Гомер - Античная лирика

Если быки, или львы, или кони имели бы руки,
Или руками могли рисовать и ваять, как и люди,
Боги тогда б у коней с конями схожими были,
А у быков непременно быков бы имели обличье;
Словом, тогда походили бы боги на тех, кто их создал.

Черными пишут богов и курносыми все эфиопы,
Голубоокими их же и русыми пишут фракийцы.

Муж, ревнитель добра, Паррасий, эфесянин родом,
Знающий толк в красоте, эту картину писал.
Также родитель его, Эвенор, да будет помянут:
Первый художник страны эллинов им порожден.

Пусть не поверят, но все же скажу: пределы искусства,
Явные оку людей, мною достигнуты здесь.
Создан моею рукой, порог неприступный воздвигся.
Но ведь у смертных ничто не избегает хулы.

Здесь он таким предстоит, каким ночною порою
Множество раз его видел Паррасий во сне.

Зная, что смертным родился, старайся питать свою душу
Сладостной негой пиров, — после смерти ведь нет нам отрады.
В прах обратился и я, Ниневии великой властитель.
Только с собой и унес я, что выпил и съел и что взято
Мной от любви; вся же роскошь моя и богатство остались;
Мудрости это житейской мое поучение людям.

Лучшая мера для Вакха — без лишку, ни много, ни мало;
Иначе к буйству он нас или к унынью ведет.
Любит он с нимфами смесь, если три их и сам он четвертый;
Больше всего и к любви он расположен тогда.
Будучи ж крепким, он духом своим отвращает эротов
И нагоняет на нас сходный со смертию сон.

Если и ненависть нам и любовь причиняют страданья,
Лучше пусть буду страдать от уязвлений любви.

Смелость, с умом сочетаясь, бывает нам очень полезна;
Но без ума только вред людям приносит она.

Чуждая войнам, зачем ты взялась за Ареево дело?
Кто, о Киприда, тебя ложно в доспехи облек?
Сердцу милы твоему лишь эроты да радости ложа,
Любишь кроталов[280] ты треск, воспламеняющий страсть.
Дай же Тритонской богине[281] копье, обагренное кровью,
И с Гименеем опять, богом кудрявым, дружи.

Злое дитя, старик молодой, властелин добронравный,
Гордость внушающий нам, шумный заступник любви!

Юноша! скромно пируй и шумную Вакхову влагу
С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.

Спи без тревог в Пиерийской, одетой туманом, долине,
В месте, где вечная ночь кроет тебя, Эврипид!
Знай и зарытый в земле, что твоя непреложная слава
Светлой и вечно живой славе Гомера равна.

Хоть и плачевный удел, Эврипид, тебе выпал и жалко
Кончил ты дни, послужив пищей волчатникам-псам,[284]
Ты, украшенье Афин, соловей сладкозвучный театра,
Соединявший в себе грацию с мудростью муз!
Но схоронен ты в Пеллейской земле[285] и теперь обитаешь,
Жрец пиерид, от своих неподалеку богинь.

Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя:
Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него.

Яблоко это тебе я кидаю. Поймай, если любишь,
И отведать мне дай сладость твоей красоты.
Если ж, увы, ты ко мне холодна, подыми его: сможешь
Видеть на нем, сколь кратка пышного цвета пора.

Яблоко я. Меня бросил тобою плененный, Ксантиппа.
Полно, строптивой не будь! Краток твой век, как и мой.

Ты на звезды глядишь, о звезда моя! Быть бы мне небом,
Чтоб мириадами глаз мог я глядеть на тебя.

Ты при жизни горел средь живущих денницей, Астер мой,
Ныне вечерней звездой ты средь усопших горишь.

Мойры еще на роду Гекубе[289] и женам троянским
Скорбный напряли удел — слезы горючие лить,
О мой Дион, а тебе, воспевавшему славные битвы,
Боги сулили благих осуществленье надежд;[290]
Ты же лежишь под землей, родимым городом чтимый,
О в мое сердце любовь властно вселивший Дион!

Стоило мне лишь однажды назвать Алексея красавцем,
Как уж прохода ему нет от бесчисленных глаз;
Да, неразумно собакам показывать кость! Не таким ли
Образом я своего Федра навек потерял?

Родом мы все эретрийцы, с Эвбеи; могилы же наши —
Около Суз[292]. Как далек край наш родимый от нас!

Шумно бурлящие волны Эгейского моря покинув,
Здесь мы навеки легли средь Экбатанских[293] равнин.
Нас не забудь, о Эретрия наша, прощайте, Афины,
Доблестный город-сосед! Милое море, прощай!

Золото некто нашел, обронив при этом веревку;
Тот, кто его потерял, смог себе петлю связать.

Золото этот нашел, а тот потерял его. Первый
Бросил сокровище прочь, с жизнью покончил второй.

Молвила музам Киприда: «О девушки, вы Афродиту
Чтите, не то напущу мигом Эрота на вас!»
Музы в ответ: «Болтовню эту ты сбереги для Арея,
Нам же не страшен, поверь, мальчик крылатый ничуть».

Тише, источники скал и поросшая лесом вершина!
Разноголосый, молчи, гомон пасущихся стад!
Пан начинает играть на своей сладкозвучной свирели,
Влажной губою скользя по составным тростникам,
И, окружив его роем, спешат легконогие нимфы,
Нимфы деревьев и вод, танец начать хоровой.