Ветер холодный вздремнуть мне на заре не дает,
25 Ты лишь одна никогда не сочувствуешь горю людскому,
Ты отвечаешь на все петель молчаньем немым.
Хоть бы словечко мое пробралось потихоньку сквозь щелку
И потревожило слух милой моей госпожи!
Будь она крепче камней, равнодушней сиканских утесов,
30 Будь, как железо, тверда или упорна, как сталь, —
Все же не сможет себе вполне подчинить свои глазки:
Вместе с невольной слезой вырвется вздох у нее.
Нет, она нежится там в объятьях другого счастливца,
Здесь же все стоны мои тают в зефире ночном.
35 Ты же единственный мой и злейший источник страданий,
Тщетным подарком моим не побежденная дверь, —
Не оскорбил я ни разу тебя необузданной бранью,
Бранью, какою толпа чешет себе языки, —
Что ж ты бесстрастно глядишь, как я, охрипнув от жалоб,
40 В горькой тревоге стою на перекрестке всю ночь?
Я ли не часто тебе по-новому складывал песни?
Я ль по ступеням не полз, жарко лобзая тебя?
Вспомни, злодейка, — не раз у твоих косяков я вертелся
И потихоньку рукой клал свой обещанный дар».
45 Так вот и он, — да и вы, поклонники жалкие, тоже, —
Пеньем несносным своим перекричит петухов.
Так-то терплю я теперь позор от пороков хозяйки
И от бесчисленных слез этих влюбленных гостей.
XVII
Да, поделом, раз уж я решился красавицу бросить,
Лишь одиноких теперь я зимородков молю!
Кассиопея на мой не взглянет корабль, как бывало,
Берег пустынный к моим холоден будет мольбам.
5 Даже заочно тебе повинуются, Кинфия, ветры:
Видишь, какою грозой буря угрюмо шумит.
Иль никакая Судьба не придет усмирить ураганы?
Что ж, этот скудный песок станет могилою мне?
Все же проклятья свои смени на мольбы о несчастном,
10 Раз покарали меня ночь и коварная мель!
Или ты можешь без слез подумать о том, что я гибну
И что ты кости мои не понесешь на груди?
Будь же ты проклят, пловец, ладью изобретший и парус
И по враждебным волнам первый пустившийся в путь!
15 Право, не легче ль сносить было б нрав госпожи своевольной —
Пусть и жестока со мной, но несравненна она, —
Чем наблюдать берега, незнакомым поросшие лесом,
И Тиндаридов336 во мгле жадно, но тщетно искать?
О, если б дома судьба страданья мои схоронила
20 И над любовью моей камень надгробный стоял,
Милые пряди волос принесла б она в дар погребальный
И на подстилку из роз кости сложила б мои,
Имя мое назвала б, выкликая над прахом могильным,
Чтобы земля на меня бременем легким легла.
25 Вы же, о нимфы морей, Дориды-красавицы дети,
Ветру, попутному нам, дайте надуть паруса:
Если крылатый Амур и к вашим волнам прикасался,
К тихим тогда берегам другу вы дайте пристать.
XVIII
Эти пустыни молчат и жалоб моих не расскажут.
В этом безлюдном лесу царствует только Зефир:
Здесь я могу изливать безнаказанно скрытое горе.
Коль одинокий утес тайны способен хранить.
5 Как же мне, Кинфия, быть? С чего мне начать исчисленье
Слез, оскорблений, что ты, Кинфия, мне нанесла?
Я, так недавно еще счастливым любовником слывший,
Вдруг я отвергнут теперь, я нежеланен тебе.
Чем я твой гнев заслужил? Что за чары тебя изменили?
10 Иль опечалена ты новой изменой моей?
О, возвратись же скорей! Поверь, не топтали ни разу
Мой заповедный порог стройные ножки другой.
Хоть бы и мог я тебе отплатить за свои огорченья,
Все же не будет мой гнев так беспощаден к тебе,
15 Чтоб не на шутку тебя раздражать и от горького плача
Чтоб потускнели глаза и подурнело лицо.
Или, по-твоему, я слишком редко бледнею от страсти,
Или же в речи моей признаков верности нет?
Будь же свидетелем мне, — коль знакомы деревья с любовью,
20 Бук и аркадскому ты милая богу сосна!337
О, как тебя я зову под укромною тенью деревьев,
Как постоянно пишу «Кинфия» я на коре!
Иль оскорбленья твои причиняли мне тяжкое горе?
Но ведь известны они лишь молчаливым дверям.
25 Робко привык исполнять я приказы владычицы гордой
И никогда не роптать громко на участь свою.
Мне же за это даны родники да холодные скалы,
Должен, о боги, я спать, лежа на жесткой тропе.
И обо всем, что могу я в жалобах горьких поведать,
30 Должен рассказывать я только певуньям лесным.
Но какова ты ни будь, пусть мне «Кинфия» лес отвечает.
Пусть это имя всегда в скалах безлюдных звучит.
XIX
Нет, не боюсь я теперь, моя Кинфия, Манов унылых
И не заботит меня мой погребальный костер;
Лишь бы по смерти моей любовь ты свою не забыла. —
Страха смерти сильней этот гнетет меня страх.
5 Ах, не затем заглянул мне в глаза легкомысленный мальчик,338
Чтоб мой прах позабыл о нерушимой любви!
Там, на том свете, герой Филакид339 о супруге любимой
Помнил всегда и забыть в темном жилище не мог,
Но, чтоб отрады своей хоть призраком пальцев коснуться,
10 Он — фессалийская тень — в древний вернулся дворец.
Там я, кем бы ни стал, прослыву тебе верною тенью:
Чувство мое перейдет даже и смерти предел.
Там пусть сойдется весь хор героинь прекрасных, которых
Отдал аргивским мужам некогда Трои разгром,
15 Но ни одной среди них милее тебя не найду я,
Кинфия, — так да решит суд справедливой Земли.
Как бы ни долго жила ты в старости волею рока,
Даже и кости моим дороги будут слезам.
Если живая ты так к моему относилась бы праху,
20 То никакая бы смерть мне не была тяжела.
Как я боюсь, что тебя от моей позабытой могилы
Вовсе принудит уйти, Кинфия, злобный Амур
И своевольно твои осушит текущие слезы!
Верности женской невмочь выдержать силу угроз.
25 Будем же радостно мы отдаваться любви, пока можно:
Не долговечна, увы, а мимолетна любовь.
XX
Ради любви нашей, Ралл, тебе совет подаю я,
Следуй ему и его на ветер ты не пусти:
Часто влюбленных судьба настигает нежданным ударом.
Миниям страшный о том мог бы Асканий сказать.340
5 Есть у тебя Гилас; он Фиодамантова сына341
Напоминает, поверь, именем и красотой.
Будешь ли плыть по реке, сквозь лес тенистый текущей,
Иль Аниена волной342 ноги промочишь себе,
Будешь ли мирно бродить по тропам Побережья Гигантов
10 Или же возле любой сядешь реки отдохнуть, —
Всюду его береги, защищая от нимф похотливых, —
Страсти горят не слабей у авзонийских343 дриад.
Чтоб не пришлось тебе, Галл, постоянно блуждать по холодным
Скалам, по диким горам, меж незнакомых озер,
15 Горький познавши удел, Геркулесу знакомый, когда он
В странах безвестных рыдал перед Асканием злым.
Есть ведь преданье, что встарь из Пагасской гавани344 Арго
В дальний направился край, путь свой на Фасис держа.
Вот, уже миновав Афамантиды волны,345 к Мисийским
20 Вышел утесам и к ним быстрый причалил корабль.
Здесь героев отряд, сойдя на спокойную землю,
Стал устилать берега мягким покровом листвы.
Спутник же дальше ушел от непобедимого мужа,
Думая свежей водой в скрытых ручьях запастись.
25 Уделом пустились за ним Аквилона проворные дети:
Реет над ним Калаид, реет и кружится Зет.
Руки к нему протянув, поцелуи стремятся похитить,
Навзничь летя, целовать жаждет и тот и другой.
Он ускользает от них, хватает за кончики крыльев
30 И отражает, борясь, веткой воздушный набег.
Вот уж отстали птенцы Орифии Пандионии,346
Да, но на горе Гилас к гамадриадам идет!347
Здесь, под вершиной горы Арганта, Пега струилась,
Влажный давая приют нимфам Финийской земли;
35 Низко висели над ней, ни в каком не нуждаясь уходе,
Грозди росистых плодов, скрытых в древесной листве.
Там на поемном лугу подымались лилии всюду
Белые, а среди них алые маки цвели.
То по-мальчишески он их нежным ногтем срезает,
40 Предпочитая цветы прежней задаче своей;
То, беззаботно склонясь над красивой струею потока,
Бродит, любуясь своим образом милым в воде.
Вот он готов зачерпнуть, он ладони в поток опускает,
Правой рукой опершись, тащит он полный кувшин.
45 Воспламеняются тут его плеч белизною дриады,
Все в восхищении свой вечный забыв хоровод;
