Вульгарность связана с аффектацией: жеманностью, вычурностью, неестественностью, искусственностью, притворством, неискренностью. На уровне манер – это преувеличенная мимика и жестикуляция, форсированное выражение удивления, ужаса и восторга. Яркие кричащие ткани, дорогие украшения – скрытая неуверенность в себе. Перегруженность костюма деталями без умения соединить в нем самое лучшее. Человек не замечает суммарной несообразности . Одежда плохо на нем сидит, и он скорее «похож на ее пленника, нежели на владельца». Очевидно, что человек стремится произвести выгодное впечатление слишком грубыми и прямыми, общедоступными средствами. У него отсутствует культура дистанции, косвенного опосредованного высказывания, не ощущаются нюансы во взаимоотношениях с людьми, требующие дисциплины чувств и мыслей. Человек не чувствует границ не только в сфере этического, но и в сфере физического (нелады с одеждой и вещами). Сущность вульгарности определяется как недостаток впечатлительности. Впечатлительность позитивна во всех отношениях: в интеллектуальном измерении она дает быстрое понимание, в этическом такт, в эстетическом – способность переживать нюансы прекрасного (2).
Вкус как тайная дисциплина
Вкус есть культура «сдержанности», преуменьшения, минимализма, тайной дисциплины в проявлении чувств (треугольник – айсберг с его мощной подводной частью). Если человек владеет культурой экономного расходования энергии, он оставляет впечатление приятной «соразмерности» и «адекватности», что вызывает «ощущение скрытой силы, властной тайны его личного обаяния, эротического шарма». В манере ходить – стиль тела, метафора характера. Экономия движений позволяет придать походке благородство и грацию. В социальном плане вульгарность связана с незнанием кода поведения той или иной группы. Знание этого кода сообщает манерам естественность, позволяет чувствовать допустимую меру нарушения.
Фальшивые ноты отвлекают внимание от сочинения своей «мелодии» семантической расплывчатостью, подобной всякому бескультурью. «У такого, оторванного от своей субличностной структуры, индивида всегда две абсолютные истины: одна – скучающая, недостижимая, а другая та, что он содеял, „приближаясь“ к ней» (18, с. 30).
Весь парадокс заключается в том, что элегантный наряд не главное, гораздо важнее сознательное эстетическое жизнетворчество личности, интонация свободы, принцип «быть во всем на высоте». Чем точнее костюм выражает индивидуальность, тем он более комфортен для своего владельца (2, с. 156–158). Процесс художественной объективизации себя – это бесконечные художественные эксперименты, комбинации, «подгонка» емких выразительных средств для того, чтобы нужное эмоциональное состояние раскрылось в движении, звуке, изображении, слове. Сегодня быть модным – это «уметь обнаружить те элементы, которые могут создать целостный образ, внешне и внутренне непротиворечивый» (2, с. 150). Креативность – важное свойство личности для создания своего имиджа, способность к конструктивному, нестандартному мышлению и поведению, а также осознанию и развитию своего опыта.
Стиль как категория формы
К числу художественных универсалий принадлежит понятие стиля. Стиль – способ рационально регулируемого структурирования деятельности, утверждение индивидуальной уникальности, отклонение от стереотипов, эстетический, игровой феномен. Он всегда несет в себе эстетический потенциал. Понятие стиля свидетельствует о существовании устойчивого конструктивного принципа в менталитете любого типа. Раз найденные композиционные и языковые формы, если они адекватны самосознанию той или иной эпохи, стремятся расшириться, распространить свое господство не только на другие виды искусства, но и на все формы деятельности человека. Стиль является видимым знаком единства искусства. Внутренняя природа того или иного стиля уже наделена содержательностью особого качества. Каждая эпоха, опредмечивая себя в стиле, предстает в осуществлении только ей присущей иерархии ценностей. И точно так же, как пунктуальность многоголосия достигается в ансамбле, собирающем его в фокус, личность собирает в фокус все свои становящиеся частичные субъектности, где они приобретают определенность стиля. Оптимальный путь развития выражается стилем жизни – уникальной конфигурацией личностных черт, мотивов и способов адаптации к реальности, характерной для поведения индивида. В основе стиля – осознание себя, своих неповторимых достоинств и недостатков.
Стиль – это категория формы, система внутренних связей между всеми компонентами творческого процесса: содержанием и формой, идеей и темой, сюжетом, техникой исполнения, колоритом. Он способствует повышению художественного уровня произведения. Это надличностная категория, «определенная форма художественного выражения, узнаваемая через отличительные черты или характеристики» (2, с. 148). Стиль определяется более способом ношения одежды, нежели самой одеждой. Надстилевые решения образа – это метафоры пола (sexy/nonsexy), цивилизации (Восток/Запад), стабильности/развития (статика/динамика), обусловленности или свободы (консервативность/креативность).
В качестве межэпохальной универсалии искусства выступает и эстетическое понятие жанра (6). Формирование жанра связано с кристаллизацией в нем определенных типов сюжета, ритмического строя, композиции. Он сознательно и стихийно подключает каждого творца к сложившейся художественной традиции.
Искусство адекватных состояний
Выразительно-символический характер искусства отражает аура (от греч . aura – «дуновение, легкий ветерок») – невидимые обычным зрением энергетические поля вокруг физического тела человека, атмосфера, особая среда его соотнесенности с поведенческими стереотипами и ритуалами.
Хосе Ортега-и-Гасет в работе «Дегуманизация искусства» разработал положение о том, что художественные приемы и стили преходящи, постоянным же и абсолютным является «процесс самопознания человека, стремящегося рассмотреть себя в более сложной системе координат, понять и увидеть со стороны». Искусство озадачено не сохранением накопленного, а тем, «чтобы используемые приемы были максимально адекватны состояниям человека», которые автор ощущает в ту или иную секунду. Искусство не просто зависит от субъективного мира художника, но «рассматривает эту субъективность как несомненную ценность» (10, с. 65), подчеркивающую роль неповторимости индивидуальности в художественном познании.
Практика искусства накопила колоссальный символико-метафорический словарь для художественного претворения сложной внутренней жизни человека. Например, «потребность в символах Героя возникает всякий раз, когда Эго нуждается в укреплении, в усилении своего статуса». Полная адекватность строения художественного сознания и сознания обыденного дает нам право находить в художественном сознании ту же, во всяком случае не меньшую, а гораздо большую, способность объективного усмотрения вещей (5).
На становление художественно-образной символики проливает свет теория мимезиса (подражания), возникшая еще в античности. Это магия, имеющая целью возбудить определенные эмоциональные состояния и оказать воздействие на цели и вещи, которыми человек хочет овладеть. Они затвердевают в форме определенного ритуала, лежащего в основе художественной выразительности.
Уже в античности было замечено, что обычное воссоздание окружающего мира не интересно, ибо захватывает много случайного. В искусстве привлекает внимание «такое отражение мира, такая его конфигурация, которая ориентирована не просто на правдоподобие, а на выражение глубинной сущности мира, т. е. правды» (5). Под правдой Аристотель понимал возможность проникновения в истинную природу вещей через внешнюю оболочку.
Искусство «добывает» истину через сгущение, уплотнение, модификацию реальной предметности, особую организацию пространственной и временной композиции произведения. Этим объясняется утверждение в эстетике, что бытие художественного образа часто оборачивается более реальным существованием, чем жизнь самой натуры. Произведение искусства, живущее в веках, – это определенный тип художественной целостности, целостность же означает органику, спаянность, взаимопереход всех компонентов (5).
Выраженное косвенно заряжает сильнее
Эстетика и художественная практика подтверждают, что «все, выраженное опосредованно, косвенно, способно заряжать нас более сильной эстетической энергией, чем то, что излагается прямо и непосредственно». Человек от встречи с искусством ждет наслаждения и желает «обрести устойчивость в этом мире», прожить несколько жизней, ставя себя на место другого, «углубить в себе меру понимания окружающего». Для человека важны «художественные образы и модели поведения, сообразно которым он мог бы строить свою жизнь» (5, с. 163–164). Имидж связывает людей благодаря рефлекторным, неосознанным оценкам.
