Ваш ум стал тяжкой ношей. Вы не можете воспользоваться им; более того, наоборот, он использует, эксплуатирует вас. Не позволяйте уму вмешиваться в вашу жизнь — и тогда родится поток. Тогда на вашем пути не возникнет препятствий, тогда вы становитесь прозрачны, тогда каждое ваше мгновение — это блаженство, ибо вы не заботитесь о нем.
Одному человеку его психоаналитик порекомендовал отдохнуть в горах. Тот вечно жаловался то на то, то на это, и всегда задавал кучу недоверчивых вопросов. Он всегда обо всем беспокоился, был очень насторожен и с опаской относился ко всему окружающему. И вот ему посоветовали поехать отдохнуть и расслабиться.
На следующий день психоаналитик получил от него телеграмму. «Я чувствую себя здесь на удивление счастливым, — писал тот. — Странно, к чему бы это?»
Вы даже не можете принять счастья без того, чтобы не спросить «почему». Для ума принять что-нибудь — невозможно: в ту же секунду рождаются тысячи этих «почему», и «почему» все разрушают. Поэтому все религии так настаивают на вере. В этом смысл, суть веры: не позволять уму задавать эти свои «почему».
Вера — это не убеждение, это не верование в какую-то определенную теорию; вера — это верование в жизнь саму по себе. Вера — это не верование в Библию, или Коран, или Гиту. Вера это не убеждение — вера это доверие, несомневающееся доверие. И только те, кто полон веры, те, кто способен доверять, смогут узнать, что такое жизнь и что такое смерть.
Для нас жизнь — это проблема, и, стало быть, смерть тоже не может не быть проблемой. Мы постоянно пытаемся ее разрешить, мы тратим время и силы на ее разрешение. Но она уже решена. Она вообще никогда не была проблемой. Вы — тот, кто эту проблему придумал. Поднимите глаза к звездам — проблемы нет; посмотрите на деревья — где проблема? Оглянитесь на все вокруг… Если бы не было человека, то все было бы уже давно решено. Где вы найдете проблему? Деревья никогда не спрашивают о том, кто сотворил мир — они просто им наслаждаются. Что за глупость — спрашивать, кто сотворил мир. Да какая разница, кто его сотворил: А, Б, В, Г или Д, ну какая вам разница? И вообще, сотворяли его, или никто его не сотворял, или он такой всегда был — ну какое вам до этого дело? Как вас может затронуть то, что А сотворил мир, или Б сотворил мир, или вообще никто ничего не творил? Вы останетесь прежним, жизнь останется той же. Так зачем спрашивать о том, что незачем знать, задавать вопрос, не имеющий вообще никакого значения, — и запутываться во всем этом?
Реки продолжают течь, не интересуясь, не спрашивая, куда они идут. Они достигают моря, впадают в него. Если они начнут задаваться вопросами, они вполне могут и не добраться; их энергия может растратиться по пути. Они так озаботятся тем, куда они направляются — где же цель, каков замысел, и где смысл — настолько погрязнут в этой проблеме, что они могут и вовсе сойти с ума. Но они продолжают течь, не волнуясь о том, куда, и они всегда добираются до моря.
Если деревья и реки способны совершить такое чудо, то почему же вы этого не можете? В этом заключена вся философия Чжуан Цзы, весь путь его жизни: "Если все и так происходит, что вы волнуетесь? Позвольте этому случиться. Уж коли реки могут добраться, доберется и человек. Уж раз добираются деревья, человек-то доберется и подавно. Если все сущее пребывает в движении — ведь вы же часть этого всего. Не превращайтесь в водоворот думания, иначе вы начинаете двигаться по кругу, по кругу — и будете вращаться, вращаться, вращаться… до бесконечности, а поток будет утерян. И тогда не будет в конце вашего пути океана.
Жизнь — загадка для вас, потому что вы смотрите на нее через призму ума; если вы смотрите сквозь не-ум, то жизнь оказывается таинством. Стоит вам глянут на нее глазами ума, и жизнь уже мертва; но жизнь никогда не умирает, она бессмертна — если на нее смотрит ваш не-ум. Ум не способен ощутить живое. Ум лишь может дотрагиваться до мертвого, материального. Жизнь же столь тонка, незаметна, а ум так груб и неотесан — этот инструмент во много крат грубее жизни. И когда вы пытаетесь дотронуться до нее этим инструментом, он не может уловить биений ее. Он теряет их. Биение жизни очень тонкое — вы и есть это биение.
Чжуан Цзы — на смертном одре, а когда такой человек, как Чжуан Цзы, умирает, ученикам следует быть абсолютно безмолвными. Этот момент нельзя упускать, потому что смерть — это пик, это кульминация всей жизни. Когда умирает Чжуан Цзы, он умирает на гребне волны. Очень редко случается, чтобы сознание достигало такой абсолютной полноты. Ученикам стоило бы помолчать; им нужно было бы наблюдать за тем, что происходит; они должны были бы вглядеться в глубину души Чжуан Цзы и не позволять вмешиваться уму, не начинать задавать дурацкие вопросы.
А ум всегда начинает спрашивать. Они обеспокоены похоронами, хотя Чжуан Цзы пока еще жив. Но ум не жив, он никогда не бывает жив; ум всегда мыслит на языке смерти. Для учеников мастер уже умер. Они думают о похоронах — что нужно сделать, чего не делать. Они придумали проблему, которой вообще не существует, благо Чжуан Цзы жив.
Как-то раз трое стариков сидели на скамейке в парке, обсуждая неизбежное — смерть. Один старик семидесяти трех лет заметил: «Когда я умру, хотел бы я быть похоронен рядом с Авраамом Линкольном, величайшим человеком, любимым всеми».
«А я хотел бы быть похоронен рядом с Альбертом Эйнштейном, — признался другой, которому недавно исполнилось восемьдесят три, — величайшим ученым, гуманистом, философом, сторонником мира».
Затем оба они посмотрели на третьего. Тому уже стукнуло девяносто три года. «Хорошо бы, чтобы меня похоронили вместе с Софи Лорен», — сказал им тот.
Оба его собеседника возмутились. «Да она ведь еще жива», — гневно воскликнули они.
«Ну да, — согласился третий старик, — так и я тоже!»
Это, пожалуй, был редкостный старик. Девяносто три года, а он заявляет: «Так и я тоже пока жив, и пока еще очень ничего!» Почему жизнь должна беспокоиться о смерти? Зачем жизни думать о смерти? Но ум создает проблему. И теперь вы озадачены.
Когда Сократ умирал, произошла та же самая история, что и с Чжуан Цзы. Ученики были очень озабочены предстоящими похоронами. Они подступили к нему с вопросами: «Что нам нужно делать?»
Говорят, что Сократ ответил: «Мои враги дают мне яд, чтобы убить, а вы строите планы, как меня похоронить, — так кто же мне друг, а кто враг? Вы, и те, и другие, интересуетесь моей смертью; похоже, вообще никого не интересует моя жизнь».
Ум каким-то образом страдает манией смерти. Ученики Чжуан Цзы спорили о том, что им надо делать — а умирал мастер, и это уникальное явление происходило прямо на их глазах.
Будда — Чжуан Цзы — достигал своей конечной кульминации. Такое случается очень редко, раз-другой в миллионы лет. Пламя пылало. Его жизнь подошла к точке абсолютной чистоты, где она становится божественной, не человеческой, где она — это итог, а не частица, где начало и конец встречаются, сливаясь воедино, где все секреты раскрыты и все двери распахнуты, где не остается замков. Там было все таинство… А ученики думали о похоронах — слепо, абсолютно слепо, в упор не видя того, что происходит перед ними. Их глаза были плотно закрыты.
Почему же так случилось? Эти ученики, — уж не думаете ли вы, что они знали Чжуан Цзы? Как они могли его знать? Если они упустили Чжуан Цзы в его высшем великолепии, как же можно поверить в то, что они сумели уловить его, когда он работал с ними, работал над ними, продвигался вместе с ними, вскапывал землю в саду и бросал в нее семя, разговаривал с ними, просто с ними был?
Как же можно предположить, что они знали, кем был Чжуан Цзы? Если они не заметили его высшее великолепие, то трудно не понять, что они всегда упускали его. Они и должны были все прозевать. Когда он говорил, они, вероятно, раздумывали: «О чем это он говорит? Что он имеет в виду?»
Смысл того, что говорит просветленный — это вовсе не то, что вам следует открыть или понять; он просто есть — и вам нужно лишь внимать ему. Он предназначен не для понимания, не для открытия, он не спрятан, это совсем не то, что необходимо интерпретировать. Просветленный не говорит теориями, он приводит вам простые факты. Если ваши глаза открыты, вы их увидите; если ваши уши могут слышать, вы услышите их. Ничего больше от вас не требуется.
Вот почему Иисус не устает повторять: «Способные слышать, да услышат. Способные видеть, да увидят». Больше ничего не нужно — просто откройте глаза, откройте уши.
Будда, Чжуан Цзы или Иисус — они не философы вроде Гегеля или Канта. Если вы читаете Гегеля, то нужно докапываться до смысла. Он крайне труднодоступен — очень похоже, что Гегель приложил все усилия, чтобы сделать понимание его настолько трудным для вас, насколько это вообще возможно, наплетая слова вокруг слов, делая все загадочным. Поэтому, когда вы впервые сталкиваетесь с Гегелем, он кажется вам великолепным, высочайшим достижением, но, чем больше вы будете проникать в него и чем больше вы будете его понимать, тем меньшим он будет становиться. В тот день, когда вы его поймете, он окажется вообще бесполезен.
