Одна моя приятельница – молодой драматург. В последний год она работает над пьесой об изнасиловании на свидании. Ее пьеса сложна и загадочна – и вселенная послала ей загадочно большое количество подсказок, что она находится на правильном пути.
– Мой персонаж изнасиловал двух девушек, близких подруг, которые побоялись рассказать друг другу о произошедшем. Работая над второй редакцией пьесы, я провела пробы актеров. Там я познакомилась с двумя подругами, которые сказали мне, что я в точности описала их историю, – рассказала она.
Существует множество разновидностей перерождения. Все мы ведем множественные жизни. Вполне может быть, что мои герои – это мои же субличности и субличности моих друзей, которые желают переродиться. А иногда, когда я пишу, мне кажется, что все наоборот. Что это сами герои рассказывают свою историю, что им одним известны повороты сюжета, что только они могут явить происходящее с ними – и со мной. Обычно мне кажется, что это они пишут книгу посредством меня. Я их инструмент и всего лишь ловко служу им.
Месяц назад мой возлюбленный друг Дэвид нырнул в кроличью нору своей работы, а мне приснился тревожный сон. Я была в доме у нацистов. Я была шпионом. Меня раскрыли. Меня искали. У меня в руке были две таблетки яда. Я собиралась выпить их, выбрать смерть и избежать пыток, но вдруг увидела приоткрытую дверь. Я прошмыгнула в нее, улучив момент, и понеслась к машине, припаркованной в ста метрах от дома. Только бы успеть добежать до машины, только бы спрятаться на заднем сиденье…
Я проснулась, но успела увидеть саму себя – высокую стройную девушку с золотисто-рыжими стрижеными волосами.
Я вскочила с постели. Это был не простой сон. Я тут же подумала о своем друге, Дэвиде. Знала ли я его тогда, в той жизни? Я была уверена, что да. Он намеренно оставил дверь приоткрытой. Мы оба участвовали в движении сопротивления.
– Я туда не вернусь, – сказала я вслух. – Не буду писать об этом.
Но Дэвид все никак не возвращался, девушка из моего сна не оставляла меня в покое, и я постепенно начала узнавать ее историю.
Да, друг мой Дэвид запропал, но и мой друг в той истории тоже куда-то девался. У него были важные задачи в подполье. И у меня. Мой друг далеко, и мне надо было чем-то заняться, чтобы поднять себе настроение, и я приоткрыла дверь истории, постучавшейся ко мне через сон.
«Давно пора», – дала мне понять героиня. Она начала говорить ясно и отчетливо. Каждый день я, вооружившись авторучкой, встречалась с ней и слушала, как она рассказывает о разлуке с любимым, об опасной работе, о страхе, который она переживала и с которым боролась. Наши жизни переплелись.
Появление у моих окон в Нью-Мексико преступника, скрывавшегося от полиции, сделалось ее паранойей. Щенок ротвейлера у меня дома стал ее любимой собакой Лолой. Ее возлюбленный, обещавший вернуться за ней, которому ей пришлось доверять, несмотря на страх, стал моим далеким другом – Дэвидом. Его временный уход в подполье из-за занятости превратился в Подполье в прямом смысле.
«Ты любишь его, потому что он опасен», – как-то сказал он мне про Боба, моего бестолкового и отчаянного молодого коня.
Я пришла к выводу, что это точно описывает не только любовь моей героини к бойцу движения сопротивления, но и мою любовь к другу, который вечно в разъездах. Книга прирастала.
Мои дни стали похожи друг на друга. Утренние страницы. Спортзал. Работа с Марком Брайеном над совместной книгой. Тайное свидание с книгой, которую я писала сама. Ужин с дочерью. Еще немного работы над текстом перед сном. Беспокойные ночи из-за беглого уголовника на улицах моего поселка, которые были даны мне, чтобы ощутить страх моей героини и лучше понять ее поступки.
Я установила сигнализацию в доме. Светильники с датчиками движения. Мне пришлось обрезать растительность во дворе, чтобы ему негде было прятаться. Я оплакивала все эти перемены. Я чувствовала медленную и жуткую хватку страха. Я скучала по тем временам, когда дни были солнечными, и мы с Дэвидом перебрасывались факсами, как бумажными самолетами. Теперь он «потерялся» в Европе – пятнадцать стран за четыре недели. А я осталась одна в грозу, по всем фронтам.
«Ночь была темная и ненастная» – и я писала о ней, как есть.
Когда-нибудь, когда книга будет завершена, я покажу ему, какую «конфетку» я сотворила из его отъезда. Надеюсь, он не подумает, что я позволила себе лишнего, когда описала его в виде возлюбленного, а не просто друга, сделала нас прототипами других людей, которые, возможно, сами позаботились о том, чтобы мы встретились, чтобы я узнала их и дала им второе рождение.
Пока я писала эти строки, небо целиком заволокло тучами. Гром гремит в долине Таос. На восточных склонах Священной горы полыхают молнии. Ветер сухо свистит сквозь деревья и травы. И мне становится немного не по себе.
«Не все сверхъестественные явления так уж зловещи, – напоминает мне Соня Чокетт. – Даже наоборот. Обычно подсказки свыше благожелательны и полезны».
Конечно, такие подсказки кажутся большинству писателей совпадениями. Но так ли это?
Когда я писала мюзикл «Авалон», меня занимал вопрос участия высших сил в жизни звуков, музыки и растений. Однажды вечером перед сном я достала пару томов со своей метафизической полки, где я хранила около двухсот книг. Усаживаясь за чтение, я с удивлением обнаружила, что в обеих были подробные и продолжительные рассуждения на определенные темы из моего мюзикла. Идеи, к которым, как мне казалось, я пришла сама, были написаны черным по белому – как чьи-то духовные переживания. «А что насчет этих тем?» – спросил Вселенную мой внутренний писатель. «Ты на правильном пути», – пришел таинственный ответ.
«Проси, верь, получай», – лаконичная формула духовного проявления от Стеллы Меррилл Манн. Мы, писатели, просим о чем-либо, верим своему воображению и получаем достоверную информацию. И вся эта поддержка, вся эта информация – всего лишь совпадение? Мне так не кажется.
В течение многих лет я медленно и неохотно училась верить ответам, которые приходят на страницу, когда я обращаюсь напрямую ко Вселенной. Лично я делаю это официально – задаю вопросы, на которые хочу получить ответ, прямо и недвусмысленно.
Вопрос: Что нужно рассказать читателям о сверхчувственном восприятии?
Ответ: Пусть попробуют задавать вопросы и прислушиваться к ответам и сами удивятся полученным подсказкам.
– Я сильно сомневалась, – говорит Эллисон. – Предложение задавать вопросы на странице показалось мне похожим на игру в столоверчение. Не знаю почему, но я боялась просить, чтобы мной завладела внешняя сила или вроде того. Правда, потом оказалось, что это я сама завладела собой.
Эллисон начала с вопросов о сюжетах своих произведений, а когда «услышала» прямые и полезные ответы, взялась спрашивать о сюжете собственной жизни.
– Я просто задавала вопрос, прислушивалась и записывала все, что слышала в ответ. Старалась ничего не редактировать, а послушно записывать именно то, что слышу. Так я получила уйму информации, которая потом оказалась объективно правдивой, хотя, когда писала, я никак не могла доподлинно знать, как все есть на самом деле.
Как и Эллисон, за многие годы я научилась «обращаться к бумаге» с вопросами о работе. Я спрашивала и получала ответы о том, что делать дальше и как лучше сделать то, чем я уже занята. Задавая вопрос и «прислушиваясь», я часто «слышала» ответы, которые приходили откуда-то еще, не из моего привычного сознания. Я получала поразительные указания и советы. Внутренне сопротивляясь, но сохраняя восприимчивость, я доверяла им и двигалась в предложенном направлении – и, как потом оказывалось, советы несли пользу, и моя работа от них только выигрывала. Благодаря этим подсказкам я написала много чего такого, о чем сама бы нипочем не подумала.
Именно подсказки со страниц моих записей привели меня к созданию мюзикла «Авалон». «Если бы я была композитором, наверное знала бы об этом», – возмутился мой внутренний скептик. Тем не менее я взялась за дело, и мой мюзикл был поставлен на сцене и воспринят одобрительно.
Именно подсказки из моих записей заставили меня писать молитвенники – самой бы мне это и в голову не пришло. На сегодняшний день у меня их четыре, и я считаю их своими лучшими произведениями.
Те же записи подсказали мне взяться за написание повести – устаревшей литературной формы, над которой, тем не менее, было приятно работать, и которая оказалась весьма успешной. С тех пор я написала три повести и наслаждалась, трудясь над ними.
Запрос на подсказки по рабочим делам распространился теперь и на личную жизнь. Когда мне непонятно, как поступать, или каково глубинное значение происходящего, я обращаюсь к бумаге и прошу консультации о том, что меня беспокоит. Я веду и храню эти записи уже десять лет. Раз за разом их «взгляд» на вещи оказывается верным.
