— Уверен, — сказал я. — Меня интересует все, относящееся к проявлениям человеческой психики.
— Ну что ж, сам напросился, — как-то нехорошо подмигнул мне Ли. — Никто тебя за язык не тянул. Ты уже успел познакомиться с путями воина, купца и Хранителя Знания. Теперь ты вступаешь на новый путь — путь аскета. Возведение вокруг себя стен в наибольшей мере характерно именно для этого пути.
— Это так сложно? — удивился я. — Я думал, что мне предстоят обычные медитации сужения сознания.
— При помощи сужения сознания ты, конечно, тоже можешь возвести стены между собой и миром, — сказал Учитель. — Но на самом деле это будут не стены, а тоненькие картонные перегородки, лишь загораживающие от тебя окружающий мир, но не защищающие тебя от его проявлений. Те, кто следует по пути отшельника, — серьезные строители, и их стены по своей толщине превосходят крепостные, а по прочности дадут фору танковой броне. Раз уж тебе так захотелось вступить на путь отшельника, то делай это основательно. Итак, первая стена, которую ты начнешь возводить вокруг себя, — это стена молчания.
Ли немного помолчал, словно давая мне время осмыслить сказанное, и я решил уточнить.
— Ты хочешь сказать, что мне придется перестать разговаривать с людьми? — спросил я.
— Перестать разговаривать — это лишь начальный этап того, что тебе придется сделать, — ответил Учитель. — Это не так сложно. Гораздо сложнее перестать хотеть разговаривать.
— В этом ты прав, — согласился я. — Перестать хотеть разговаривать действительно непросто.
— Ничего, ты этого добьешься, — подбодрил меня Ли. — Практика отказа от разговоров распространена во многих школах и религиозных течениях, особенно аскетического толка. Однако Спокойные использовали отказ от разговоров еще и в медицинских целях. Это давало больному дополнительную энергию.
Воины, изучающие технику управления чувствами и судьбой, обязательно проходили через этап возведения стены молчания. Но человеку, не склонному к пути аскета, не имеющему формы аскета, крайне опасно зацикливаться на этой технике, как, впрочем, и на любой другой технике, связанной с возведением стен. Путь аскета, естественно, если им злоупотреблять, может привести к непредсказуемым и очень неприятным последствиям.
Кстати, отказ от разговоров люди нередко используют и в повседневной жизни, в качестве оружия воздействия на близких. Наверное, ты знаешь семьи, где мужья, жены или дети периодически «замыкаются в гордом молчании».
— Жаль, что мои родители не относятся к этой категории, — заметил я, — особенно мама. Хорошо, хоть отцу обычно бывает лень ввязываться в перепалки. Но у меня действительно есть одна подружка, с которой отец не разговаривает больше года. Кажется, причиной тому послужил не одобренный им чересчур легкомысленный покрой ее платья.
Я задумался, вспоминая.
— Да, кстати, еще один мой приятель почти никогда не разговаривает с женой, — усмехнулся я. — Он очень азартный и не любит уступать. Он мне рассказывал, что игру в молчанку затеяла его жена. Обидевшись за что-то в первые месяцы семейной жизни, она как-то целый день с ним не разговаривала. Мой приятель тоже решил обидеться и, не желая отставать, промолчал трое суток. В следующий раз жена молчала неделю, а он ухитрился выдержать аж целый месяц. С тех пор так и пошло. Сейчас они пишут друг другу записки или общаются через третьих лиц.
— Прямо, как в анекдоте, — усмехнулся Ли. — Муж и жена поссорились и не разговаривают друг с другом. Вечером муж пишет жене записку: «Пожалуйста, разбуди меня завтра в половине восьмого». Наутро муж просыпается в десять часов и находит рядом записку: «Вставай, уже без двадцати восемь».
Я рассмеялся.
— Мне почему-то никогда не приходило в голову, что молчанием люди воздвигают стены между друг другом или между собой и миром, — заметил я. — А ведь, если хорошенько вдуматься, стены можно воздвигать и чрезмерной болтливостью, отталкиванием других людей или отрицанием очевидного.
— Любая модель мира — это уже определенная конструкция, в которой присутствуют стены, — сказал Учитель, — но эти стены относительно тонкие, и они могут менять свои очертания. На самом деле грань между стеной обычной модели мира, и стеной, которой отгораживается от мира аскет или человек с нездоровым рассудком, столь же расплывчата и неопределенна, как и грань между нормой и патологией в современной психиатрии. Только случаи, находящиеся достаточно далеко от этой грани, могут четко классифицироваться. В упражнениях, которые тебе предстоят, тебе придется зайти очень далеко за эту грань.
После того как ты воздвигнешь между собой и миром стену молчания, ты перейдешь с созданию следующей стены — стены избирательного невидения. Это будет уже потруднее, чем простой отказ от разговоров или даже от желания разговаривать. За стеной избирательного невидения последует полное невидение, а затем избирательное и полное неслышание. Затем ты избавишься от тактильных ощущений.
— Ты что, хочешь сказать, что я должен буду погрузиться в себя до такой степени, чтобы полностью перестать видеть, слышать и воспринимать окружающий мир? — спросил я.
— Ты уже делал это, входя в трансовые состояния, — ответил Ли. — Но тогда эти состояния длились недолго, и обычно ты входил в них под моим руководством. Теперь тебе придется проделать все самостоятельно и пробыть в состоянии полной самоизоляции от мира по меньшей мере несколько дней. Кстати, некоторые аскеты месяцами не выходят из него.
— Да, серьезная штука, — задумчиво произнес я. — Похоже, это будет не быстро и не просто.
— Угадал, — усмехнулся Учитель.
Тренировку ухода от окружающего мира я начал с отказа от разговоров. Объяснить маме или отцу, с какой стати я вдруг решил больше ни с кем не общаться при помощи слов и объясняться исключительно жестами, кивками головы или невразумительным мычанием, было невыполнимой задачей. Чтобы хоть как-то оправдать свое поведение, не обидев при этом домашних, соседей, друзей и знакомых, я соорудил на голове впечатляющую повязку с огромным компрессом под нижней челюстью, и, когда кто-либо пытался заговорить со мной, я, состроив очень жалостное лицо, указывал на повязку, издавая страдальческое мычание.
Обычно этого было достаточно. Не склонный к излишней болтливости отец сразу же оставил меня в покое, но избавиться от навязчивой заботы любимой мамочки оказалось не так просто. Поэтому мне приходилось вставать ни свет ни заря и уходить из дома, возвращаясь лишь поздно ночью, когда она уже спала.
С каждым днем молчание становилось все менее тягостным для меня, и в конце концов я начал испытывать от него удовольствие. Я даже перестал мычать и вообще издавать какие-либо звуки. На четвертые сутки я отметил наступление странного внутреннего умиротворения. Я заметил, что даже не реализованное желание что-то сказать или промычать уже напрягало голосовые связки, и теперь, когда я постепенно утрачивал желание общения, голосовые связки как-то по-особому расслаблялись.
Я заметил, что, общаясь жестами или просто стоя рядом с кем-то, я стал меньше наклоняться к этому человеку, чем когда я вступал в беседу. Моя осанка изменилась, став более ровной. Естественно, что теперь я гораздо меньше общался с людьми. Знакомые и соседи свыклись с моим новым состоянием и оставили попытки вступать со мной в контакт.
Следующей стеной, которую я должен был воздвигнуть по заданию Учителя, была стена избирательного невидения. Для начала мне надо было перестать замечать моих знакомых, в буквальном смысле «в упор не замечать их», и перестать общаться с ними даже при помощи мимики или жестов. После того как у меня, очень общительного по природе, действительно пропало желание говорить, я понял, что внутренне готов к полному отказу от общения с людьми. И действительно, еще через несколько дней я настолько ушел в себя, что перестал замечать окружающих. Я скользил взглядом по окружающему миру, не фиксируясь ни на чем, что не являлось для меня жизненно важным, например, на потоке машин, когда я переходил через улицу. Все, что я видел, мгновенно стиралось из моего сознания, как стирается изображение с засвеченной пленки.
Затем наступил самый сложный этап тренировок. Я заранее договорился с одним из своих учеников, что он поможет мне на время превратиться в настоящего отшельника. У этого ученика был небольшой частный дом недалеко от Симферополя, и он жил там один. Во дворе дома располагалась маленькая времянка, приспособленная для жилья. В нижней части двери времянки был сделан специальный вход для собаки в виде плотной резиновой шторки. Ученик обещал мне каждый день, не открывая дверь, ставить внутрь через вход для собаки подносы с едой и питьем, и точно так же забирать их обратно, ни в коем случае не пытаясь открыть дверь или войти со мной в контакт.
