Более месяца я прожил в не поддающемся описанию состоянии триумфа и духовной экзальтации. В течение этого периода все мое существо было пронизано ощущением, что, где бы я ни находился и что бы ни делал, меня неизменно окружало безмолвное присутствие истока моего личного существования. Часто я переживал состояния более глубокой поглощенности, когда, потеряв дар речи, утопал в неописуемом. К концу этого периода из-за постоянного недосыпания и нарушения диеты экзальтация и ощущение счастья значительно уменьшились, и я вновь стал испытывать симптомы истощения и беспокойства. Однажды утром, поднявшись с постели в состоянии глубокой депрессии, я понял, что переживаемый мной короткий период райского счастья подошел к концу. Это отрезвило меня, как холодный душ. Осудив себя за необоснованный оптимизм, я вновь решил следить за собой и соблюдать диету. И уже через несколько дней я почувствовал улучшение.
Непростительное потворство своему блаженству, невероятное перенапряжение умственных сил и пренебрежение естественными потребностями организма в значительной мере подорвали мои жизненные силы и привели нервную систему в столь плачевное состояние, что я не смог вовремя заметить нависшую надо мной угрозу и принять необходимые меры защиты. Я слышал рассказы о людях, которые, исполнившись счастья после того, как им открылся мир сверхчувственных переживаний, поняли, что не могут больше находиться на обычном уровне сознания и полностью отказались прислушиваться к потребностям организма. Это приводило к тому, что дух покидал истощенное тело и, больше не возвращаясь на землю, так и оставался пребывать в мире неземного блаженства.
Поняв это, я первым делом отказался выставлять себя на обозрение перед бесчисленными толпами, проходящими передо мной подобно нескончаемому потоку. Я стал сознательно избегать интроспекции и глубокой погруженности во внутренний мир, стараясь почаще сосредоточиваться на различных пустяках и давать отдохнуть своему возбужденному уму. Была середина марта — начало кашмирской весны, и я чувствовал, что не должен откладывать возращение домой, где смогу рассчитывать на опеку жены, к которой всегда прибегал в периоды болезни. Не теряя ни единого дня, я вылетел в Сринагар, оставив мысль странствовать по земле, как велит традиция, в попытках возродить человечество. Я понял, что подобные мысли приходили ко мне из-за стремления к власти, которое часто проявляется при активизации интеллектуального центра пробужденной Кундалини. При этом возникает легкая интоксикация мозга, которую не способен заметить ни сам субъект, ни окружающие его люди, если они не осведомлены о причине.
Вернувшись домой, я полностью препоручил себя заботам жены, которая по выражению моего лица тут же поняла, что я нахожусь в состоянии крайнего истощения и нуждаюсь в экстренных мерах по восстановлению сил. Слухи о том, что произошло со мной долетели до Сринагара прежде, чем я там оказался, и удерживать толпы людей, осаждавшие двери нашего дома, чтобы увидеть меня, было действительно трудной задачей. Через несколько дней я настолько окреп, что смог посвятить пару часов приему посетителей, не ощущая особой усталости. Я старался большую часть времени чем-то заниматься, чтобы не впадать в состояние глубокой задумчивости, склонность к которому у меня не исчезла. Через несколько недель толпы любопытствующих начали редеть, и вскоре их поток вовсе иссяк, что дало мне возможность сделать передышку и оправиться. Но для того, чтобы полностью восстановить свои силы и вновь приступить к выполнению своих обязанностей, не впадая в экстатическое состояние, мне потребовалось более шести месяцев.
К концу отпуска я принял окончательное решение больше не выходить на службу. Путь к бегству из жалкого материального мира в безбрежный и спокойный внутренний мир был слишком узок и ненадежен, чтобы я мог позволить себе идти по нему, взвалив на свои плечи груз мирских проблем. Чтобы испробовать плод духовного освобождения, мне было необходимо освободиться от цепей, удерживающих меня в материальном мире. Уголок в шумном служебном кабинете, отведенный мне для работы, был, конечно же, не тем местом, где человек, поглощенный незримым, может проводить несколько часов в день, не подвергаясь риску серьезного психического расстройства. Были и другие причины, по которым я должен был разорвать все связи с работой. Перемены в правительстве создали ряд сложных проблем, требующих принятия неотложных решений. При этом решения требовалось принимать с крайней осторожностью, так как вся страна пребывала в состоянии брожения, вызванного дикой борьбой за власть. Наш офис не избежал всеобщей участи, и атмосфера в нем накалилась настолько, что для человека в моем состоянии пребывание в ней становилось невозможным. Итак, я подал в отставку, и моя просьба по завершении необходимых формальностей была удовлетворена.
Отныне я мог полностью распоряжаться своим временем, не задумываясь над тем, как решить ту или иную проблему, возникающую на службе, или найти компромисс между совестью и желаниями начальства. После многомесячного отсутствия, во время которого во мне произошел ряд невероятных перемен, я вновь присоединился к группе друзей, не дававших нашему общему делу умереть. Так я снова стал принимать активное участие в их деятельности, направленной на поддержку вдов, оказавшихся в отчаянном положении в нашем обществе, где из-за кастовых и религиозных предрассудков повторный брак был невозможен.
Несмотря на искреннее желание каждого члена нашей маленькой группы ограничиться выполнением лишь строго определенной миссии, их все дальше уносило бурное течение политической борьбы. Через несколько лет им стало тяжело заниматься гуманитарной помощью, которой они решили себя посвятить, но все же они не отступили от своей цели, приняв решение оградить себя от политических сил, ищущих их симпатий.
В критический период, наступивший после моего первого переживания незримого, работа в нашей группе была мне нужна по двум причинам: во-первых, я мог заниматься делом, не испытывая ограничений в свободе, во-вторых, у меня появилось полезное хобби, которому я посвящал свободное время. Впервые я испытал радость нового образа жизни, и теперь мне трудно было поверить, что еще недавно я испытывал острое чувство отчужденности от всего мирского, страдая, словно узник, все мысли которого направлены на то, чтобы вырваться из тюрьмы, но он не в силах осуществить побег. Я мог бы стать затворником, в душе которого вечно пылало бы пламя отказа от мира, обреченным вести однообразное существование. Но мое увлечение благотворительностью позволило мне преодолеть эти болезненные тенденции, не теряя связи с миром. Все остальное было сделано моей женой, от чьей преданной заботы и неустанной опеки я стал полностью зависеть, что и заставило меня отказаться от мысли вести затворнический образ жизни.
В самом начале происходящих со мной метаморфоз многие люди приходили ко мне, преследуя некие тайные цели. Они могли прождать несколько часов подряд, чтобы улучить возможность поговорить со мной с глазу на глаз. Вначале, когда посетители шли ко мне непрерывным потоком, эти люди могли приходить по несколько раз в день, пока не появлялась минута, которую я мог посвятить частной беседе. Большинство из них приписывали мне способность управлять тонкими силами природы, изменять обстоятельства по своему желанию, влиять на судьбу и оказывать воздействие на последствия поступков тех или иных людей. Они отвели мне роль человека, находящегося на короткой ноге со Всемогущим, способного влиять на ход событий простым усилием воли. Я терпеливо выслушивал их истории, тронутый картиной человеческого горя. Некоторые находились в отчаянном материальном положении, иные были лишены потомства, другие были вовлечены в нескончаемый судебный процесс — всего не перечесть. И все они хотели, чтобы я помог им в их беде, против которой они были бессильны. Они походили на к. утопающего, хватающегося за соломинку.
Человеческая вера в прорицателей и медиумов, коренящаяся в глубокой древности, наделяет их сверхчеловеческими способностями. Считается, что они имеют тайную связь или осуществляют контроль над тонкими разумными силами природы, царством духов и стихийных сил. Последствия этих концепций не могли не коснуться меня, и как бы я не пытался доказать противоположное, мне никак не удавалось убедить в этом людей, впитавших с молоком матери подобные представления. Многие из них, выслушав мои уверения в неспособности помочь им, воспринимали отказ, как нежелание вмешиваться и продолжали умолять меня, воздевая вверх руки и плача, как дети. Тронутый видом их слез и чувствами, звучащими в их голосах, я переживал чужое горе, как свое собственное.
