Кристина могла видеть шире своей культурно обусловленной среды. Она чувствовала свое внутреннее предназначение и знала, что существует что-то для нее там, в более широком мире. Глубокой ночью, когда другие спали, Кристина напряженно обдумывала новые идеи. Она считала, что ум — ее личное сокровище, и порой по ночам, лежа в постели, благодарила свой ум и говорила ему, что любит его.
Она высоко ценила науку, где ее ум мог научиться всему, и ненавидела религию, католицизм, как богатую корпорацию по продаже выдумок, и лицемерие священника в родных местах сводило ее с ума. В таких людях, как Кристина, настроенных против религии, обычно сидят самые глубокие духовные искатели. Духовность значит для них так много, что их приводит в ярость любое искажение сущности духовности.
Почему Кристина приехала во Флоренцию? В целом группа по всем признакам состояла из богоискателей, за исключением гневно настроенной Кристины. Первые несколько дней она почти рычала на произведения религиозного искусства в музеях, где мы бывали, и однажды мы действительно случайно услышали, как она сказала мужу: «Еще одно распятие, и меня стошнит».
Когда монахини накрывали на стол, Кристина часто бывала невежлива, она объявляла по-английски, что в блюдах присутствует мясо — это звучало как обвинение против монахинь. Она была убежденной вегетарианкой; часто рассуждала об этом, когда мы гуляли по улицам или сидели в кафе. Ее муж застенчиво улыбался, соглашаясь, но его ноздри раздувались от удовольствия, когда мимо него проносили мясное блюдо.
Блюда, которые готовили монахини, были простые и здоровые, обычно паста, приправленная мясом или курицей, и овощи с огорода при вилле. Каждый вечер Кристина разглядывала первое блюдо, принесенное с кухни, проверяя его на предмет нарушения ее строгих вегетарианских привычек. Остальные, дождавшись ее приговора, принимались есть свою пасту и суп с огромной благодарностью. Кристина, державшаяся в стороне от общества поляков, теперь старалась держаться в стороне от общества тринадцати туристов, собиравшихся за столом на холмах северной Флоренции.
Она была явно недовольна нами как руководителями тура за то, что считала нашим лицемерием. Вот мы какие, объявили себя руководителями Тура Священного Искусства, а сами пожираем плоть животных без зазрений совести. Кристина обостренно выражала протест против любого проявления толстокожести — за исключением тех, что мы должны были терпеть от нее.
Каждый раз, когда мы приезжали в город, она, казалось, не могла решить, оставаться ей с группой или нет. Она часто отводила мужа в сторону, шептала ему что-то на ухо, и затем посылала сказать нам, что они пойдут сами и будут ждать нас в шесть вечера на Площади Республики, нашем обычном месте встреч. Она воевала с католическими изображениями, она воевала с едой, она воевала с нами и против того, чтобы быть частью группы.
Ее преображение началось на четвертый вечер. Собравшись после ужина в библиотеке, мы объясняли, что ко времени итальянского Возрождения ведущие ученые познакомились с сочинениями дохристианских греческих и римских философов и стали разрабатывать универсальную религию, основанную на гуманистических ценностях. Множество греческих текстов было сохранено и переведено мусульманскими учеными, т. е. эти тексты были доступны только по-арабски. Однако отцы Возрождения финансировали и поддерживали изучение и переводы этих текстов, и в результате ученые итальянского Возрождения были теперь способны разглядеть общую нить, ведущую к сердцу всех религий. Пока мы говорили, мы заметили, что эта информация, по-видимому, заинтересовала Кристину, возможно потому, что она придавала такое значение уму.
Затем мы перешли к обсуждению влияния «Божественной комедии» на развитие итальянского гуманизма эпохи Возрождения. Одной из ярких характеристик Дантова Странника является его гнев на лицемерие церкви, которая, по его представлениям, должна быть одной из величайших стабилизирующих и гуманизирующих сил в мире. Вместе с тем, сама идея того, что Дантова любовь к женщине могла стать движущей силой духовного озарения, могла быть предана анафеме во времена, когда официальным догматом было то, что любовь должна быть сосредоточена только на Боге, и любой другой объект, отвлекавший духовное внимание человека от любви к Богу, был греховен. Кроме этого, женщины по-прежнему считались дьявольскими существами из-за роли, которую сыграла Ева в изгнании из рая. Широко известный смысл поэмы Данте был потрясением для культуры того времени. Ее изучали, заучивали наизусть и даже распевали вслух на улицах Флоренции.
Слушая все это, Кристина стала глядеть на нас уже теплее. То, о чем мы говорили дальше, привлекло ее даже еще больше. Мы объясняли, что для нас красота Данте как духовного учителя и мудреца состоит в том, что он всегда оставался верен себе. Он позволял себе честность эмоциональных реакций и ни разу не предположил, что духовность означает отказ или подавление собственной индивидуальности.
К этому времени мы полностью завладели вниманием Кристины. Искатель, подавленный в ней в течение стольких лет ее раздражением и скептицизмом, услышал приветственный звонок пробуждения. На следующий вечер мы заинтригованно наблюдали, как она взяла репродукции религиозных картин для нашей вечерней практики визуализации. Прежде она даже не приходила на занятия.
Кристина, не спрашивая помощи, готовилась к визуализации. Она нашла в библиотеке укромное местечко и установила перед собой репродукцию картины Фра Анжелико, на которой изображены Мадонна с младенцем на троне с Иоанном Крестителем и Святым Марком (центральная часть монументального триптиха Линайуоли,[87] экспонирующегося в музее Сан-Марко). Она поставила кресло на нужное расстояние от изображения, несколько раз глубоко вздохнула и затем уселась смотреть на него.
Ее первой реакцией было одно из величайших сомнений. Что на самом деле изображено на картине? Она впервые увидела Деву Марию покорной, печальной, даже подавленной. Церковь могла подавать эту сцену как священную, но Кристина увидела в замысле художника изображение загнанной в угол молодой женщины, не сопротивляющейся судьбе. Затем, понимая, что она, возможно, проецирует на Мадонну свои собственные чувства, она закрыла глаза, чтобы начать упражнение.
Она посмотрела на Деву Марию во второй раз. Теперь она видела прелестную молодую женщину, захваченную монументальной драмой. Кристина слушала наши объяснения, поэтому понимала, что красный крест на нимбе младенца Иисуса символизирует, что он пришел в этот мир как просветленное существо, знающее о победе над смертью. Она начала понимать, что юная Дева Мария держит ребенка, который должен умереть раньше нее. Она стала чувствовать мужество Марии, согласившейся на такие условия для рождения ребенка. Дева Мария вынуждена любить того, кого должна потерять. Вдруг Кристина поняла, что именно поэтому и она сама никогда не хотела иметь детей. Она всегда чувствовала, что у нее только ограниченная возможность любить, и тем не менее боялась сойти с ума от потери ребенка.
Образы матерей затопили сознание Кристины. Все образы рассказывали о тяжелых условиях, слезах и личных ограничениях, которые должны преодолеть матери, чтобы любить во всей полноте. Кристина снова закрыла глаза, сознавая, что она учится все больше и больше, глядя на Деву Марию. Это понимание сильно воздействовало на ее тягу к уму и знаниям, и Кристина почувствовала с волнением, что стала более открытой, и приготовилась посмотреть на Деву Марию в третий раз. Она стала свечой, ожидающей искры.
Беатриче учит Странника такому приготовлению, когда говорит:
Любовь, от века эту твердь храня,
Вот так приветствует, в себя приемля,
И так свечу готовит для огня.
И ее слова вызывают в нем такое переживание:
Еще словам коротким этим внемля,
Я понял, что прилив каких-то сил
Меня возносит, надо мной подъемля;
Он новым зреньем взор мой озарил, Таким, что выдержать могло бы око, Какой бы яркий пламень ни светил1.
Кристина открыла глаза и с нежностью посмотрела на Деву Марию. Она чувствовала, что ее пробрала дрожь, и внезапно глаза Марии приковали ее взгляд. Величайшее сострадание, казалось, струится из ее глаз. Все напряжение ушло из Кристины. Она ощутила непосредственный контакт с мужеством Девы Марии и глубоко безмятежным состоянием сознания, у нее появилось ощущение, что мужество вызывает в ней ощущение парения, как будто кто-то приподнимает ее над землей.
Внезапное ощущение парения напугало ее, и она схватилась за кресло, боясь, что ударится головой в потолок. Но бесполезно. Сила была слишком мощной. Кристина сдалась, уступила. И как только она это сделала, страх ушел.
