ДНА БЕДНАЯ ДЕВУШКА, наделенная редкой простотой и зарабатывающая на жизнь своим трудом, духовное состояние которой Господь обильно благословил, пришла ко мне опечаленная и сказала: «О матушка, какие странные вещи я видела!» Я спросила, что же именно она видела? «Увы, — сказала она, — я видела вас, как ягненка посреди огромной стаи взбешенных волков. Также я видела огромное множество людей всех рангов и во всевозможных одеяниях, разного возраста, пола и сословий, священников, монахов, женатых мужчин, служанок и жен, вооруженных копьями, алебардами и мечами, готовых убить вас в ту же минуту. Вы не затрагивали их, пребывая без движения, ничему не удивляясь и не пытаясь как–то себя защитить. Я смотрела по сторонам, не придет ли кто–нибудь к Вам на помощь, дабы Вас защитить, но не видела никого».
Через некоторое время после этого, люди, которые из зависти наносили мне личные оскорбления, усилили свою деятельность. Повсюду распространялась клевета. Завистливые люди, даже не знающие меня, писали на меня доносы. Они называли меня ведьмой, говоря, что я привлекаю людей с помощью магический силы, так как все во мне дьявольское. Они говорили, что я занимаюсь благотворительностью, используя махинации и жертвуя фальшивые деньги. Я вынуждена была терпеть от них и другие грубые обвинения, в равной степени лживые, беспочвенные и абсурдные. По мере того как буря с каждым днем все усиливалась, некоторые мои друзья советовали мне удалиться. Прежде чем я буду рассказывать о моем отъезде из Гренобля, я должна поведать еще кое–что о моем состоянии в то время. Мне казалось, что Господь побуждал меня делать для многих душ, было в единстве с волей Иисуса Христа. В этом божественном единении мои слова оказывали чудесное воздействие, как и формирование образа Иисуса Христа в душах этих людей. Я никоим образом не была способна говорить что–либо от себя самой. Тот, Кто направлял меня, побуждал меня говорить то, что Ему было угодно и сколь долго Ему было угодно. Некоторым мне не было позволено промолвить даже слова, а по отношению к другим благодать как будто текла потоком. Однако эта чистая любовь не допускала никакого излишества или возможности праздного развлечения. Когда мне задавали вопросы, отвечать на которые было бесполезно, то ответ мне и не был дан. То же самое происходило но отношению к людям, которых Господь желал провести через опыт смерти своего я, и которые приходили ко мне в поисках человеческого утешения. Для них у меня было лишь самое необходимое, и далее я не имела права продолжать. Я бы могла говорить об обычных вещах в допустимой Богом свободе, для того чтобы угождать каждому и не прослыть необщительной или невежливой. Но это было Его собственное слово, единственным даятелем которого являлся Он сам. О, если бы проповедники были должным образом внимательны, говоря только то, что исходит от духа, какие плоды они бы производили в жизни своих слушателей! Со своими истинными детьми я лучше всего могла общаться в тишине на духовном языке божественного Слова.
Меня весьма утешило, когда мне рассказали об общении Св. Августина со своей матерью. Он жаловался на необходимость возвращаться от божественного языка к словам. Иногда я говорила: «О моя Любовь, даруй мне такие большие сердца, чтобы они могли принимать и хранить всю изливаемую мне полноту благодати». Подобным же образом, когда Святая Дева приблизилась к Елизавете, то между Иисусом Христом и Св. Иоанном Крестителем была установлена чудесная связь. Ибо позже Иоанн не изъявлял желания встретиться со Христом, но был побуждаем удалиться в пустыню, дабы там получать наставления в великом изобилии. Когда он вышел для проповеди покаяния, то сказал, что сам лично не является Словом, но лишь Гласом, посланным проложить путь или открыть вход в людские сердца Слову Христа. Он крестил лишь в воде, ибо такова была его роль. Голос, когда он прозвучал, не оставляет ничего после себя, подобно воде, стекающей вниз. Но Слово крестило Святым Духом, так как Оно запечатлевало Себя на душах, общаясь с ними посредством этого Святого Духа. Не было известно, чтобы Иисус Христос сказал что–нибудь в течение той части своей жизни, которая прошла в тени, хоть и правда то, что ни одно из Его слов не должно быть утеряно. О Любовь, если бы все сказанное или сделанное Тобой в тишине было записано, я думаю, что весь мир не вместил бы этих книг (Иоанна 21:25). Все, что я пережила, было мне показано в Священном Писании. Я с восхищением наблюдала, что в моей душе не происходило ничего, чего бы не было в Иисусе Христе и в Священном Писании. Я должна умолчать о многих вещах, ибо они будут недоступны для понимания или восприятия и их невозможно выразить словами.
Часто мне приходилось много терпеть за Отца ля Комба, который еще не утвердился в состоянии внутренней смерти, но часто воскрешал и уклонялся в другие стороны. Я ощущала, что Отец ля Комб был предизбранным сосудом, которого Бог выделил для прославления Своего имени среди язычников. Он также явил ему, сколько он должен пострадать за это имя. Плотской мир судит по плотскому, принимая проявление чистой благодати за человеческую привязанность. Если этот союз посредством какого–либо отклонения нарушается, тем чище и совершеннее он становится, но тем более болезненным является ощущение. Ибо разделение души с Богом из–за греха хуже, нежели отделение души от тела посредством смерти.
Что касается меня самой, то я в любом состоянии находилась в постоянной зависимости от Бога, ибо моя душа желала быть послушной всякому движению Святого Духа. Я думала, что во всем мире нет такого требования, которое бы я не выполнила охотно и с огромным удовольствием. Личных интересов у меня не было. Когда Бог чего–то требует от этого жалкого ничтожества, то я не нахожу в себе сопротивления к исполнению Его повеления, каким бы жестоким оно мне не казалось. Если во всем мире существует сердце, которым Ты владеешь абсолютно безраздельно, то им является именно мое сердце. Твоя воля составляет всю его жизнь и наслаждение, какой бы суровой она не была.
Дабы подытожить описание моей истории, Епископ Гренобльской обители убедил меня поехать на некоторое время в Марсель, пока успокоится буря. Он сказал мне, что там меня хорошо примут, ибо это была его родина, и там проживало много достойных людей. Я написала Отцу ля Комбу, спрашивая его согласия. Он тут же дал его. Я могла бы поехать в Версаль, так как тамошний Епископ писал мне весьма обязывающие письма, серьезно настаивая на моем приезде. Но общественное мнение и страх дать зацепку своим врагам, крайне отвратили меня от этой поездки. Кроме всего вышеперечисленного маркиза Прюне, которая со времени моего отъезда из ее дома стала более просвещенной опытом, пережила некоторые вещи, мной предсказанные. Теперь она начала питать ко мне сильные дружеские чувства и близкое духовное единство, так, что не могло быть двух сестер, более близких, чем мы. Она весьма желала моего возвращения, как я и обещала ранее. Но я не могла на это решиться, дабы не допустить мысли, что я еду вслед за Отцом ля Комбом. Я никому не давала повода обвинять себя хоть в какой–нибудь косвенной к нему привязанности. Если бы продолжение отношений с ним зависело от меня, я бы и дальше их поддерживала.
Епископ Женевы не преминул написать против меня в Гренобль, подобно тому, как он писал в другие места. Его племянник переходил от дома к дому, говоря обо мне унизительные вещи. Все это не причиняло мне беспокойства, и я не переставала оказывать его епархии всякое благо, которые было в моих силах. Я даже писала ему с глубоким уважением, но его сердце было слишком закрытым, дабы прислушиваться к чему–либо. До моего отъезда из Гренобля, добрая девушка, о которой я упоминала, пришла ко мне со слезами, жалуясь, что я уезжаю, скрыв это от нее. Я же никому не хотела об этом сообщать, зная, что дьявол будет предшествовать мне везде, где я окажусь. Так, едва мне случится прибыть в какой–нибудь город, как он возбудит против меня весь этот город и постарается причинить мне все зло, на которое он способен. Страх быть обремененной визитами и заверениями в дружбе со стороны многих хороших людей, которые питали ко мне большую привязанность, побуждал меня скрывать факт своего отъезда.
Затем со своей служанкой и одной молодой женщиной из Гренобля, которую Господь весьма благословил через меня, я отправилась на корабле по Роне. Епископ Гренобльской обители также сопровождал меня с еще одним весьма достойным священником. На пути мы пережили много тревожных происшествий и чудесных спасений. Но эти минутные опасности, которые так ужасали всех остальных, совершенно меня не беспокоили, а напротив, увеличивали мое умиротворение. Епископ Гренобльской обители был очень поражен. Он пребывал в отчаянном страхе, когда корабль ударился о скалу, и от удара образовалась пробоина. В состоянии крайнего переживания он внимательно посмотрел на меня и заметил, что выражение моего лица нисколько не изменилось, ибо я даже не моргнула, сохраняя полнейшее спокойствие. У меня было всего лишь некоторое удивление, которое естественно для всякого человека в подобных обстоятельствах, ибо в этом эмоции не зависят от нас самих. Именно мое полное смирение перед Богом сохраняло мой мир в опасностях, которые ужасали других. Смерть была для меня намного более приятна, нежели жизнь, если бы на то была Его воля, которой я всегда терпеливо подчиняюсь.
