Так вот вводила в соблазн подругу мою Акантида,
Ну, а сама-то она кожа да кости была.
65 Но в благодарность тебе, о царица Венера, голубку
Я приношу, и на твой жертву кладу я алтарь:
Видел я, — кашель сводил старушечью шею в морщинах,
Меж дупловатых зубов с кровью сочилась слюна;
Дух испускала она гнилой на отцовской рогоже,
70 Стыла в лачуге глухой перед пустым очагом;
А похоронный убор был шнурок на вылезших космах,
Краденый, с ветхим чепцом заплесневелым в грязи;
Да на беду мне еще тут залаяла чуткая сука
В час, когда, крадучись, я пальцем засов отпирал.
75 Сводне урною будь посудина с горлом отбитым,
Дикая фига пускай сверху придавит ее.
Каждый, кто любит, кидай на могилу ей острые камни
И непременно еще крепко ее изругай!
VI
Жертву приносит певец: да смолкнут уста перед жертвой,
Пусть пред моим алтарем телка падет под ножом;
Римские ныне венки с плющом да поспорят Филета,
И киренейской струей598 урна да плещет моя.
Коста599 и ладана мне вручите дары всеблагие,
5 Трижды пусть круг шерстяной днесь опояшет алтарь.
Влагой кропите меня, пусть новый алтарь освящает
Флейты слоновая кость, этот мигдонский сосуд.600
Прочь отлети ты, обман, и ветр да развеет опасность:
10 Пусть непорочный лавр путь устилает певцу.
Муза, мы храм воспоем Палатинского днесь Аполлона, —
Вот, Каллиопа, предмет, взоров достойный твоих!
Цезаря песней своей хвалить я буду,601 а если
Цезаря славят — молю, ты, о Юпитер, внимай!
15 Фебова бухта есть, что врезалась в брег афаманский,602
Гул ионийской волны там наполняет залив;
Эта актийская гладь — кораблей твоих памятник, Юлий,603
Путь, где внимателен бог к жарким обетам пловца.
Здесь собрались со вселенной войска: сосновые глыбы
20 Встали в морях; прорекли птицы им разный удел.
Был и другой здесь флот,604 осужденный Тевкром Квирином,
Римские копья — позор! — взятые женской рукой;605
Августа были суда, ведомы Юпитера знаком, —
Их значки уж не раз родине славу несли.
25 Выгнул Иерей наконец ряды двойною дугою,
И отраженных мечей блеск засиял на волнах.
Феб же, Делос забыв, его повеленьем недвижный
(Ветрами гневными был по морю встарь он гоним),606
Вдруг над кормою возник у Августа; новое пламя
30 Вспыхнуло, трижды сверкнув факела яркой дугой.
Он не принес сюда ни кудрей, текущих на плечи,
Ни черепашьей своей лиры, ни песен любви, —
Ликом таким он грозил Агамемнону, внуку Пелопа,
Мертвых из стана дорян к жадным кострам выводил,
35 С ликом таким он рассек Пифона ползучие кольца, —
Змея (смолкали тогда звуки незлобивых лир).
Ныне он рек: «О ты, блюститель вселенной из Альбы,
Август, ты славой затмил предков троянских своих!
Волны смири: земля уж твоя. Мой лук тебе служит
40 И помогает доспех, плечи гнетущий мои.
Родины страх разгони, которая ныне, о мститель,
За корабли, за тебя к небу возносит мольбы.
Если защиты не дашь, то Ромул, воздвигнувший стены,
Встарь увидал не к добру птиц палатинских полет.
45 Дерзостны весла врагов. Латинскому морю зазорно
Парус царицы терпеть там, где начальствуешь ты.
Да не страшит тебя флот, окрыленный сотнями весел
Вражьих: он морем скользит против желания волн.
Хоть на носу кораблей — кентавры, грозящие камнем,
50 Бревен раскрашенных вид не напугает тебя.
В воине силу крушат иль множат — его побужденья,
В деле неправом из рук вышибет совесть копье.
Срок твой настал; высылай корабли: я, время назначив,
Сам лавроносной рукой Юлия флот поведу».
55 Молвил — и луком своим истощает запасы колчана,
Следом за луком его Цезаря копья блестят.
Рим победил, как Феб обещал; а женщине — гибель:
Сломанный скипетр ее мчит ионийская зыбь.
А с идалийской звезды607 восхищается Цезарь-родитель:
60 «Бог я! Я вижу, моя кровь в твоих жилах течет!»
Следом Тритон вострубил, и дружно морские богини
Все рукоплещут вокруг наших свободных знамен.
К Нилу стремится она, злополучная, в лодке поспешной, —
Лишь бы к ней смерть не пришла в день, предрешенный врагом.
65 Боги судили не так! Жене пройти ли триумфом
Путь, где некогда шел пленный Югурта в цепях?
Феб Актийский воздвиг себе памятник здесь, поразивши
Ныне одною стрелой десять ее кораблей…
Пел я довольно войну: Аполлон победитель кифару
70 Требует, снявши доспех для сладкозвучных стихов.
Светлые ныне пиры да начнутся в приветливой чаще,
Нежные розы теперь с шеи да вьются моей,
Пусть заструится вино, что выжато прессом Фалерна,
Пусть киликийский шафран трижды власы окропит.
75 Пусть у поэтов хмельных вдохновение Муза разбудит:
Вакх, под покровом твоим Феб плодоносен всегда.
Пусть вспоминает один покоренье болотных сигамбров.608
Славит Мерою609 другой — край твой, о смуглый Кефей.
Третий споет, как позже на мир согласился парфянин:
80 «Рема значки да вернет; скоро отдаст и свои.
Только затем и щадит еще Август колчаны Востока,
Чтобы своим сыновьям эти трофеи отдать.
Радуйся, Красс, если ты под темным песком еще мыслишь:
Можем к холму твоему мчаться мы через Евфрат».
85 Так проведу я всю ночь за чашей, за песней, доколе
День не зажжет над вином яркие стрелы лучей.
VII
Маны не выдумка: смерть не все за собою уносит;
Над похоронным костром бледная тень восстает.
Мне у постели моей явился Кинфии призрак,
Похороненной в конце шумной дороги на днях.
5 Тяжек был сон у меня; о любви погребенной я грезил,
Холод постели моей царственный я проклинал.
Волосы те же у ней, с какими ее выносили,
Те же были глаза; край у одежды сожжен,
Пламенем был опален на пальце берилл неизменный,
10 И омертвила уста влага летейской струи.
Словно живая дыша, как живая она говорила,
Но на бессильных руках пальцы хрустели слегка.
«О вероломный, никто из женщин тебе не поверит,
Спишь ты! Неужто же сон может тобою владеть?
15 Ты неужели забыл проделки бессонной Субуры?610
И под окном у меня все похожденья свои?
Как то одной, то другой рукою хватая веревку,
Я опускалась по ней прямо в объятья твои?
На перепутьях сходясь, мы честно Венере служили,
20 И согревали плащи нам на дороге постель.
О, молчаливый союз! Его вероломные клятвы,
И не услышавши их, ветер с собой уносил.
Но не оплакал никто моего потухавшего взора,
Будь это ты, я хоть день вымолить лишний могла!
25 Подле меня не дудел на тростинке прорезанной сторож.
Вместо подушки лежал жесткий кусок кирпича.
Разве кто видел тебя на моем погребенье печальным,
Разве слезой ты согрел темную тогу свою?
Если ленился пройтись за ворота, до них бы велел ты
30 Тише носилкам моим шествовать с прахом родным.
Неблагодарный, зачем ты ветров не звал на костер мой?
Нардом зачем не дышал мой погребальный огонь?
Трудно ли было тебе в него ирисов бросить дешевых
Или очистить мой прах, винный разбивши сосуд?
35 Огненной пытке предай Лигдама,611 клеймо ему выжги
(Раб этот, знаю, с вином бледной отравы мне дал);
Хитрой Номаде612 плевки чародейные пусть не помогут:
Вмиг раскаленный кирпич руки ее уличит.
Та, что недавно была всем доступной ночной потаскухой,
40 Пыль поднимает теперь платьем с каймой золотой
И непосильный урок задает той пряхе несчастной,
Что о моей красоте как-нибудь сдуру сболтнет;
Старой Петале за то, что венком убрала мне могилу,
Надо тащить за собой мерзкой колодки ярмо;
45 Да и Лалагу613 секут, скрутив ей косы тугие,
Так как посмела она имя мое помянуть.
Ей переплавить ты дал золотое мое изваянье,
Чтобы приданое дать ей от костра моего.
Но я тебя не виню, хоть того ты и стоишь, Проперций:
50 Долго ведь в книгах твоих власть процветала моя.
Неотвратимых судеб клянусь нерушимым заклятьем. —
Ласков да будет ко мне лай трехголового пса, —
Верной была я тебе. Если лгу, — на могиле гадюка
Пусть у меня зашипит, кости мои тяготя.
55 Знай же, две области есть по ту сторону мрачной стремнины:
