Гай Валерий Катулл Веронский.
Книга стихотворений
Перевод С.В. Шервинского.
Об издании
Текст приводится по изданию:
Гай Валерий Катулл Веронский. Книга стихотворений. АН СССР (Литературные памятники). М., "Наука", 1986. Перевод С. В. Шервинского. Примечания М. Л. Гаспарова.
Перевод сделан по изданию: Catullus. Carmina / Iterum ed. H. Bardon, - Stutgardtiae, 1973.
Для комментария использованы также издания: Catullus. The poems / ed. with introduction, revised text and commentary by K. Quinn, - L., 1970; Ellis R. A commentary on Catullus / ed. 2. - Oxford, 1889; Catullus / ed. by E. T. Merrill. - Boston a. o., 1893; Catullus / hrsg. und erklдrt v. W. Kroll. - Stuttgart, 1968 (1. Aufl. - 1923); Catulli Veronensis liber / erklдrt v. G. Friedrich. - Leipzig - B., 1908; Catulli Veronensis liber / rec. et interpretatus est Aem. Baehrens, v. 2. - Lipsiae, 1885; Die Gedichte des Catullus / hrsg. und erklart v. A. Riese. - Leipzig, 1884.
Предисловие
Стихотворения Катулла сохранились чудом. Сам Катулл, по-видимому, издал лишь одну "маленькую книжку", вступлением к которой было нынешнее стихотворение № 1; она явно не обнимала всего написанного поэтом (может быть - только "безделки", написанные разными размерами). Кроме того, конечно, многие стихотворения (в первую очередь эпиграммы) ходили по рукам вне сборника. "Книга Катулла Веронского" (так она называется в основных рукописях) была составлена, почти несомненно, уже после смерти поэта кем-то из лиц, близких к его поэтическому кружку; этому редактору принадлежит и продуманная трехчастная композиция книги (ст. наст. изд., с. 181). Составитель позаботился включить в книгу даже незавершенные отрывки Катулла (видимо, таково происхождение № 2b, 14b, 58b, 78b), но некоторые ходившие под его именем стихотворения он упустил, и они для нас потеряны ("подражание любовным заклинаниям" - может быть, перевод из Феокрита, 2? - упоминает Плиний, "Естественная история", XXVIII, 19; ссылки на неизвестные нам стихи и даже цитаты из них есть у поздних грамматиков, см. наст. изд. с. 242). В таком виде сборник получил в античности широкую известность и часто переписывался, причем иногда в тексте возникали искажения (один такой случай в № 27 обсуждает Авл Геллий, VI, 20). На исходе античности о Катулле постепенно забывают и после VII в. перестают его цитировать. Если бы не счастливый случай, мы знали бы Катулла лишь по коротким разрозненным цитатам у авторов I-V вв., как знаем его товарищей-неотериков (см. с. 142). К счастью, один экземпляр его сборника на всю Европу сохранился в родной Катулловой Вероне и пролежал там в течение всего Средневековья, не привлекая ничьего внимания; лишь однажды, в 965 г., любознательный и сварливый веронский епископ Ратхер упоминает, что в Вероне ему случилось прочитать не читанного прежде Катулла. Эта веронская рукопись Катулла была вновь обнаружена только около 1300 г., на заре гуманизма. Во второй половине XIV в. с нее начинают делать списки, в XV в. - списки с этих списков, а плохо сохранившийся оригинал перестает привлекать внимание и постепенно теряется. Первое печатное издание Катулла появляется в Венеции в 1472 г.; и оно и следующие за ним опирались без разбора преимущественно на поздние списки. Выделять среди рукописей более надежные (для восстановления веронского архетипа) и менее надежные филология стала только в XIX в. В 1829 г. К. Лахманн выделил и положил в основу своего издания Катулла "Датанскую" рукопись 1463 г.; в 1866 г. Л. Швабе использовал "Сен-Жерменскую" рукопись 1375 г.; в 1867 г. Р. Эллис ввел в оборот "Оксфордскую", конца XIV в.; в 1896 г. - У. Хейл "Римскую", начала XV в. Предполагается, что Оксфордская рукопись была списана непосредственно с утраченного веронского архетипа, а Сен-Жерменская и Римская - с одной из первых копий с него. Впрочем, в этой реконструкции рукописного предания до сих пор много спорного, а целый ряд мест в стихах Катулла остается темен, и чтение их устанавливается исследователями по догадкам.
Стихотворения Катулла, как это принято у античных лириков, не имеют заглавий. В примечаниях заглавия даны им лишь условно.
Для кого мой нарядный новый сборник,
Пемзой жесткою только что оттертый?
Он, Корнелий, тебе: ты неизменно
Почитал кое-чем мои безделки.
Ты в то время, из италийцев первый,
Нам дерзнул рассказать века в трех книгах -
Труд ученый, клянусь, и преусердный.
Так, каков он ни есть, прими мой сборник!
А твоим покровительством, о Дева,
Пусть он век не один живет в потомстве.
Птенчик, радость моей подруги милой,
С кем играет она, на лоне держит,
Кончик пальца дает, когда попросит,
Побуждая его клевать смелее,
В час, когда красоте моей желанной
С чем-нибудь дорогим развлечься надо,
Чтоб немножко тоску свою рассеять,
А вернее - свой пыл унять тяжелый, -
Если б так же я мог, с тобой играя,
Удрученной души смирить тревогу!
Плачьте, о Купидоны и Венеры,
Все на свете изысканные люди!
Птенчик умер моей подруги милой,
Птенчик, радость моей подруги милой,
Тот, что собственных глаз ей был дороже.
Был он меда нежней, свою хозяйку
Знал, как девушка мать родную знает.
Никогда не слетал с ее он лона,
Но, туда и сюда по ней порхая,
Лишь одной госпоже своей чирикал.
А теперь он идет дорогой темной,
По которой никто не возвращался.
Будь же проклят, о мрак проклятый Орка,
Поглощающий все, что сердцу мило, -
Ты воробушка милого похитил!:
О слепая судьба! О бедный птенчик!
Ты виновен, что у моей подруги
Покраснели от слез и вспухли глазки!
Корабль, который здесь вы, гости, видите,
Хоть мал, а говорит, что был он всех быстрей,
Что ни одна громадина плавучая
Ни разу не могла опередить его,
На веслах ли несясь, под парусами ли;
Что это подтвердит и Адриатики
Бурливой брег, и острова Кикладские,
И Родос благородный с дикой Фракией,
И Пропонтида, и лука Понтийская,
Где - нынешний корабль - стоял он некогда
Косматым лесом. На киторском темени
Широко он шумел листвой глаголющей.
Понтийская Амастра, щедрый буками
Китор, все это знали вы и знаете, -
Так говорит корабль. С времен запамятных
Он возвышался у тебя на маковке,
В твоем он море весла в первый раз смочил
И через столько бурь с их злобой тщетною
Хозяина доправил, слева, справа ли
Юпитер кликал ветры иль, содействуя,
Дул с двух сторон и ходу прибавлял ему.
Обетов никаких береговым богам
Он не принес ни разу до прибытия
Морями всеми к озеру прозрачному.
Так было. А теперь он тихо старится
В укрытии, вам, братья, посвятив себя,
Двойничный Кастор и двойничный Кастора.
Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики - за весь их ропот
Мы одной не дадим монетки медной!
Пусть заходят и вновь восходят солнца, -
Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придется.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
А когда мы дойдем до многих тысяч,
Перепутаем счет, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались.
Флавий! Верно, о ней, своей любезной,
Будь она недурна, не будь нескладна,
Ты сказал бы Катуллу, не смолчал бы.
Но молчишь ты, стыдясь, и я не знаю,
Ты с какой же связался лихоманкой?
Но что ты не вдовцом проводишь ночи,
Громко ложе твое вопит венками
И сирийских духов благоуханьем;
И подушки твои, и та, и эта,
Все во вмятинах, а кровати рама
И дрожит, и трещит, и с места сходит.
Бесполезно скрывать, и так все видно.
Что? Да весь исхудал ты с перелюба,
Значит много себе позволил дури.
Лучше мне обо всем, и злом и добром,
Сам скажи, - и тебя с твоей любовью
До небес вознесу в стихах изящных.
Сколько, спрашиваешь, твоих лобзаний
Надо, Лесбия, мне, чтоб пыл насытить?
Много - сколько лежит песков сыпучих
Под Киреною, сильфием поросшей,
От Юпитеровой святыни знойной
До гробницы, где Батт схоронен древний;
Сколько на небе звезд в молчаньи ночи
Видит тайны любви, блаженство смертных!
Поцелуев твоих, чтоб было вдосталь
Для безумца Катулла, нужно столько,
Чтобы их сосчитать не мог завистник,
Нечестивый язык не мог бы сглазить.
Катулл несчастный, перестань терять разум,
И что погибло, то и почитай гиблым.
Еще недавно были дни твои ясны,
Когда ты хаживал на зов любви к милой,
Которую любил я крепче всех в мире.
Вы знали разных радостей вдвоем много,
Желанья ваши отвечали друг другу.
Да, правда, были дни твои, Катулл, ясны.
Теперь - отказ. Так откажись и ты, слабый!
За беглой не гонись, не изнывай в горе!
Терпи, скрепись душой упорной, будь твердым.
Прощай же, кончено! Катулл уж стал твердым,
Искать и звать тебя не станет он тщетно.
А горько будет, как не станут звать вовсе:
Увы, преступница! Что ждет тебя в жизни?
Кто подойдет? Кого пленишь красой поздней?
Кого любить ты будешь? Звать себя чьею?
И целовать кого? Кого кусать в губы?
А ты, Катулл, решась, отныне будь твердым.
