Ознакомительная версия.
Мне не хочется опаздывать к ужину. У меня нет мобильного телефона, но даже если бы он и был (надо, все-таки надо делать международный роуминг!), я не позаботилась о том, чтобы взять с собой карточку с телефоном и адресом Беатрис. Я так много времени пробыла во Франции, а в понедельник уже собираюсь лететь домой, поэтому мысленно я уже покинула эту страну. И я начинаю серьезно нервничать.
«Пожалуйста, пусть мне удастся дожить до послезавтра», – мысленно молюсь я. А в аэропорте Бостона меня встретит муж. Дома я приму роскошную ванну. Мы закажем обед в номер, и я подарю мужу привезенный из Тулузы фиалковый ликер и упаковку фуа-гра. Я покажу, что купила себе – красные ботинки, духи, голубое боа из перьев…
Но сейчас я заблудилась! Начинает темнеть, улицы мокры после прошедшего дождя. Мне нужно вернуться в дом Беатрис, поэтому я стараюсь взять себя в руки и начать размышлять логически. Поскольку я все еще не узнаю ни одного магазина на бульваре Страсбург, то, наверное, иду не в том направлении. Я теряю ценное время. Я поворачиваюсь и иду обратно. И вот – voila! Я возвращаюсь туда, откуда начала свой путь. Все вокруг знакомо. Я точно знаю, куда мне идти.
* * *
И вот мы втроем – я, Беатрис и Жан-Пьер – отправляемся ужинать в город. Сегодня у всех праздничное настроение, потому что у Жан-Пьера хорошие анализы, и, кроме того, Беатрис рада принимать у себя в Тулузе свою американскую подругу. Да и вечер выдался замечательный!
Беатрис и Жан-Пьер выходят первыми. Они похожи на хихикающих молодоженов. Беатрис надела очаровательное белое льняное платье, а я – любимое синее и, конечно, свои замечательные балетки. Не совсем балетки – у них есть маленькие каблучки. Вот только они очень скользят. Стоит мне закрыть за собой дверь, сойти с бордюра на улицу и приготовиться подхватить под руки своих друзей, как я поскальзываюсь.
Через долю секунды заостренный носок левой туфли цепляется за огромный булыжник и намертво там застревает. А потом каблук едет куда-то вниз и застревает. Я пытаюсь удержаться на ногах, и моя щиколотка изгибается в одну, потом в другую сторону.
Я падаю.
И тут события начинают развиваться, как в замедленной съемке. Помню, как ударяюсь головой об угол кирпичного дома. Потом слышу испуганные голоса. Беатрис и Жан-Пьер подбегают ко мне и уговаривают потерпеть. Я то прихожу в себя, то теряю сознание. Потом слышу вой сирены. Не успеваю я ничего понять, как уже оказываюсь в машине «Скорой помощи» и меня везут в больницу.
Врач из «Скорой помощи» говорит со мной успокаивающе. Его французский язык вселяет в меня уверенность и спокойствие. Даже в странном голубом свете я успеваю заметить, как он молод и хорош собой. Признаюсь, мне неловко, что ему приходится разрезать мои колготки, чтобы осмотреть щиколотку. Доктор извиняется. Я говорю, что это пустяки, и он быстро разрезает колготки и освобождает ногу. Мы смотрим на щиколотку – красную и опухшую. Доктор качает головой и прикладывает к ноге лед. Смутно помню, что он измеряет температуру и давление… Все как в тумане. Странно, но я совершенно не чувствую боли. Когда мы приезжаем в больницу, я уже улыбаюсь. Мне кажется, что я просто растянула щиколотку. Мелочи, думаю я. Все равно я хотела провести воскресенье в постели. Вот и хороший повод расслабиться! В приемном покое я продолжаю улыбаться и шутить. Я даже прошу Жан-Пьера сфотографировать меня в инвалидном кресле.
Но потом я понимаю, что все это было результатом шока.
* * *
После осмотра, рентгена и консультаций становится понятно, что произошло с моей щиколоткой. Я ухитрилась сломать и большую, и малую берцовые кости, и мне необходима ортопедическая операция. Мы с Беатрис обсудили возможность наложения гипса и переправки меня на самолет, чтобы операцию сделать уже дома. Но в этом случае необходимо, чтобы кто-нибудь сопровождал меня из Тулузы в Лондон, а оттуда в Бостон. Прямых рейсов из Тулузы в Бостон нет. Мой муж еще в Австралии и не сможет быстро сюда добраться. Мы отправили ему электронную почту с номером телефона Беатрис. Кроме этого, мы позвонили моему отцу, чтобы тот сообщил мужу, что произошло. Но отцу уже далеко за восемьдесят, и сам он никак не сможет прийти мне на помощь – хотя и готов рискнуть. Остаются моя дочь и ее муж (они живут в Балтиморе) и моя подруга Лори из Нью-Йорка. Нет, спасательная операция весьма и весьма сомнительна.
Кроме того, существует опасность возникновения тромбов – с такими травмами летать небезопасно. Но было и еще кое-что – я чувствовала, что кто-то спрашивает меня:
– Ну и насколько сильно ты любишь Францию? Как далеко ты готова зайти? Ты доверишь нам свою сломанную щиколотку? Рискнешь лечь у нас под нож? Позволишь нам сделать операцию? Что ты скажешь сейчас, путешественница?
Да, понимаю, это звучит по-шекспировски, но поймите мое состояние. У меня появилась возможность узнать Францию с совершенно новой стороны. Вселенная задала мне вопрос. Ты хочешь этого? Ты готова решиться на большое французское приключение?
И я отвечаю без тени сомнения. Да! Да, я готова!
Помимо всего прочего, я понимала, что смогу написать об этом, как Хемингуэй писал о гражданской войне в Испании. Этот человек знал, что такое ooh la la!
И вот меня доставили в клинику Амбруаза Паре, где меня встретил доктор Деланне. Беатрис его знает и говорит, что он – превосходный хирург-ортопед. Я не успеваю в полной мере переволноваться, как оказываюсь в больничной палате, мне ставят капельницу и готовят к операции. Доктор Деланне должен будет разрезать мою ногу, составить кости и закрепить их металлической пластиной на шести винтах. Это укрепит мою щиколотку.
Когда наркоз уже начинает действовать, у Беатрис звонит мобильный телефон. Это мой муж из Австралии. Честно признаюсь, я мало что помню из того разговора. Помню ощущение радости, а потом покорность судьбе. Затем уверенность в том, что все будет хорошо. И даже ощущение счастья от того, что я смогу задержаться и отдохнуть во французской больнице, а потом муж прилетит и заберет меня домой. Я счастлива. А потом я проваливаюсь и ничего не помню.
* * *
На каталке меня ввозят в большую, ярко освещенную операционную. Меня встречают доктор Деланне и несколько сестер. На всех белоснежные костюмы. Они шепчут мне что-то по-французски, но я ничего не понимаю. Никто не говорит по-английски. Французский язык мгновенно забывается, я не могу вспомнить ни единого слова. И тут я полностью отключаюсь.
Под наркозом мне снится, что я еду поездом из Тулузы в Валанс-д’Ажан, где живут мои друзья Шерил и Джон. Мы медленно едем вдоль Гаронны в маленький городок Овиллар, проезжаем церковь Сен-Пьер на холме, а потом начинаем спускаться, и я вижу паломников, направляющихся в Сантьяго-де‑Компостела.
Теперь я вижу городок. Я беседую со своей французской подругой Жози в ее ресторане «Ле Пти Пале». На Жози черное шелковое платье и ярко-зеленый шарф. В искусственном свете он становится голубым. А потом снова зеленым и опять голубым. Жози говорит, что шарф ей купила в Лионе подруга-англичанка. Лион славится шелком. Я делаю пометку в блокноте – нужно побывать в Лионе и поговорить с кем-нибудь о шелке. Но тут обстановка снова меняется, и я уже в пещерах в Пеш-Мерль. Меня окружают художники и писатели. Отправляясь в пещеру, я надеваю свои скользкие балетки. Моя подруга Эми говорит, что в пещеры нужно ходить в красивых туфлях! Я хочу сказать самой себе, что это плохая идея, но говорить не могу. И вдруг я оказываюсь на ужине посреди поля подсолнухов. Рядом со мной сидит очаровательная, талантливая поэтесса Люси Андертон. Она беременна. Она говорит, что хозяйка будет десять минут беседовать с гостьей, которая сидит справа, а потом десять минут посвятит той, что сидит слева. Она отворачивается от меня и говорит всем художникам и писателям, сидящим за столом, чтобы они поступили так же.
Кто-то поднимает бокал красного вина и произносит тост. A vos amours! За ваших любимых! Мы чокаемся и смеемся. И вдруг я оказываюсь на поле в одиночестве. Уже осень, и подсолнухи почернели. Они стоят стройными рядами, головки их опущены. Мне грустно. Я думаю, что нужно вернуться на юг, когда подсолнухи снова зацветут. Я должна вернуться, когда это поле будет блистать красками.
Синева. В моем сне все синее. На мне мое синее боа из перьев. И в нем я отправляюсь в музей истории вайды – растения, из которого получают синий краситель. Вместе со мной мои коллеги по Овиллару. Мы слушаем экскурсовода. Мадам стоит перед огромным чаном синей краски и держит в руках самый обычный зеленый лист.
– Это лист вайды! – объявляет она и вдруг становится очень большой. На ней синяя блуза художника и боа из перьев, такое же, как у меня. Удивительно, но уже все члены нашей группы в таких синих боа!
Ознакомительная версия.
