или же, возможно, однажды они почувствуют давление соединиться друг с другом в поисках нового мира и начнут строить некое живое свидетельство их общего стремления, как другие строили пирамиды или соборы, возможно, город нового мира? И в этом начало большого предприятия и большая опасность.
Мы были так механизированы, направлены вовне, выбрасывали себя наружу, по привычке зависели от той или иной механики, что первая наша реакция — всегда искать внешнее средство, то есть, искусственное приспособление, потому что все внешние средства искусственны, то есть, это старая ложь. Мы так склонны распространять идею, Начинание через все доступные средства массовой информации, чтобы набрать как можно больше приверженцев новой надежды, что она очень скоро становится религией. Здесь стоит процитировать Шри Ауробиндо, чтобы донести всем его категорическое заявление: «Я не верю в рекламу, за исключением рекламы книг и подобного, и не верю в пропаганду, за исключением пропаганды политики и лекарственных препаратов. А для серьезной работы это отрава. Это означает задержку развития или буйный всплеск — но то и другое выхолащивает то, что они несут на гребне своей волны, и оставляют его безжизненным и высохшим, выброшенным на берег ничейной земли — либо это означает «движение». Движение в случае работы, подобной моей, означает основание школы или секты или подобного нонсенса. Это означает, что вольются сотни и тысячи никчемных людей, которые испортят работу или сведут ее к помпезному фарсу, от чего начавшаяся спускаться Истина отойдет в скрытность или в молчание. Это то, что произошло с «религиями», и в этом причина их падения».[35] Конечно, все люди, в конечном счете, вся земля принадлежит сверхчеловечеству, но азбука нового сознания, его основной принцип — это разнообразие в Единстве; и желать сразу же заключить сверхчеловечество в какие–то рамки, в привилегированную среду, в какое–то уникальное и более освещенное место — это впасть в старый фарс и еще дальше раздувать человеческое эго. Надо полагаться на закон Гармонии, который работает тысячью способами и под тысячью масок и, в конечном счете, объединяет мириады нот своего неделимого течения в более широкое пространство без границ. Начинание рождается одновременно везде — оно уже родилось, оно делает первые шаги здесь и там, оно слепо ударяется о стенки — и постепенно раскроет свое настоящее лицо тогда, когда люди не смогут больше запирать его в систему, в логику или в какое–то «высокое место»: в тот час, когда все это «высокое» будет здесь внизу, в каждом сердце, в каждой стране. И люди даже не будут знать, как подготавливалось это Чудо.
Те, кто хоть немного знают, кто чувствуют, кто начинают воспринимать великую Волну Истины, не попадутся поэтому в ловушку «вербовки сверхчеловека». Земля неодинаково подготовлена, люди духовно не равны, не смотря на все наши демократические протесты — хотя они сущностно равны и необъятны в великом Я и составляют одно тело с миллионами лиц — они не все обрели то величие, которым в сущности являются: они на пути, и одни еле тащатся, тогда как другие движутся довольно быстро, но и отстающие, идущие окольным путем, тоже составляют часть великой географии нашей неделимой сферы, и их задержка или тормоз, кажущиеся препятствием нашему общему движению, составляют часть полноты совершенства, к которому мы стремимся, и заставляют нас подходить к более широкой минуте истины. Все туда идет, своим собственным путем, и кто в конечном счете не на пути, если все есть Путь? Те, кто хоть немного знают, кто начал понимать из переживания в собственной плоти, этих людей никогда нельзя по–настоящему объединить с помощью искусственных средств — и покуда они настаивают на искусственных средствах, все в конечном счете будет рушиться, и «встреча» будет краткой; все эти прекрасные школы, милые секты, маленькие радужные пузыри, моменты энтузиазма или веры живут недолго — эти люди объединяются под действием другого, более тонкого и более скромного закона, через совсем маленький маяк внутри, мерцающий и с трудом знающий самого себя, но который пронзает пространство и время и который касается здесь или там подобного себе луча, спаренной частоты, своего очага света подобной интенсивности — и искатель идет. Он идет, не зная ничего, садится на поезд, в самолет, направляется в ту или иную страну, верит, что ищет то или это, что он в поисках приключения, экзотики, наркотиков или философии. Он верит. Он во много чего верит. Он думает, что надо обладать такой–то силой или придти к такому–то решению, возыметь такую–то панацею или сделать такую–то революцию, бросить тот или иной девиз; он верит, что отправился на поиски из–за этой жажды или этого протеста, этой потерянной любви или этой нужды действия, этой надежды или из–за этой старой неразрешенной путаницы в его сердце. А затем нет ничего этого! Однажды он останавливается, не зная почему, не планируя остановиться там, не искав этого места или этого лица, этого неприметного городка под звездами той или иной полусферы, и он там: он прибыл. Он открыл свою уникальную дверь, нашел подобный себе огонь, нашел извечно знакомый взгляд, и он — в точности там, где и нужно, в ту минуту, когда нужно, чтобы делать ту работу, что нужно. Мир — это сказочный часовой механизм, если только мы знаем тайну этих маленьких огней, которые сияют в другом пространстве, которые мерцают на великом внутреннем море, куда наши лодки как бы подгоняются невидимым маяком.
