Ознакомительная версия.
Зренья лишенный Циклоп, безобразный, чудовищно страшный,
Ствол сосновый держал, им, как посохом, щупал дорогу.
660 Следом – отара овец, что отрадой единственной были
И утешеньем в беде для него.
Так он спустился к воде и, глубокого места достигнув,
Стал текущую кровь смывать с пронзенного ока,
После в бухту вошел, скрежеща зубами, стеная,
665 Но и колен у него не смочили глубокие воды.
Мы же, молящего взяв с собой (того заслужил он),
В страхе кинулись прочь, перерезав молча причалы,
Моря гладь размели, налегая дружно на весла.
Все же услышал Циклоп и на звук голосов устремился,
670 Но, поняв, что до нас дотянуться рукой не удастся
И кораблей не настичь, ионийской волной уносимых,
Громкий поднял он крик, от которого море, и зыби,
И берега Италийской земли содрогнулись в смятенье,
И отвечали глухим гуденьем Этны пещеры.
675 Тут на зов из лесов и с гор окрестных сбежалось
Племя циклопов и весь заполнило берег залива,
Видим – встали толпой сыны ужасные Этны,
Смотрят свирепо на нас, бессильной полные злобы,
Все, как один, – до небес; так стоят, высоко вознесши
680 Пышные кроны свои, дубы в лесах громовержца,
Так кипарисы стоят шишконосные в рощах Дианы.
Страх жестокий велит нам причал подобрать поскорее,
Мчаться на всех парусах, попутному ветру доверясь.
Но приказал нам Гелен, чтобы мы ни к Харибде, ни к Сцилле
685 Путь не смели держать, ибо та и эта дорога
К смерти ведет. Потому паруса повернуть мы решили.
Тут, на счастье, подул от проливов узких Пелора
Посланный нам Борей. Близ Пантагии[545] устий скалистых
Мы прошли. Вот низменный Тапс над Мегарским заливом —
690 Вспять плывя по пути скитаний своих, называл нам
Местности Ахеменид, Улисса злосчастного спутник.
Там, где Племирия мыс Сиканийские волны[546] разрезал,
Остров напротив лежит, что Ортигией[547] издавна звался.
Молвят: Алфея поток,[548] таинственный путь под глубоким
695 Дном морским проложив, течет сюда из Элиды,
В устье сливаясь твоем, Аретуза, с волной сицилийской.
Местных почтивши богов, как велено было, прошел я
Мимо тучных земель, затопляемых часто Гелором[549],
После Пахин обогнул, к утесам, к скалам прибрежным
700 Ближе держась; показались вдали Камарина, которой
Быть недвижимой велит судьба, и Гелойские пашни;[550]
Гелу, что имя свое от реки получила бурливой,
Видим вдали, и крутой Акрагант, обнесенный стеною
Мощной (прежде он был благородными славен конями).[551]
705 С ветром попутным тебя, Селинунт[552] пальмоносный, покинув,
Я через мели проплыл меж подводных скал Лилибея[553],
Принял меня Дрепанский залив,[554] безрадостный берег.
Здесь, после стольких трудов, после бурь, по морям меня гнавших,
Горе! – Анхиза-отца утратил я – утешенье
710 В бедах, в заботах моих. Усталого сына покинул
Лучший отец, от опасностей всех спасенный напрасно!
Ни прорицатель Гелен, – хоть много невзгод предсказал он, —
Горя этого мне не предрек, ни даже Келено.
Это – последняя скорбь, предел далеких скитаний.
715 Плыл я оттуда, когда меня к вам боги пригнали".
Так родитель Эней средь гостей, ему лишь внимавших,
Вел о скитаньях рассказ, о богами ниспосланных судьбах.
Тут он умолк наконец и на этом повесть окончил.
Злая забота меж тем язвит царицу, и мучит
Рана, и тайный огонь, разливаясь по жилам, снедает.
Мужество мужа она вспоминает и древнюю славу
Рода его; лицо и слова ей врезались в сердце,
5 И благодатный покой от нее прогоняет забота.
Утром, едва лишь земля озарилась светочем Феба,
Только лишь влажную тень прогнала с небосвода Аврора,
Верной подруге своей, сестре, больная царица
Так говорит: "О Анна,[555] меня сновиденья пугают!
10 Гость необычный вчера приплыл к нам в город нежданно!
Как он прекрасен лицом, как могуч и сердцем отважен!
Верю, и верю не зря, что от крови рожден он бессмертной:
Тех, кто низок душой, обличает трусость. Его же
Грозная участь гнала, и прошел он страшные битвы…
15 Если бы я не решила в душе неизменно и твердо
В брак ни с кем не вступать, если б не были так ненавистны
Брачный покой и факелы мне с той поры, как живу я,
Первой лишившись любви, похищенной смерти коварством, —
Верно, лишь этому я уступить могла б искушенью.
20 Анна, признаюсь тебе: после гибели горькой Сихея,
После того, как брат запятнал пенатов убийством,
Только пришелец один склонил мне шаткую душу,
Чувства мои пробудил! Былой огонь я узнала!
Пусть, однако, земля подо мной разверзнется прежде,
25 Пусть всемогущий Отец к теням меня молнией свергнет,
К бледным Эреба теням, в глубокую ночь преисподней,
Чем тебя оскорблю и нарушу закон твой, Стыдливость[556]!
Тот любовь мою взял, кто первым со мной сочетался, —
Пусть он ее сохранит и владеет ею за гробом!"
30 Молвив, слезами она закипевшими грудь оросила.
Анна ей молвит в ответ: "Сестра, ты мне света дороже!
Что же, всю молодость ты проведешь в тоске, одиноко
И ни любимых детей, ни Венеры даров не узнаешь?
Мнишь ты, что помнят о том погребенных маны за гробом?
35 Пусть никто не склонил тебя, скорбевшую, к браку
В Тире родном и в Ливии, здесь; ты Ярбу презрела,
Также и прочих вождей, питомцев триумфами славной
Африки! Будешь теперь и с желанной бороться любовью?
Иль позабыла совсем, на чьих ты полях поселилась?
40 Там – города гетулийцев стоят, необорных в сраженьях,
Здесь – нумидийцев народ необузданный, страшные Сирты,
Там, где жаждущий край пустынь, кочуют баркейцы…[557]
Что говорить о войне, которую Тир нам готовит,
Или о том, чем брат нам грозит?
45 Кажется мне, по воле богов, с изволенья Юноны
Ветер принес к нам сюда корабли беглецов илионских.
О, великие ты создашь здесь город и царство
С мужем таким! Если силы сольют троянец с пунийцем,
Славой невиданных дел увенчается наше оружье!
50 Лишь у богов снисхожденья моли и, коль приняты будут
Жертвы, – гостям угождай, измышляй для задержки предлоги,
В море, мол, бури шумят, и взошел Орион дожденосный,
И расшатались суда, и для плаванья время опасно".
Речь такая зажгла любовью душу Дидоны,
55 Узы стыда разрешив и ум соблазняя надеждой.
В храмы сестры идут, к алтарям припадают, о мире
Молят, в жертву заклав по обряду ярок отборных
Фебу, Лиэю-отцу и дающей законы Церере,
Прежде же всех – Юноне, что брак меж людьми освящает.
60 Собственной держит рукой Дидона прекрасная чашу
И возлиянье творит меж рогов белоснежной телицы
Или к обильным спешит алтарям – предстать пред богами,
Что ни день, обновляет дары и с жадностью смотрит
В грудь отверстую жертв, угадать стараясь приметы.
65 Разум пророков слепой! Что ей, безумице, пользы
В храмах, в пылких мольбах? По-прежнему пламя бушует
В жилах ее, и живет в груди сокрытая рана.
Жжет Дидону огонь, по всему исступленная бродит
Городу, словно стрелой уязвленная дикая серна;
70 В рощах Критских пастух, за ней, беспечной, гоняясь,
Издали ранил ее и оставил в ране железо,
Сам не зная о том; по лесам и ущельям Диктейским
Мечется серна, неся в боку роковую тростинку.
То Энея вдоль стен царица водит, чтоб видел
75 Город отстроенный он и сидонских богатств изобилье.
Только начнет говорить – и тотчас голос прервется…
То на закате опять гостей на пир созывает,
Бедная, просит опять рассказать о Трои невзгодах,
Повесть слушает вновь с неотрывным, жадным вниманьем.
80 После, когда все гости уйдут и в небе померкнет
Месяц и звезды ко сну зовут, склоняясь к закату,
Ляжет на ложе она, с которого встал он, и в доме
Тихом тоскует одна, неразлучная с ним и в разлуке.
То на колени к себе сажает Аскания, словно
85 Сходство с отцом обмануть любовь несказанную может.
Юноши Тира меж тем упражненья с оружьем забыли,
Начатых башен никто и гавани больше не строит,
Стен не готовят к войне: прервались повсюду работы,
Брошена, крепость стоит, выраставшая прежде до неба.
90 Стоило только узнать громовержца супруге, что мучит
Злая Дидону болезнь, что молва – не преграда безумью,
Тотчас к Венере с такой обратилась речью Юнона:
"Да, немалую вы и добычу и славу стяжали —
Ты и крылатый твой сын; велико могущество ваше:
95 Женщину двое богов одну победили коварно!
Ознакомительная версия.
