Не без причины разит молнии гневный удар;
Этим привык неизменно карать неверных любовниц
Некогда плакавший сам, ими обманутый бог.
55 И потому не гонись так жадно за платьем сидонским,
Чтоб не робеть, когда Австр на небе тучи сгустит.
XVII
Клятвой влюбленному лгать, с ним ночь провести обещая,
Это — в невинной крови руки свои обагрять.
Вот мой обычный припев! Я не раз в одинокие ночи,
С боку на бок вертясь, глаз не смыкая, лежал.
5 Хоть бы растрогал тебя над рекой изнывающий Тантал,
Чью воспаленную грудь лживая дразнит вода;
Хоть бы тебя поразил Сизифа труд непомерный,
Что на вершину горы тяжкую ношу влачит.
Все ж на земле ничего нет ужаснее доли влюбленных;
10 Если ты это поймешь, побережешься любви.
С завистью все лишь недавно меня называли счастливцем, —
Ныне лишь раз в десять дней принят бываю с трудом.
В пропасть с утеса теперь охотно я брошусь, злодейка,
Собственноручно готов яда себе натолочь.
15 Мне приходится спать на дорогах под хладной луною
Или сквозь щели в дверях нежные речи шептать!
Все же, хоть это и так, менять госпожу я не стану:
То-то заплачет она, верность мою оценив!
XVIIIa
Ненависть часто родят бесконечные жалоб потоки;
Если мужчина молчит — женщина сдастся скорей.
Если видал что-нибудь, упорно тверди, что не видел;
Если пришлось пострадать, муки свои отрицай.
5 Что, если б годы мои убелились уже сединою
И на иссохших щеках вяло морщины легли?
Не презирала, о нет, Тифонову старость Аврора,
Не покидала его сирым в восточной стране.
Часто сходила она, ласкала в объятиях нежных,
10 Не успевая коней выкупать и привязать,
И, обнимая его, почивая вблизи от индийцев,
Вечно роптала, сердясь на возвращение дня.
На колесницу всходя, немилость богов проклинала
И неохотно несла службу свою на земле;
15 Радости больше она от живого Тифона познала,
Чем испытала скорбей в час, когда умер Мемнон.
Дева прекрасная спать никогда не стыдилась со старцем
И целовать без конца белые кудри его;
Ты же, изменница, мной, ты юношей даже гнушалась,
20 Хоть и придется самой скоро старухою стать.
Что ж! Я терзаться теперь так сильно не стану: ведь часто
Грозен к тому Купидон, с кем он был милостив встарь.
XVIIIb
Что ты, в безумье пустом расписным подражая британцам,
Глянцем заморским, смеясь, волосы мажешь себе?
В виде природном своем прекрасно всякое тело;
Римское портит лицо красок заморских позор.
5 Множество мук под землей пусть женщину ту ожидает,
Что из бессмысленной лжи кудри меняет свои.
Что до меня — без труда ты мне можешь казаться прелестной:
Всех превзойдешь красотой, будь лишь почаще со мной!
Если окрасит виски себе женщина синею краской,
10 Станут ли нам потому синие лица милей?
Так как ведь нет у тебя ни сына, ни брата родного,
Буду я сыном твоим, буду и братом родным.
Пусть твое ложе само тебя охраняет надежно,
Мазать так сильно лицо лживою краской не смей!
15 Иначе я — берегись! — поверю сплетням и слухам:
Через поля и моря скачет мирская молва.
XIX
Хоть против воли моей ты, Кинфия, Рим покидаешь,
Рад я, что будешь одна жить в деревенской глуши:
Там, в непорочных полях, обольститель не явится юный,
Чтоб добродетель твою лживою речью смущать.
5 Там под окошком твоим не завяжется шумная ссора,
Сна не нарушит тебе чей-нибудь страстный призыв.
Кинфия, будешь одна глядеть на одни только горы,
И на стада и поля — бедных уделы селян;
Там никакие тебя соблазнить не смогут театры
10 Или же храмы — твоих место нередких проказ.
Там ты изо дня в день увидишь, как пашут волами
Иль как искусным серпом кудри срезают у лоз.
Изредка будешь носить в часовню убогую ладан,
В час, как на сельский алтарь жертвенный ляжет козел;
15 Ноги затем обнажив, подражать хороводу начнешь ты, —
Лишь бы не видел никто из посторонних мужчин.
Я ж на охоту пойду. Теперь мне нравится больше,
Снявши Венере обет, жертвы Диане носить.
Буду ловить я диких зверей, рога их на сосны
20 Вешать и лютых собак буду натравливать сам;
Но никогда не рискну нападать на львов-великанов
Иль в опрометчивый бой ринуться с дикой свиньей:
Право, довольно с меня отваги, чтоб брать боязливых
Зайцев и, взвивши стрелу, птиц поражать на лету
25 Там, где красивый поток Клитумн394 осеняет своею
Рощей и моет волной снежное стадо быков.
Ты, моя жизнь, всякий раз, как задумаешь что-нибудь, вспомни,
Что через несколько дней к двери приду я твоей.
Не в состоянье, поверь, помешать ни безлюдье дубравы,
30 Ни клокотанье ручьев, льющихся с мшистых вершин,
Имени чтоб твоего не склонял мой язык постоянно, —
Лишь бы вдали, за спиной, не навредил мне никто.
XX
Что же ты плачешь сильней Брисеиды отобранной? Что ты,
Робкая духом, грустишь, как Андромаха в плену?
Что безрассудно богам моей докучаешь изменой?
Что ты скорбишь о моей верности, сгинувшей вдруг?
5 Так над могильным холмом соловей не поет, заглушая
В Аттике плачем ночным395 листьев Кекроповых шум;396
Так на смятенный Сипил397 не льются Ниобы тщеславной
Слезы, потоком своим моя двенадцать могил.
Руки мне пусть закуют в оковы из меди тяжелой
10 Или в Данаин чертог тело мое заключат, —
Ради тебя, моя жизнь, разорву я и медные цепи,
И из Данаиной я выйду железной тюрьмы.
Злая молва про тебя стучится мне в уши глухие, —
Не сомневайся и ты в стойкости твердой моей.
15 Матери прахом клянусь, клянусь я родителя прахом
(Горе мне, если солгу: тяжек мне будет их прах!) —
Верным остаться тебе, моя жизнь, до загробного мрака:
Верность единая в нас, будет единой и смерть!
Если бы слава твоя, красота бы меня не пленяли,
20 Так удержать бы могла легкость служенья тебе
Вот уж седьмая давно протекла колея полнолуний,
Как про меня и тебя на перекрестках шумят;
Мне же порой под шумок так ласково дверь отворялась,
Мне удавалось не раз ложе твое посетить.
25 Не покупал я ночей обольщеньями ценных подарков:
Счастье мое создала щедрая милость твоя.
Многим желанна была, но ко мне одному ты стремилась,
Как же забыть я могу нежную душу твою?
Мучьте тогда вы меня, трагедий Эринии, ты же,
30 Грозный Зак, осуди страшным подземным судом;
Пусть в наказанье пошлют мне коршунов Тития хищных,
Пусть мне придется тогда камень Сизифов тащить.
Не унижайся же впредь предо мной в умоляющих письмах:
Верность в последний мой день будет, как в первый, свежа.
35 Правило есть у меня: единственный в мире любовник,
Не начинаю я зря и не кончаю шутя.
XXI
Как же меня этот Панф оболгал тебе в своих письмах!
Пусть же Венера ему, Панфу, за то отомстит.
Но не кажусь ли тебе я пророком правдивей додонских?
Этот красавчик-то твой, — знаешь ли? — он ведь женат!
5 Сколько пропало ночей! Ну, не стыдно ли? Видишь, поет он,
Вольный. Ты веришь ему? Вот и лежишь ты одна!
Стала ты басней для них; и он уверяет нахально,
Будто, хоть он и не шел, ты поджидала его.
Пусть пропаду, коль ему чего-нибудь надобно, кроме
10 Как похвалиться тобой: вот он каков, этот муж!
Некогда странник Язон обманул колхидянку так же:
Выгнал ее, а в дому стала Креуса царить.
Так в свое время провел Калипсо дулихийский любовник:
Он на виду у нее поднял свои паруса.
15 Ах вы, красавицы! Верите всем вы, развесивши уши!
Бросят вас — будете знать цену своей доброте.
Кто же остался с тобой? Ты давно уже ищешь другого.
С первым науку пройдя, глупая, остерегись!
Я же повсюду с тобой, и твой я во всякое время,
Будешь ли свежестью цвесть, будешь ли тяжко хворать.
XXII
Знаешь, вчера у меня на красавиц глаза разбежались,
Знаешь ты, Демофоонт, сколько мне горя от них.
На перекрестках нигде безнаказанно я не топтался,
Вечным соблазном, увы, был для меня и театр.
5 Будут ли белыми там изящно двигать руками
Или на всяческий лад что-нибудь там распевать,
Раны в то время себе глаза мои пристально ищут
Там, где иная сидит, белую грудь обнажив,
Там, где по ясному лбу струятся небрежные кудри
10 И не дает им упасть с камнем индийским игла.398
