Я подумал, что для настоящего крымчанина, с детства успевшего облазить все самые потаенные уголки Крымского полуострова весь Крым воспринимается, как один большой город, в котором, как и в любом городе, есть места, особенно близкие и дорогие сердцу. Ялта была одним из таких особых мест для меня. Учитель уже не первый раз назначал мне свидание именно в Ялте, и эти встречи всегда оказывались в чем-то особенными.
Я испытывал такой подъем чувств, что, хотя времени до встречи оставалось в избытке, я не мог спокойно идти и побежал, скорее даже помчался со всех ног вниз по улице, к морю. Мелькнула мысль, что в такое время бегущий человек может вызвать подозрения у чересчур бдительного наряда милиции, а я, как назло, забыл прихватить с собой паспорт, но все обошлось, и до моря я добрался без приключений.
Сбавил ход я только на набережной. Ночь была безлунной, и неяркий свет фонарей освещал лениво вздыхающую черную безбрежность моря. Время было позднее, и народу на набережной почти не осталось, только кое-где на лавках целовались и обнимались влюбленные парочки.
Место нашей встречи — лавочка в укромном углу небольшого скверика чуть поодаль от моря, к счастью, не было занято. Учитель еще не пришел, и я, присев на скамейку, залюбовался размытым в темноте силуэтом роскошной цветущей магнолии, росшей неподалеку. Казалось, что ее крупные ослепительно белые цветы фосфоренцируют в свете фонарей.
Ли не заставил себя долго ждать. Как всегда, он появился неожиданно, бесшумно вынырнув из темноты, как привидение из стены древнего замка.
— Я рад тебя видеть, — сказал Учитель, садясь на противоположный конец скамейки и непривычным, показавшимся мне нарочитым и демонстративным жестом положив руки на колени. Он сидел с ровной спиной, как пианист, готовящийся прикоснуться к клавишам рояля на ответственном выступлении, и, не шевелясь, смотрел в черную непроглядность моря, напоминавшего о себе только тихими мерными вздохами волн.
— Я тоже рад тебя видеть, — откликнулся я.
— Сегодня мы будем говорить о чувствах, — сказал он каким-то особенным голосом.
Я внутренне напрягся. Мне не нравился пафос происходящего.
— Ты уезжаешь? — спросил я.
— Да, но на этот раз всерьез и надолго, — ответил Учитель.
— Мне будет тебя не хватать, — ровным голосом сказал я, сам удивляясь своему спокойствию.
Ли повернул голову и внимательно посмотрел мне в глаза.
— С мужской ипостасью дао ты прощаешься легче, чем с женской, — улыбнулся он.
Я наслаждался до боли знакомыми язвительными нотками в его голосе.
— Наверное, я уже изучил искусство прощаться, — с легкой грустью сказал я.
— Похоже, что да, — откликнулся Учитель.
Мое восприятие было настолько обострено, что, казалось, каждая секунда нашего общения записывается на пленке невидимого магнитофона, чтобы навеки остаться во мне, в бесценной копилке памяти.
— Я просто пытаюсь быть даосом, Учитель.
— Рано или поздно это должно было произойти, — как бы продолжая начатую мысль, сказал Ли и снова отвернулся к морю.
— Пошли купаться! — неожиданно предложил он. Перемахнув через парапет, мы спрыгнули на каменистый пляж, и, раздеваясь на ходу, устремились к воде.
Вода оказалась теплее остывшего к ночи воздуха. Ее прикосновение к коже напоминало ласкающие руки любимой женщины. Мы плыли в открытое море. Иногда, как будто ниоткуда, на поверхности появлялись огромные покачивающиеся в такт волнам белесые купола медуз. Мы лениво обплывали их, направляясь дальше, к смутно чернеющей вдали, на стыке неба и воды, линии горизонта.
— Ты еще когда-нибудь появишься? — поинтересовался я, не в силах скрыть оттенки отчаянной надежды, предательски звучащие в моем голосе.
— Возможно да, а, возможно, нет, — спокойно ответил Ли, и я про себя отметил, что в другое время он не стал бы тратить слова, отвечая на подобный вопрос.
— Учитель, почему я не ощущаю потерю? — неожиданно для самого себя спросил я.
— Потому что в глубине души ты знаешь, что мы с тобой всегда будем вместе, — ответил он.
— Ты не знаешь, как дела у Лин? — задал я вопрос, просто чтобы что-то сказать, потому что знал, что все равно не получу на него ответа.
— У воина жизни дела не могут идти плохо, — уклонился от ответа Ли.
— Знаешь, мне казалось, что научиться прощаться — одна из самых трудных задач на земле, — сказал я. — Я научился понимать, что жизнь не стоит на месте, и что ситуация меняется каждый момент, что что-то прекрасное входит в нашу жизнь и уходит из нее. Я осознаю неизбежность перемен, я готов к ним и принимаю их, но все-таки в глубине души я не могу примириться с ними. Я всегда знал, что когда-нибудь ты уйдешь из моей жизни, но я не хотел думать об этом, и хотя я сейчас принимаю твой уход, как неизбежность, я не хочу, чтобы ты уходил. Я не хотел, чтобы уходила Лин, я не хотел, чтобы из моей жизни уходили другие люди, или чтобы из нее уходили прекрасные отношения с кем-то. Я лишь научился смиряться с потерями и не растрачивать себя в бессмысленных сожалениях о прошлом, устремляясь в новую жизнь, но я понимаю, что умение спокойно принимать потери и смиряться с ними — это еще не все, это не то, что требуется от воина жизни.
— Не обманывай себя, — сказал Учитель. — На самом деле ты уже знаешь то, что чувствуют воины жизни, просто ты пока не способен выразить это словами, а для твоего неистребимо европейского ума понять — означает выразить словами. Твое сознание полагает, что то, что пребывает вне слов, не существует, но твоя душа знает, что это не так.
Я не ухожу из твоей жизни и не прощаюсь с тобой, как не ушла из твоей жизни и Лин. Я обещал, что сегодня мы поговорим о чувствах, об эволюции чувств. Всю свою жизнь последователь Спокойных развивает и взращивает свои чувства, даже в большей мере, чем он развивает и взращивает свой интеллект. Интеллект — это схема действий, но сам по себе он ничего не значит. Чувства — это ключ к управлению энергией, к управлению собой и другими, к управлению окружающим миром и его стихиями, это ключ к гармонии, счастью и совершенству.
Управляемые и мощные чувства — главный инструмент воина жизни на его пути к мудрости и бессмертию. Ум — это качество правильного интеллекта, но мудрость — это свойство правильных чувств.
Ум дает возможность правильно анализировать ситуацию, а мудрость позволяет правильно на нее реагировать оттренированными и адекватными чувствами.
Двигаясь по ступеням пути воинов жизни ты начинаешь понимать сущность чувств, в частности, ты начинаешь осознавать, что такое любовь. Люди подразумевают под этим словом самые разные понятия. И, действительно, существует множество самых странных и неожиданных вещей, которые люди могут называть любовью. Я расскажу тебе об одной из классификаций — линии любви, которая называется «Вхождение в дом», от том, как совершенствуется любовь по мере роста и развития личности человека.
Самый распространенный вид любви — это любовь качеств и поведения — «любование домом». Она основана на достоинствах, которыми обладает объект любви и на его поведении, выгодном или удовлетворяющем какие-то скрытые потребности любящего. Так, человек с жаждой страданий способен любить того, кто приносит ему эти страдания, так что поведение объекта любви вовсе не должно быть позитивным. Необходимо лишь, чтобы оно в той или иной степени удовлетворяло набор жажд любящего человека.
Известно, что на низших ступенях любви любовь легко обращается в ненависть. Как ты думаешь, почему это происходит?
— Потому что жажды среднего человека обычно слишком трудно или даже невозможно удовлетворить, и, привыкая к поведению любимого объекта, как ребенок к соске, человек раздражается, когда у него эту соску отнимают, или если ее дают не так часто, как ему хочется, — ответил я.
— В целом ты прав, — сказал Ли. — Человеку свойственно много стремлений, и, помимо удовлетворения сексуальных потребностей, для него являются исключительно важными коренящиеся в самой его природе потребности во власти и безопасности. Любовь, здесь я имею с виду взаимную любовь, — универсальное чувство, одновременно удовлетворяющие эти три потребности — в сексе, власти и безопасности, а заодно способное удовлетворить еще огромное количество всевозможных потребностей и жажд. Поэтому многие люди испытывают острую нужду в самом чувстве любви, поэтому о любви говорят все религии мира. Но, испытывая потребность в чувстве любви, человек не знает, что это такое и не умеет любить по-настоящему, обычно оставаясь на уровне любви качеств и поведения.
Но качества и поведение объекта любви не могут быть идеальными, и тогда любящий, не осознавая того, обнаруживает, что сам объект любви мешает ему любить его, отнимая, как ты выразился, соску у ребенка. Так возникает двойственность, и любовь качеств и поведения начинает замещаться ненавистью качеств и поведения, столь же сильной, какой раньше была любовь.
