125 Где, возвышаясь, встают на вершине Асизия стены,
Стены, что стали славны дивным талантом твоим.
Кости отцовские ты собирал, хоть по возрасту рано
Было сбирать их, и был в бедности жить принужден:
Ибо угодья твои и волов, твое поле пахавших —
130 Все у тебя отобрал мрачный земли передел,578
Только ты ладанку снял золотую с ребяческой шеи,579
И пред богами своей матери тогу надел,
Тотчас же стал Аполлон понемногу внушать тебе песни
И запретил в судах вздорным оратором быть.
135 Строй же элегией ты приманки (вот где твой лагерь!);
Пусть в подражанье тебе прочая пишет толпа.
Будешь Венере служить и ходить в любовных доспехах,
Будешь желанным врагом ты для ее детворы.
Сколько победных ты пальм ни стяжал бы трудами своими,
140 Помни, — красавица все их у тебя отберет;
Как ни тряси бородой, а попался на удочку, — помни,
Что не удастся тебе вытащить жало крючка.
По произволу ее и дни будешь видеть, и ночи;
Даже и слезы твои будут по воле ее.
145 Тысячи стражей ночных и печать на двери не будут
В помощь тебе: для измен хватит и щелки с нее.
Ну, а когда твой корабль с волной состязается в море,
Иль на оружье врага ты безоружным идешь,
Иль, содрогаясь, земля разверзает зияние пасти, —
150 Плохо: зловещий тебе Рак осминогий грозит».
II
В теле едином моем что дивишься ты образам многим?
Отчие признаки ты бога Вертумна узнай.
Родом и племенем я — этруск, но нимало не горько
Было мне в бегстве от войн бросить волсинский очаг.580
5 Рад я толпе, не угоден мне храм из кости слоновой:
Взорам отраден моим римского форума вид.
Некогда здесь Тиберин581 свой путь пролагал, и толкуют,
Будто плескалися там весла по мелкой воде;
После того же, как он уступил свое место питомцам,
10 Зваться Вертумном я стал от повернувшей реки;582
Иль от того, что, плоды во вращении года предвидя,
Их посвященными мнит богу Вертумну народ.
Первыми лишь у меня синеть принимаются грозди
И наливаться начнет колос мохнатый хлебов;
15 Сладкие вишни ты здесь и осенние сливы увидишь,
Тутовых ягод багрец, зреющих в летние дни;
Здесь прививатель обет воздает венком плодоносным,
Если искусством его яблоня груши родит.
Ложные толки вредны; иным объясняется имя:
20 Верь, когда бог про себя станет рассказывать сам.
Благоприятна моя природа для всех превращений:
Как ты меня ни верти, буду хорош я всегда.
В косские ткани одень — я девушкой нежною стану;
Тогу накину — и кто мужем меня не сочтет?
25 Дай ты мне косу и лоб увенчай мне спутанным сеном —
Ты поклянешься, что сам эту траву я косил.
Я и доспехи носил, и помню — меня в них хвалили;
Также бывал и жнецом с полной кошницей зерна.
В тяжбах судебных я трезв; но только венок я надену,
30 Ты закричишь, что вино кинулось в голову мне.
Голову митрой укрась — я стану похож на Иакха;
Феба я образ приму, если подаришь мне плектр.
С сетью в руках — я ловец, когда же тростинку возьму я,
Богом я стану опять: буду я Фавн-птицелов.
35 Был и возницей Вертумн, и всадником также, который
Может совсем без труда прыгать с коня на коня.
Случай представится — рыб на крючок наловлю и пойду я
Щеголеватым купцом в длинной тунике бродить.
С посохом, будто пастух, могу надзирать я и даже
40 В цирке порою носить розы в корзине большой.
Разве прибавить еще (я в этом особенно славен),
Что приношенья садов сладко держать мне в руках:
И голубой огурец, и, как чрево, распухшая тыква,
Связки капустных кочней — это приметы мои.
45 Нет и цветка на лугах, который не стал бы, красиво
Мне обвивая чело, томно на нем увядать.
Так как, единый всегда, я во все превращался обличья,
Метко родной мне язык имя впоследствии дал.
Ты же, о Рим, ты и сам присудил моим тускам награду:
50 Целая улица здесь Тусской зовется поднесь
С давней поры, как пришел Ликомед с дружиной союзной,
Лютого Татия строй, войско сабинов разбил.
Зрел я колеблемый строй и копий падение видел,
Как показали нам тыл в бегстве позорном враги.
55 Сделай лишь так, о родитель богов, чтобы граждане Рима
В тогах густою толпой шли предо мною в веках.
Шесть остается стихов (тебя, что на суд поспешаешь,
Не задержу: вот предел всех пояснений моих).
Был я кленовым пнем, топором, обтесанным наспех,
60 Нищим до Нумы я был богом во граде родном.
Пусть же, Мамурий, тебе, чеканщику статуи медной,
Осков земля не натрет сильной в искусстве руки,
Если сумел ты меня отлить столь способным на дело.
Это творенье — одно, но не одна ему честь.
III
Это письмо своему Ликоту шлет Аретуза, —
Только, далекий всегда, можешь ли зваться моим?
Если при чтенье тебе покажутся строки неясны,
Помни, моею слезой стерты такие места.
5 Если ж неверной чертой собьет тебя буква иная,
Знай, замирающих рук это отчаянный знак.
Видели Бактры твое многократное в них появленье,
Видел и невр-супостат,583 в броню одевший коня,
Геты с холодной зимой и бритт в расписной колеснице,
10 Смуглый, восточной водой будто сожженный индус.
Это ли брачный союз, договором скрепленные ночи
В час, когда пылкому я юноше — дева — сдалась?
Как провожали меня, предо мною пророческий факел
От разоренных костров мрачное пламя зажег,
15 И окропили меня из стигийских озер, и повязка
Криво на косы легла: замуж без бога я шла.
Тщетно у храмов висят, увы, все мои приношенья:
Вот уж четвертый теперь тку тебе воинский плащ.
Горе тому, кто сгубил для военного тына деревья,
20 Кости хрипящие смог в горестный рог превратить!
Пусть он томится, как Овн, что плетет, согнувшись, канаты
И утолять обречен вечно твой голод, осёл!
Разве, скажи мне, не жгут тебе нежные плечи доспехи,
Разве тяжелым копьем ты не натер себе рук?
25 Лучше пусть это вредит, чем какой-нибудь девушки зубы
В шею вонзают тебе метку, несносную мне!
Ты, говорят, и лицом похудел; но я бы желала,
Чтобы ты сох и бледнел лишь от томленья по мне.
Я ж, когда горькую ночь приводит томительный вечер,
30 Страстно целую в тиши твой позабытый доспех,
Жалуюсь я, что твой плащ постели моей не закроет
И не поют для меня птицы, предвестницы дня.
В долгую зимнюю ночь над лагерной пряжей тружусь я,
Тихо на ткацком станке тянется тирская шерсть.
35 Знать я хочу, где течет Аракс, покоряемый нами,
Много ли миль без воды скачет парфянский скакун;
Принуждена изучать я по картам раскрашенным страны,
Всё, что премудрый творец вырастить там порешил, —
Где цепенеет земля от морозов, где сякнет от зноя,
40 Или какие ветра парус в Италию мчат,
Рядом со мною — сестра да кормилица, с горя бледнея,
С клятвой твердит: лишь зима так задержала тебя.
Как Ипполите везло! Доспех обнаженные груди —
Варварке — ей покрывал, голову нежную — шлем.
45 О, если б воинский стан был открыт и для женщины Рима!
Верной подмогой тебе я бы в походе была.
Скифские горы меня задержать не могли бы, хоть крепкий
Волею бога до дна реки сковал бы мороз.
Сила любви велика, а тем боле к законному мужу:
50 И раздувает огонь этот Венера сама.
Что же мне в том, что горит твой пурпур пунийским багрянцем,
А на руках у меня — камни чистейшей воды?
Глухо вокруг всё молчит, лишь привычной рукой приоткроет
Только в Календы одни ларов служанка моя.
55 Кравга, собачка моя, заскулит — вот мое утешенье:
Вместо тебя лишь она греет мне ночью постель.
В храмы ношу я цветы, покрываю ветвями распутья,
И можжевельник трещит в старом у нас очаге.
Если сова закричит, усевшись на крыше соседней,
60 Или запросит вина скудный светильник ночной,
То предвещает сей день закланье молочной овечки,
И, подпоясавшись, ждут свежей поживы жрецы.
Славой, молю я, не льстись взойти на бактрийскую крепость
Или, вождя победив, снять раздушенный наряд
65 В час, когда пращи начнут метать свинцовые ядра
И с обращенных коней лук вероломный звенит.
Но да смиришь ты скорей питомцев парфянского царства
Да понесешься с копьем вслед за победным конем.
Ввек нерушимо храни обеты нашего ложа:
70 Лишь под условьем таким жду я обратно тебя.
И, принеся твой доспех по обету к воротам Капенским,
